— О том и речь, — кивнул мой одноклассник. — Если он занятия в апреле — мае пропустит, долги по сессии сможет только в сентябре закрыть. А у них распределение по итогам семестра. В пролёте окажется.

— Если так посмотреть, то — да, окажется, — согласился я.

— И ничего нельзя сделать? — спросил Лев. — Он ведь просто республике помочь хотел!

— Это вопрос дисциплины. Вот ты на фронт не сбежал ведь?

— Я рапорт на перевод подавал!

В голосе бывшего одноклассника прозвучала откровенная обида, и я вздохнул, попросил:

— Ладно, дай подумать.

Просто взять и потерять составленный на Антона протокол не было никакой возможности, не мог я и попросить о проявлении к нему снисхождения.

Ну в самом деле — с какой стати?

Он особенный, что ли?

Хм… А ведь и вправду — особенный! Он ведь с золотого румба! Ценный кадр!

— Пусть пишет ходатайство об отсрочке наказания до выхода на пик витка. И чем больше преподавателей его завизируют, тем лучше. Если характеристика чистая, проблем точно не будет. Только на меня не ссылайся, не нужно это.

— Спасибо, Петя! Выручил! — обрадовался Лев. — Зайдёшь? Михаил Прокопьевич специально для меня травяной сбор подобрал — лучше всякого зелёного чая!

Я немного поколебался и всё же решил не обижать бывшего одноклассника отказом, кивнул.

— Зайду. Только давай сначала книги занесём.

Жили Лев и Герасим чуть ли не в соседних домах, даже крюк делать не пришлось. Правда, минут пять куковали у парадного в ожидании, когда спустится Сутолока.

— Извини, Петя, — развёл тот руками. — У нас усиление режима, посторонних не пускают. Даже гостей пока приглашать запретили.

— Да ерунда! — отмахнулся я, раскрыл портфель и вручил Герасиму толстенную стопку дипломных работ и диссертаций. — Держи! — После легонько толкнул в плечо Льва и с усмешкой спросил: — Вам-то гостей не запретили приводить?

Тот лишь фыркнул:

— У нас жильцы попроще.

И точно — вахтёру моего студенческого билета оказалось вполне достаточно, он отметил время в журнале для посетителей, после чего разрешил проходить.

— У вас тоже гайки закручивают. Раньше просто так пропускали, — отметил я, начав подниматься по лестнице.

— Развели бюрократию на пустом месте! — поморщился Лев, доставая из кармана связку ключей. — Будто в общежитии теперь!

На звук распахнувшейся двери из своей комнаты выглянул его сосед.

— У нас гости? — спросил он и тут же прищёлкнул пальцами. — О, а я тебя помню! Пётр?

— Привет, Юра! — поздоровался я, протягивая руку. — Я ненадолго, просто заглянул чаю попить.

— Да хоть бы и надолго! — рассмеялся Юрий и снова прищёлкнул пальцами. — Слушайте! А идёмте-ка в «Лиру»! Эльвира Генриховна сегодня вечер поэзии устраивает!

Лев тяжко вздохнул и покачал головой.

— Мне бы ещё помедитировать сегодня…

— Брось! Ты так сутки напролёт скоро медитировать будешь! Жизнь-то мимо проходит!

— Достичь просветления непросто, но это реально.

— Да не слушай ты Горицвета! Пустая болтовня это всё!

— Юра, только не начинай опять! — не попросил даже, а скорее потребовал Лев.

Его сосед всплеснул руками и скрылся в своей комнате, откуда вскоре вышел уже не в домашнем халате, а в вечернем костюме.

— Пётр, Лев, доброго вечера! Если передумаете, подгребайте в «Лиру»!

Он ушёл, а мы не передумали. Заварили травяной настой, посидели, поговорили о всякой ерунде, точнее даже — говорил преимущественно мой товарищ, а я всё больше кивал в нужных местах и поддакивал, внимая пересказу эзотерических убеждений господина Горицвета.

А мысли были не о том. Мысли были о папочке в одном из шкафов Михаила Прокопьевича! До того дошло — она мне потом ещё всю ночь напролёт снилась. Немудрено, что назавтра я совершенно осознанно пожертвовал полноценным обедом, накупил пирожков и уселся неподалёку от корпуса, в котором располагалась бухгалтерия, а дабы не терять время попусту, развернул утренний номер «Столичных известий». Углубился в чтение, ещё и от прохожих газетным листом прикрылся.

