— И вот ещё какой момент, — указал он на меня. — Если Петра в изоляторе срисовал кто-то из людей Резника, ему и о визите оперативников сообщат! Надо незамедлительно документацию изымать, пока все улики не уничтожили.

— Всё что можно зачистить, давно зачищено, а свидетелям из числа соискателей рты никак не заткнуть, — покачал головой Георгий Иванович. — Сбежать — не сбежит. О наружном наблюдении я распорядился… так скажем… некоторое время назад.

— О, как! — оживился Спас. — Во взломе инсценировку заподозрил? Вот это чуйка!

Городец скривился так, будто лягушку проглотил.

— Нет, просто новые обстоятельства вскрылись. Подозрения, так скажем, которые к делу не подошьёшь. Давайте сейчас не будем об этом.

«Новые обстоятельства» — это либо Лизавета Наумовна до Альберта Павловича моё сообщение донести успела, а тот им с Городцом поделился, либо Митя патрону полный расклад сдал, пока я в дороге был.

Зазвонил телефон, Георгий Иванович поднял трубку, выслушал сообщение и, поблагодарив собеседника, вернул её на рычажки.

— Готовы результаты экспертизы изъятого на месте происшествия ножа, — оповестил он всех. — Длиной и формой клинок соответствует орудиям убийства Чертопруда и Красовского.

Знакомыми показались обе фамилии, я порылся в памяти и припомнил, что профессор Красовский был заведующим кафедрой системной оптимизации до Орлика. Зарезали его в начале года.

— Ну вот! — вскочил на ноги Эдуард Лаврентьевич. — Они и Орлика подорвали, и кадр из оперчасти тоже на их совести! Это же натуральная диверсионная ячейка!

— Формально — террористическая, — отметил Спас.

— Пока что у нас есть только излишне впечатлительная барышня и её дружок-социопат, — спокойно произнёс Альберт Павлович. — Никаких улик против Резника нет.

Городец тяжело вздохнул и поднялся на ноги.

— К себе пойду, — объявил он. — А вы тут продолжайте. И, Эдуард, дай ему нитку с иголкой, пусть рубашку в порядок приведёт.

Майор оставил нас, а я взялся штопать оставленную ножом прореху, но почти сразу меня отвлёк Альберт Павлович,

— В больнице сказали, что у Инги Снегирь помимо всего прочего наблюдаются остаточные признаки обширного спазмирования внутренней энергетики, — произнёс он и спросил: — Что там у вас стряслось?

— Что ещё говорят? — вскинулся я. — Какие у неё перспективы?

— Восстановится, — уверил меня куратор. — Так что с ней случилось?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Но это точно не последствия перенапряжения. Она даже к сверхсиле обратиться не успела! Там какое-то непонятное световое воздействие было, будто стробоскоп замигал. Меня ослепило, а у Инги, такое впечатление, каналы энергетическими сгустками перекрыты оказались. Просто я их ещё до приезда медиков почти полностью растворил.

Сотрудников ОНКОР моё заявление нисколько не заинтересовало, а вот Альберт Павлович вцепился почище клеща, принялся выспрашивать подробности и выпытывать детали. Даже какие-то пометки в блокноте делал, не полагаясь на свою вроде как безупречную память.

Он так деталями нападения не интересовался!

Городец вернулся через полчаса, с порога объявил:

— Работаем!

Эдуард Лаврентьевич едва ли не выпрыгнул из кресла. В противовес ему Илларион Валерианович спокойно вернул на блюдечко кофейную чашку и поднялся на ноги без всякой спешки, отчасти даже — вальяжно.

— Надо понимать, показания подтвердились? — уточнил старший советник.

— Подтвердились, — кивнул Георгий Иванович. — Нам санкционировали допрос Резника, а также обыск его квартиры и рабочего кабинета.

— Но не задержание? — уточнил Эдуард Лаврентьевич с некоторым разочарованием.

— А это уже будет зависеть от того, что получится нарыть. Возможно, и вовсе придётся отдать дело коллегам, — заявил Городец.

Альберт Павлович озадаченно склонил голову набок и спросил:

— Так это твоё «нам санкционировали» относилось не только к контрольно-ревизионному дивизиону? Руководство в мудрости своей решило подключить к расследованию смежников?

