Взаимоотношения двух структур — это как розетка и штепсель, вот я и запросил положение о совете студенческого самоуправления. Полистал, похмыкал, получил брошюру на руки. Вроде бы забрезжил свет в конце тоннеля.

Вроде бы — да…

Касатон Стройнович при моём появлении так и подскочил.

— Это что ещё такое⁈ — помахал он каким-то листком. — Что за дела⁈

Я подошёл, ознакомился с содержимым документа и с усмешкой произнёс:

— Филькина грамота это! — После протянул Касатону заложенную на нужной странице брошюру. — Сам посмотри.

Стройнович взялся изучать положение о студсовете, посопел напряжённо с минуту и попросил сидевшую тихонько как мышка Лебеду.

— Ирина, оставь нас ненадолго.

Барышня глянула в ответ с нескрываемой укоризной, но сцен закатывать не стала и вышла из кабинета. Касатон вздохнул и попросил:

— Рассказывай, что у тебя опять стряслось.

— Конфликт с руководством, — пояснил я. — Меня временно от работы отстранили, ну и в студсовете заменить решили. Только дело в том, что Бюро имеет право лишь выдвинуть кандидатуру секретаря дисциплинарного комитета, отозвать меня у них полномочий нет.

— Да это понятно! — отмахнулся Стройнович. — Только хрен редьки не слаще! Не станут наши с Бюро ссориться. Что те не имеют прав тебя с должности отозвать — это замечательно, конечно, просто ничего не мешает сразу новую кандидатуру утвердить!

Я постарался скрыть разочарование и пожал плечами.

— Да я за эту должность не держусь…

— А вот этого вот мне тут не надо! — пригрозил пальцем Касатон. — Неправильный это подход! Контрпродуктивный! — Он немного помолчал, потом спросил: — Кем тебя хоть заменить хотят? Что ещё за Бондарь?

— Курсант. В оперчасти стажируется.

— Ещё и не студент? — поморщился Стройнович. — Уже что-то, но этого мало. Ладно, идём! Ты помалкивай, сам говорить буду!

Он снял со спинки стула пиджак и двинулся на выход, на ходу просовывая руки в рукава. Я зашагал следом.

В небольшом закутке перед дверью в кабинет председателя студсовета, который тот делил с парой заместителей, переминался с ноги на ногу Максим Бондарь, и я не удержался от широченной улыбки.

— Привет-привет!

— Заходи давай, Линь! — поторопил Касатон, пропустил вперёд и плотно притворил за нами дверь. — Ну что решать будем? — обратился он к руководству студсовета, обнаружившемуся внутри в полном составе.

— А что тут ещё можно решить? — спросил Яков Беляк, одарив меня неприязненным взглядом.

Я сообразил, что так и не удосужился справиться у Касатона, как отнёсся Горицвет к возможному включении йоги в наш проект и состоялся ли разговор на сей счёт вовсе.

Если нет — досадно. Это бы могло сейчас мне в плюс сыграть.

Стройнович передвинул к столу свободный стул, уселся на него и кинул перед собой брошюру.

— Во-первых, положением о студсовете не предусмотрена процедура отзыва представителя Бюро! — объявил Касатон. — Мы можем утвердить новую кандидатуру, а можем этого не делать. Это наше внутреннее решение.

Диана покачала головой.

— Прямо прописано, что секретарём дисциплинарного комитета должен быть сотрудник Бюро!

— Нет нигде такого! Бюро лишь вносит на утверждение своего кандидата! — возразил Касатон. — Во-вторых, Пётр не уволен и остаётся сотрудником Бюро!

— А как же потеря доверия? — уточнил Всеволод.

— Да какая ещё потеря доверия⁈ Ему для включения в список награждаемых знаком «Защитник республики» только на днях в Бюро превосходную характеристику дали! Он в партии уже год как состоит! — взорвался Стройнович. — Слушайте, да вы же сами мне всю плешь проели необходимостью сроки соблюдать! Сейчас мы укладываемся в неделю! Консультантов студенты привлекают лишь в каждом седьмом случае, официально оспаривается лишь пять процентов решений и ни одно из них не отменили и не направили на повторное рассмотрение! Что вам ещё надо, а?