Красота!

Новости тоже порадовали: столицу окончательно зачистили от разрозненных сил мятежников, а добровольческий корпус выдавили за границу. Имело место и серьёзное продвижение на западном фронте. Только не в угодившем между молотом и наковальней Средине, как того следовало бы ожидать, а в Окресте.

Ну а дальше у работников бухгалтерии начался обеденный перерыв. Вышел вместе со всеми и господин Горицвет. Дабы свести к минимуму риск его внезапного возвращения на рабочее место, я проследил за начальником сектора учёта нематериальных фондов до столовой, и лишь после этого поспешил обратно, точнее — к соседнему корпусу. У парадного крыльца там слонялся студент с красной нарукавной повязкой, на меня он внимания не обратил, а вахтёр лишь взглянул на удостоверение сотрудника Бюро оперативного реагирования и разрешил проходить.

Я и вошёл. Поднялся на второй этаж, огляделся. Соединивший два здания переход оказался заперт, но вскрыть простенький замок получилось без всякого труда — только приложил ладонь и почти сразу провернул ручку. Переборов неуверенность — дурак! ну зачем тебе это нужно⁈ — я быстрым шагом пересёк галерею и выглянул в коридор. Там — никого, двери всех кабинетов закрыты.

Красться я и не подумал, напротив — сунул портфель под мышку, постарался на случай неожиданной встречи с кем-нибудь из бухгалтеров придать себе до невозможности деловой вид и преспокойно зашагал к обиталищу господина Горицвета. На тип замка я обратил внимание ещё в прошлый визит сюда, работать с такими уже доводилось, так что схему воздействия сформировал заранее. Дверь открыл лишь с мимолётной заминкой, со стороны бы никто и не понял даже, что до того она была заперта.

Вот что значит — практика!

Хорохорился я исключительно по причине нервозности, очень уж мне было не по себе. Ну а как иначе? Взлом и проникновение в служебное помещение — это ведь самая малость из того, что мне при желании можно инкриминировать!

Вот именно из-за нервозности я и повременил распахивать шкаф с документами, из которого Горицвет извлекал заветную папку при последнем моём визите сюда. Для начала сделал несколько глубоких вдохов, заставляя себя успокоиться, заодно восстановил в памяти всё то, чему когда-то учили на курсах контрольно-ревизионного дивизиона. Дальше начал осмотр по всем правилам и — нашёл!

Небольшой клочочек папиросной бумаги оказался зажат дверцей таким образом, чтобы непременно выпасть сразу, как только её откроют. Ещё и неприметный, зараза! Не высматривай специально, ни в жисть бы не заметил!

И что делать? Открыть, а потом вернуть бумажку на место?

Но кто даст гарантию, что где-нибудь не уложен волосок или на самой папке не притаилась табачная крошка? Сразу ведь и не сообразишь — случайно так получилось или намеренно маячок оставили!

Вот именно — намеренно!

Получается, Горицвет имеет основание опасаться, что кто-то станет шарить в его рабочих документах? Или это я каким-то образом выдал свой интерес? Впрочем, не важно — главное, что при таком раскладе едва ли среди бумаг отыщется хоть что-то действительно стоящее. Всё действительно стоящее при таком раскладе определённо хранится где-то в другом месте, а этот шкаф и эта папка лишь для отвода глаз.

Зараза!

Я беззвучно выругался и выскользнул из кабинета, не став ничего трогать. Запер дверь и зашагал прочь. Нет, от своего намерения выяснить личность покровителя Барчука отнюдь не отказался, просто решил действовать не столь прямолинейно. Тут требовалось для начала всё хорошенько обмозговать.

Начав прикидывать возможные варианты, я так задумался, что даже вздрогнул, когда на подходе к студсовету послышался оклик:

— Линь!

Поднял взгляд на окно второго этажа, и высунувшийся на улицу Касатон Стройнович объявил:

— Тебя на военную кафедру вызывают, в двадцать пятый кабинет! Давай живее!

На военную кафедру? В двадцать пятый?