— Смежники сами инициативу проявили, — вздохнул Городец. — Держат, так сказать, руку на пульсе… — Он явно намеревался добавить крепкое словцо, но глянул на Спаса и удержался, обратился ко мне: — Помалкивай, понял?

Я озадаченно посмотрел на него, потом выглянул в коридор и кивнул.

— Понял. Молчу в тряпочку.

— Эдуард, твой выход! — распорядился Городец.

Специальный агент кинул быстрый взгляд на зеркало и поправил галстук, после чего покинул кабинет и решительно зашагал по коридору.

— Эльвира Генриховна! — повысил он голос. — Только не говорите, будто собираетесь подключиться к нашему расследованию!

Высокая дама, стройная и при этом отнюдь не обделённая формами, обворожительно улыбнулась и мягким грудным тоном произнесла:

— Ох, Эдуард, вы будто не рады меня видеть!

Сопровождавшие её молодые люди уставились на представителя контрольно-ревизионного дивизиона без всякой теплоты, ну а тот их и вовсе проигнорировал.

— Безумно рад. Как и всегда! Но считаю неправильным смешивать личное и служебное, а потому предпочёл бы лицезреть вас во внерабочей обстановке, в иных интерьерах и, разумеется, в другом наряде.

Дамочка, которая, судя по нашивкам, пребывала в одном с ним капитанском чине, услышанного нисколько не смутилась.

— В неглиже, надо понимать?

— Идеальный вариант, — подтвердил Эдуард Лаврентьевич, и от сопровождающих госпожи Хариус едва дым не повалил. — Но я не об этом. Какой у вас интерес к Резнику?

Эльвира озадаченно изогнула бровь.

— Мы здесь это будем обсуждать?

Городец легонько пихнул меня в спину, заставляя покинуть кабинет, и позвал:

— Эльвира Генриховна! Присоединяйтесь!

Дамочка прошла мимо, на меня даже не взглянув, а из всей её свиты руку протянул только Юрий — сосед Льва по служебной квартире. Впрочем, кроме него я никого больше и не знал, если, конечно, не принимать в расчёт младшего военного советника, с которым мы схлестнулись во Всеблагом.

Как его — Соль? Точно! Дамир Соль!

Он меня проигнорировал, я внял совету Городца и тоже старое поминать не стал, как не попытался и подслушать разговор в кабинете. Всё же не в компании простых операторов стены в коридоре отираю, это аналитики с повышенной чувствительностью к энергетическим проявлениям. Не только возмущение от моих манипуляций уловят, но и в их суть вникнут. Стыда потом не оберёшься.

Совещание заняло не больше четверти часа, первой кабинет покинула Эльвира Генриховна.

— Мальчики, по коням! — позвала она за собой четвёрку молодых людей.

Следом вышел Георгий Иванович, обернулся и спросил:

— Альберт, ты нас подбросишь?

— Разумеется! — улыбнулся тот. — Идёмте!

Мы покинули здание и погрузились в легковой автомобиль, мне пришлось тесниться на заднем сиденье, зато Городец разрешил:

— Спрашивай!

— Куда сейчас? — уточнил я первым делом.

— Квартиру Резника обыщем, после с ним самим на кафедре побеседуем.

— Не сбежит? — забеспокоился я и сразу понял, что сморозил глупость.

— За ним приглядывают, так просто не сбежать, — уверил меня Георгий Иванович. — И хоть об инциденте на лодочной станции уже известно, имена погибших держатся в тайне. Не должен запаниковать.

— Не должен, — согласился с ним Альберт Павлович, выворачивая со двора вслед за кавалькадой из четырёх машин.

Я усмехнулся и обратился к своему второму куратору.

— Всё ещё думаете, что дело в излишне впечатлительной барышне и её дружке-социопате?

Майор Городец коротко хохотнул, а вот Альберта Павловича цитирование его собственного высказывания оставило полностью равнодушным.

— Не в моих принципах пояснять смысл своих слов, но для тебя готов сделать исключение из правил. Гипотетически, Петя. Я лишь выдвигал предположение на основании имевшейся у нас на тот момент информации. Сейчас же с учётом новых обстоятельств я склонен согласиться с мнением уважаемого Иллариона Валериановича о том, что мы можем иметь дело с кружком бомбистов.