– Если… кхм, – сухой ком в горле мешает говорить. – Если нашего малыша уже не вернуть, я обещаю тебе, ты увидишь ужас даже тех, кто об этом просто знал.

– Я хочу увидеть все, – осторожно сжимает мою руку. – Каждую казнь Палача во всех подробностях.

Придвигаюсь ближе, шепчу ей в губы:

– Ты увидишь все. Клянусь тебе.

Целую ее осторожно, ласково, пытаясь донести этим поцелуем, что я все понял, что я с ума без нее схожу, а если процесс необратим, то лучше сойду с ума вместе с ней. И пусть я конченый эгоист. Пусть снова рушу ее жизнь. Плевать. Ее жизнь – моя.

– Подожди, – упирает ладошки мне в грудь. – Этого мало. Мне больше нужно, чем слова.

– Все будет, – целую линию ее скулы, спускаюсь к шее. – Все покажу. Даже то, что обещал никогда тебе не показывать.

– Я знаю, – выдыхает шумно. – Я не прощу тебя, если чего-то не буду знать, если что-то ты опять скроешь, чтобы не травмировать меня. Дай мне нож.

– Угу, – целую, втягиваю ее кожу в рот. – Зачем моей девочке нож?

– Просто дай, – стонет она. – Хочу быть ближе к тебе. Хочу больше, чем слова.

Она не удержит меня от сумасшествия. Потому что сама давно поехала вместе со мной. Улыбаюсь ей, достаю из-под штанины джинсов короткий нож для метания, протягиваю ей лезвием к себе.

– Сегодня утром я думала о том, чтобы принять побольше снотворного и уснуть насовсем, – как завороженная смотрит на лезвие.

– Сегодня утром я думал о том, чтобы взорвать ту больницу, в которой ты рожала, – вторю ей.

– Я бы тоже ее взорвала, если бы могла, – выставляет свою ладонь так, чтобы я видел, и медленно проводит по ней лезвием. Морщится, смотрит, как на коже расцветает тонкая красная линия, как алые капли капают ей на джинсы. – Но я больше не хочу умирать. Я хочу, чтобы сдохли все они.

Хватает меня за забинтованную руку, вжимает свою кровоточащую ладонь в мою такую же.

– Ты же все сделаешь, любимый? – улыбается, проводит по моей щеке другой рукой. – Я знаю, что ты все можешь. Я уже это видела. Видела Дениса.

– Все, что нужно, – целую ее снова, хочу ее, мою сумасшедшую девочку. – Все, что захочу.

– Я тебя люблю, – прикусывает до крови мою нижнюю губу. – Больше, чем просто люблю, Вань.

– Я тебя люблю, – короткий глубокий поцелуй, – больше, чем убивать.

– Хочу тебя, – шепчет она мне в губы, и я чувствую ее дрожь, которая током пробегает и по моему телу.

Откидываю спинку ее кресла, нависаю над ней, рассматриваю ее лицо. Как будто бы спал этот год. А теперь проснулся. Она тянется ко мне, чтобы поцеловать, но я кладу палец на ее губы.

– Тш-ш, – скольжу вокруг ее губ, практически не касаясь, совсем немного облизываю их край. Моя девочка. Моя королева. Об этом я расскажу чуть позже, но обязательно расскажу, не хочу ничего скрывать.

Дышит поверхностно, почти не двигается и только смотрит на меня. И в этом взгляде все. Вся любовь этого мира. Вся одержимость, которая в ней есть. Все возможное желание.

– Веришь мне? – спрашиваю, но уже знаю ответ.

– Верю в тебя, – шепчет она, обволакивает губами кончик моего пальца.

– Я не об этом спросил, – приподнимаю бровь.

– Верю, – кивает, выпустив мой палец изо рта. – Верю.

– Не уйдешь? – не уверен, что готов это именно спрашивать. – Скажи.

– Нет, – в ужасе мотает головой. – Никогда. Всегда буду с тобой.

Хочу показать ей то, чего почти никогда она не видела. Что почти всегда я сдерживал. Но есть ли смысл теперь?

Медленно кладу ладонь на ее горло, чувствую ее бешено отбивающий ритм пульс.

Шумно сглатывает, но не двигается, только смотрит на меня своими широко раскрытыми кукольными глазами.

Сжимаю ее горло чуть сильнее, так, что ей уже немного трудно дышать. Ток особого возбуждения проносится по телу. Болезненный, острый.

Чуть открывает рот, делает натужный вздох, но ничего не делает. Я наблюдаю, как ее зрачки становятся все больше, добавляют глубины взгляду.

