К ночи завьюжило. Сквозняки выстудили дом. Матушка поплотнее закуталась в шаль, достала из печки нагретый камень и сунула между перин, чтобы согреть их с Зарой постель.

– Борщевики, поди, над дровами не трясутся, всю ночь топят. Будешь в тепле у них. – Брюква кряхтя забралась под одеяло.

Зарница сняла верхние кофты и поскорее юркнула под жаркий бок матери:

– С кем же мне там спать придётся?

– Как с кем? С мужем. Ох, какая же ты у меня ещё неразумная! – Сама Брюква и не помнила, когда в последний раз делила постель с Зазимком.

После встречи с будущим свёкром отец поведал матушке и Заре о планах на свадьбу:

– Опаление устроим в Междуреченке на солнцеворот, как принято. В нашу Огневицу обещались наставника прислать к тому времени, но Буран не хочет на авось полагаться. Завтра в город, в торговые ряды поедете, наряды к свадьбе выбирать, чтоб невеста Борщевиков не посрамила.

В город отправились глубокой ночью. Хоть и был он самым близким к Трихолмке, а чтобы поспеть к торговым часам, выезжали чуть не с вечера. Зара с матушкой пробирались в кромешной темноте. Морозило уже давно, но снег, как выпал первый дней десять назад, так и не обновлялся. Теперь же он смешался со стылой грязью и посерел. На ощупь по соседским заборам добрели до деревенской площади, где остановились ждать Борщевиков. Те не особенно спешили к назначенному часу. Зара уже пританцовывала от холода, когда из мглы донеслось бряцанье бубенцов, а после показалось пятно тусклого света от фонаря.

Хрустя колёсами по мёрзлой земле, подкатила крытая телега. Сидевший рядом с возницей старший сын Бурана, Паводок, обошёл с фонарём повозку:

– Забирайтесь!

Грохнул откинутый задний борт. Матушка помогла взобраться Заре и хотела залезть сама, как Буран осадил её:

– Ступай домой, Брюква, нечего тебе по ухабам трястись. Дело у нас семейное, сами разберёмся.

Занавесь опустилась, разделила мать и дочь. Зара устроилась на охапке холодной соломы в уголке. Из тёмного нутра кто-то позвал:

– Иди ко мне, сестрица, здесь места хватит, муж до города впереди поедет.

Голос показался знакомым. Это же Радуга, жена Паводка! Зара поползла на звук. Солому под невесткой выстилали овечьи шкуры и ими же она укрывалась.

– Устраивайся рядом со мной, тут тепло. – Радуга накинула на Зару меховое одеяло. – Поспи, ехать долго.

Едва тронулись, как разнеслись переливы храпа Бурана. Ему подсвистывала супруга Стужа. А вскоре и Радуга задышала ровно и спокойно. Хорошо хоть Пламеня с ними не было. Теперь эти заносчивые люди станут её семьёй, а матушке даже рядом постоять не позволят. Зара теснее прижалась к Радуге, единственной, кто проявил участие к ней.

Горькие мысли не помешали уснуть в дороге. Зару разбудили шум и гомон. Повозку больше не трясло, а чета Борщевиков выбиралась наружу. Радуга приводила в порядок свои юбки и расправляла короткую оборку чепца. Замужним и родившим женщинам дозволялось скрывать под завесой только лоб.

– Выходи вперёд меня и поклонись матушке, – шепнула невестка. – Если что колкое скажет, не отвечай.

Зара послушалась. Под воланом ей было видать только ботинки свекрови, к ним она и склонилась. Вместо приветствия Стужа прошипела:

– Ну и щепка. Получше не нашлось девицы?

– Слава Свету, что такую отдают. Нам выбирать не приходится, не то дождёмся, когда сынок гадюку в дом приведёт.

На том знакомство и закончилось. Семейство направилось в торговые ряды выбирать материи. Зара шла рядом с Радугой и ждала подходящей минутки, чтобы оглядеться. В городе она бывала один раз, давно, когда отец выручил за работу чуть не воз пшеницы, повёз её продавать и взял их с матушкой в помощь. Тогда город и городом-то не был – так, рынок на перепутье дорог, соединяющих окрестные деревни. Теперь по приказу власта Грома здесь возвели Огневицу, посадили дознавателя от Цитадели, развернули строительство, открывали цеха, а название так и осталось – Перепутье.