Председатель студсовета откинулся на спинку стула и постучал кончиком карандаша по столешнице.

— Даже если так, стоит ли ссориться с Бюро?

— В первую очередь надо решить, самостоятельная мы структура или просто поиграть в самоуправление вышли! — стукнул Стройнович кулаком по столу. — Сейчас секретарём дисциплинарного комитета курсанта из оперчасти назначат — и что от доверительных отношений со студентами останется? Мне одному всю работу не потянуть!

— Не горячись! — попросил Всеволод. — Уверен, не всё так критично!

— А я спокоен! — объявил Касатон. — Громкими словесами бросаться не стану и в отставку не подам, но если наше хвалёное самоуправление не всерьёз, то тратить на него впустую время не стану и на перевыборы свою кандидатуру не выставлю. Уйду в Февральский союз молодёжи! Меня в бюро институтской ячейки давно зовут!

Председатель студсовета посмотрел на меня и спросил:

— Ну а ты что скажешь?

— Воздержусь, — лаконично ответил я, поскольку сказать-то мне сейчас было и нечего.

А вот Касатон за словом в карман не полез.

— Я за него поручусь! — объявил он.

Всеволод тяжело вздохнул, хрустнул костяшками пальцев и произнёс:

— Позиция товарища Стройновича понятна, аргументы весомы. Давайте решать, что станем делать: дружить с Бюро или гнуть свою линию. Учитывая серьёзность момента, предлагаю идти на обострение ситуации лишь в случае единогласного принятия такого решения. Итак, кто за предложение товарища Стройновича отказать в замене секретаря дисциплинарного комитета?

Касатон первым поднял руку, вслед за ним проделал это и сам Всеволод. К нему присоединились ещё двое заместителей, Диана даже не преминула с усмешкой произнести:

— Коней на переправе не меняют!

И все мы выжидающе уставились на Якова Беляка, который следовать примеру коллег не спешил. Сидел набычившись, сопел, морщил лоб.

Неужели пролечу из-за нашей стародавней ссоры?

Неужто всё было напрасно?

Жалел ли я о том, что Яша Беляк поддержал общую линию и проголосовал за мою кандидатуру? Сказать по правде — неоднократно.

Я ведь всерьёз рассчитывал на нечто вроде отпуска, дабы отоспаться и подготовиться к сессии, а в результате свободного времени стало едва ли не меньше прежнего. Ну а денег поубавилось без всяких «едва ли». Стипендия мне не полагалась, заработной платы я лишился, и осталось только урезанное денежное довольствие, полагавшееся от ОНКОР.

Почему урезанное? Да просто выполнял я служебные задачи лишь во вторую половину субботы и воскресенье, ещё и привлекался в качестве курсанта, а не полноценного старшины. Набегало в итоге не слишком много.

Впрочем, проблем финансового характера я покуда не испытывал — и в Службе реабилитации немало за два месяца заработал, и заначка спокойствия добавляла. Было чем оплачивать процедуры по выводу на пик витка. Это нормально, это потяну.

А вот что бесило просто несказанно, так это заметно возросшая вовлечённость в дела студсовета. Диана отнюдь не случайно про коней на переправе на том памятном собрании упомянула — неспроста же говорят: кто везёт, на том и едут. Как-то само собой получилось, что в задачи секретаря дисциплинарного комитета стало входить многое такое, что положением об этой должности предусмотрено не было.

А отлуп дать — неудобно. Всё ж люди доверие оказали, в положение вошли. Да и не приказывают — просят. Опять же и сами не филонят, все в работе по уши.

Так вот и получилось, что пока студенты усиленно закрывали хвосты и готовились к грядущей сессии, а ещё гуляли, ходили на танцы и наслаждались жизнью, я тратил своё время на разбирательства с теми, кто наслаждался жизнью чересчур активно, в ущерб себе и окружающим.

И ещё нервотрёпки добавляла работа над проектом. Чего нам стоило довести до ума все выкладки — словами не передать. Спорили до хрипоты и все кишки друг другу вымотали. Если б не отношения интимного характера с Ингой, я бы точно не выдержал и взял самоотвод, а так как-то дотянул до первого июня, на которое назначили защиту проектов, не разругавшись с остальными в пух и прах.