– Если закроешь глаза и перестанешь на меня смотреть, я остановлюсь, – шепчу в ее губы.

Закрывает и тут же открывает глаза – дает мне согласие, дрожит в моих руках все сильнее.

Завожу лезвие ножа под ее толстовку, тяну вверх, и ткань с треском разъезжается на две неровные половины. Все еще зажимая нож мизинцем и безымянным пальцем, сдавливаю ее сосок указательным и средним той же руки. Знаю, что холодное лезвие касается ее кожи, слегка поворачиваю лезвие, и оно с тихим скрипом идет по нежной коже не раня, но придавливая достаточно.

Мне нравится смотреть, как она трепещет, нравится, что все еще здесь, со мной. Не сдерживается, и из губ, покрытых сухой корочкой, вылетает сдавленный, тихий стон.

– Тш-ш, – коротко сдавливаю горло чуть сильнее. – Хорошие девочки терпят, помнишь?

Кивает, как может: я, скорее, чувствую этот кивок.

Скольжу острием лезвия по ее коже. Дрожит, заводит меня невозможно вот этой покорностью. Той, которая мне была нужна, и той, которую я боялся выпускать.

– Покажи мне, как ты меня хочешь, – запускаю лезвие под пояс ее джинсов, чуть отпускаю горло, чтобы она могла говорить.

– Ваня, пожалуйста, – слова тонут в судорожном всхлипе, – возьми меня… Я буду твоей очень терпеливой девочкой.

Практически срезаю с нее джинсы: разрезаю их по шву спереди и сзади, ноги все еще остаются в штанинах. Приподнимаюсь и завороженно смотрю, как лезвие скользит прямо по ее складочкам, прижимаю ее клитор гладью металла.

Громкий стон, почти всхлип, и дрожание ее тела уже напоминает конвульсии. Выгибается, прижимается к лезвию, чуть заметно ерзает голой попкой по сиденью.

Разворачиваю нож лезвием от нее и коротко, но хлестко шлепаю по текущей промежности.

Вскрикивает, но тут же закусывает нижнюю губу, смотрит на меня почти испуганно.

– А еще хорошие девочки… – кончиком языка касаюсь ее живота. – Могут кричать всего одно слово. Угадаешь?

– Твое имя? – выдыхает грудным, срывающимся голосом.

– Неверно, – шлепаю еще раз ладошкой, потому что хочу почувствовать ее влагу.

– Еще? – с тихим стоном. – Угадала?

– Неверно, – шлепаю сильнее и следом за шлепком сразу вставляю два пальца в ее сладкую дырочку.

– Не знаю, – насаживается на мои пальцы, чуть откидывается назад.

– У тебя еще будет время подумать.

Чувствую, что уже самому тяжело сдерживаться. Расстегиваю джинсы, спускаю боксеры, трусь головкой о ее складочки, выдыхая сквозь зубы.

– Что случается с хорошими девочками? – спрашивает, выгибаясь и ерзая подо мной.

– Они становятся королевами, – собираю головкой ее смазку и утыкаюсь чувствительной плотью в ее попку. – Кричи, моя королева.

Толкаюсь в нее туго и не жалея. Сам стону уже громко, концентрируясь на мурашках, бегущих по телу от ее близости.

Вскрикивает громко, хрипло, выгибается и скребет ногтями мою шею. Пытается принять меня глубже.

Дергаю ее за одну руку, завожу ей за спину так, чтобы Ника на нее легла, делаю так же со второй и зажимаю оба запястья под ней, заставляя ее выгнуть спину.

– Сильнее, – выкрикивает, сверлит меня взглядом, кусает в кровь собственные губы. – Разорви меня на кусочки… Сделай своей.

Вновь чуть сдавливаю ее горло, чувствую всю ее жизнь в своих руках, выхожу почти полностью и толкаюсь снова, по самые яйца. И отключаюсь. Ни хера больше нет. Только ее крики и мои толчки. И возбуждение, которое все растет и растет, вытесняя все из головы.

Она подмахивает мне бедрами, дрожит и пульсирует вокруг моего члена, плотно сжимает его мышцами. Ее красивое лицо искажается судорогой, глаза подкатываются.

Хочу, чтобы она кончала еще, хочу, чтобы билась в своих ощущениях, отключалась. Отпускаю горло, вставляю пальцы в ее дырочку, нащупываю на передней стенке едва ощутимый бугорок, давлю на него быстро, подстраиваю под эти движения свои толчки. Большим пальцем давлю на клитор в пульсовом темпе.

Ее тело становится туго натянутой струной, и я считываю каждое ее бешеное вздрагивание, каждый мышечный спазм. Она кричит так громко, что стекла вновь запотевают.