Радуга взяла Зару под локоть:

– Пришли. Тут развал с шерстью на юбку.

Свадебные юбку и безрукавку шили обычно из красного льна, только такой зажиточный род, как Борщевики, мог позволить себе нарядить невесту в шерсть. Стужа перещупала и просмотрела на просвет весь товар, пока не определилась с выбором. После долго торговалась. Наконец сошлись в цене с купцом, забрали отрез и двинулись в ряды с сукном для душегреи. Зара шла, куда вели. Видеть она могла только тюки, что лежали у самой земли, да всё одно её мнения никто не спрашивал. Волан колыхнулся, открыв на миг лоскут тёмно-голубого цвета, точно небо сразу после заката в оконце. Зара невольно остановилась и тронула материю.

– На что уставилась? – Стужа заметила нечаянный жест и развернула Зару к коричневым тюкам. – Вон из тех выбирай!

– Оставь! – цыкнул на жену Буран. – Пусть хоть хвост петушиный нацепит, если этим Пламеня от ведьмы отвернёт.

– Где ж видано, чтоб в синей душегрее расхаживали? Чем же вышить такую?

– А пусть сама и придумает. – Свёкор повёл Зару к рядам с пряжей. Задрав волан чепца, благодушно позволил: – Выбирай!

На солнце блестели переливчатые мотки белого шёлка с искристым морозным оттенком. Зара ахнула от восторга.

– Эк, девка, куда губу раскатала. До шелков мы положением не вышли. Туда смотри!

Пришлось выбрать тончайшую шерстяную пряжу, но Зара и этому была счастлива. В кончиках пальцев закололо: так не терпелось взяться за работу.

После купили несколько локтей лёгкого ситца для нижних рубах и чепцов, льняное кружево на оборки – замужним дозволялось сменить плотный волан на прозрачную завесу, бусы из бирюзы и такие же серьги. Торговец вдел их в уши прямо у развала, проколов мочки раскалённой над свечой сапожной иглой.

В Трихолмку вернулись уже затемно.

Проводив отца на работы, Зара взялась помогать матушке по хозяйству, но Брюква остановила дочь:

– Иди в дом. Скотиной сама займусь, а ты за шитьё садись, пока света хватает. Я тебе с такими руками плохой помощник. – Матушка подняла грубую красную ладонь с короткими толстыми пальцами.

Брюква забрала у дочери лопату и принялась чистить козий загон. Зара топталась на месте, не решаясь уйти. Совестно было сидеть в тепле и шить, когда матушка тяжело и неловко прибиралась в холодном хлеву. Видать, за эту неуклюжесть и красные щёки прилипло к ней прозвище Брюква. Никто уже и не помнил, что при рождении нарекли её Рябинкой. Зара порадовалась, что облик она унаследовала от отца и ничем, кроме карих глаз, не походила на любимую, но нескладную матушку. И тут же устыдилась своих мыслей. Ведь гордиться нечем, все добродетели в нас Создатель вложил, заслуг человеческих в том нет, а уж красота и вовсе не в нашей власти. Да и много ли той красоты Зарнице досталось? Только редкие в Трихолмке русые волосы, скрытые чепцом, и светлая кожа. Вот Радуга и правда была хороша.

Как по заказу, морозный узор на окнах вышел сегодня самым изумительным из виденных прежде. Зара только успела повторить рисунок кусочком известняка на дощечке, как на стекле проступили капельки, и инистый ажур стёк. Значит, потеплело.

Заре прежде думалось, что будь ей позволено вышивать от рассвета и до заката, это было бы самым большим счастьем. Однако вместо радости в груди теснилась тяжесть, ведь наслаждаться рукоделием приходилось только из-за предстоящей разлуки. Да и матушка не сидела напротив с притчами из Писания, а хлопотала то в хлеву, то во дворе. Зара дождаться не могла, когда та вернётся в дом и займётся обедом.

Для Брюквы же важнее было подготовить дочь к замужеству, поэтому за стряпнёй она повела речь о чём-то непонятном для Зары:

– Муж имеет власть как над помыслами и делами жены, так и над телом её. Поэтому не противься тому, что он будет делать с тобой. Боль длится недолго, потерпи, а через несколько дней привыкнешь.

Зару замутило. Стоило вообразить, что Пламень смотрит на неё, так только от этого дрожь охватывала, а он ещё будет творить с ней невесть что, от чего больно.