– А вы кто? – спросил он.

– Ты вообще ебнулся? – негромко спросил я, наклонившись к нему, а потом и вовсе опустившись на корточки. Правда, задел при этом еще несколько бутылок. – Ты отправил меня в Москву, потом якобы ждешь, а теперь оказывается, что и не нанимал вовсе и не узнаешь еще, скажи?

– Н-нет… – Валерий Анатольевич замотал головой. – Я не помню, совсем! Так вы – он с трудом поднял руку, чтобы махнуть – ну, или что-то подобное сделать, – в мою сторону, – мой помощник?

– Разумеется! Оказываю поддержку по всем фронтам.

Можно было сразу сказать, что я как бы спонсор, но дочка у него едва ли последняя дура, хотя и устроила мне в благодарность минет в гараже. Если она придет сюда – а она может, если решила искать отца своими силами, – тогда придется оправдываться мне.

Или использовать Силу, что чаще бывает во вред другим людям.

– Поддержку… Черт… Ты же был в Москве и не знаешь, что со мной… ох, – он схватился за голову, – болит-то как…

– Вот вы расскажете, а я помогу, – я присел у него в ногах на кровати и выпрямился.

Осанку я тоже еще не успел убить, так что картина получилась… я же все-таки почти стал жнецом. Угу – смерть у очередной жертвы. Картина маслом.

– Да что тут рассказывать… – бодро начал Большаков. – Ведь просто все… я и сам – человек простой, как пять копеек.

– Да-да, – слабо улыбнулся я.

Первый признак. Если человек говорит, что он прост, как пять копеек, скорее всего, он представляет собой целую мультивалютную корзину, ценность которой непременно окажется ниже ожидаемого.

Но все же Валерий Анатольевич сумел дойти до уровня кандидата в губернаторы – значит, что-то в этом человеке было. И едва ли суккубы выбрали его своей целью просто так, как мне пытался это представить тот, кто находился в теле Большакова в нашу первую встречу.

Я постарался не трогать эту тему в самом начале разговора, благо, кандидат занялся водой из кружки, что я сунул ему прямо в руку. Он жадно выхлебал все, что в ней было, а потом уставился на меня, точно забыл, кто сидит с ним рядом.

– А тебе кто-нибудь говорил, что ты красивый?

– Большаков, я тебе хоть и помощник, но лучше оставь это при себе, – процедил я сквозь зубы.

Раньше хоть только девушки клевали на мою суккубскую сущность. А теперь еще и… Фу!

– Да я… нет… ничего, – Большаков густо покраснел, поняв, какую глупость сморозил. – О-о-ох, моя голова… – и рухнул лицом в подушку.

– Так, командир, – я потряс кандидата за плечо. – Найти тебя было не очень просто и времени я потратил уже выше крыши. Так что давай-ка займемся делами. Мне надо знать, что с тобой случилось?

– А таблеточки у тебя нет часом? – умоляюще попросил Большаков.

– Нет, – жестко ответил я, одновременно с этим пытаясь поудобнее устроиться на проваливающейся кровати. – Как ты тут спишь вообще?

– Ты же мой помощник!

– Не будет тебе никакой таблетки! За тобой хер знает кто гоняется, а мне потом опять искать, куда ты свою тушку заныкал?? – заорал я, а кандидат аж съежился.

– Как-то ты для помощника грубоват… Я не мог нанять себе такого, – недоверчиво пробубнил Валерий Анатольевич.

– О, мог, – я для пущей убедительности закивал и соскочил с кровати, потому что сидеть на ней у меня больше никаких сил не было. – Потому что я элементарно разогнал всех сопляков, что собирались к тебе идти в помощники.

– Боже… – простонал кандидат, схватившись за голову.

– Не поможет, – категорично отозвался я, присев на корточки, а потом, когда заметил, что пиджак достает до грязного пола, поспешил встать, чтобы не испачкаться еще больше.

– Нет же… я просто ничего этого совершенно не помню. Как такое только может быть, господи.

– Хватит уже причитать! У меня такое ощущение, что ты просто пытаешься забыть последние события, – добавил я, делая ну очень толстый намек.

– А? Последние события?

– Ты пропал, мать твою! Взял и исчез, а теперь я нахожу тебя здесь, на какой-то чертовой даче, когда даже твои собственные дети не знают, где ты есть!

– Дети?

– Да, дочь!

– Ах… Дочь…

– А где жена? – продолжил я наваливать вопросы, чтобы проследить, в какую сторону поведет Большакова. От этого зависела дальнейшая линия допроса.

– Люда?

– Люда, Люда, – нетерпеливо поддакнул я.

– Так я тебя даже с семьей познакомил?? – неожиданно удивился Большаков, но в этой ситуации меня было очень сложно смутить.

– А ты думал, я просто так буду за тобой, как собачка бегать? Помощь кандидату – это прежде всего знание ситуации и адекватная поддержка. Исходя из положения человека не только в обществе, но и семье, – выдал я первое, что пришло в голову. Потом замолчал, обдумывая, не ляпнул ли я какую-нибудь чушь, но пришел к выводу, что все очень даже эффектно. Большаков тоже заткнулся.

Но его молчание сопровождалось обширной деятельностью. Сперва он морщил лоб, явно пытаясь вспомнить свое прошлое, чтобы сопоставить мои слова с тем, что сохранилось в его памяти.

Потом он даже попытался привстать, но тут же стиснул пальцами простынь – как будто он был на корабле во время шторма и кровать шатало из стороны в сторону. Я только ухмыльнулся, глядя на все это. И на количество выпитого в том числе. По крайней мере, теперь понятно, почему Большаков выглядел именно так.

– Ну, есть какие-нибудь соображения? – требовательно спросил я, пытаясь понять, куда смотрит Валерий Анатольевич. Его блуждающий взгляд лишал его лицо какой-либо осмысленности.

– Люда… – вдруг Большаков отрезвел. – Я же…

– Что? – я приподнял брови, предчувствуя его следующую фразу.

– Я же… Нет, я не могу тебе этого сказать.

– Тайны от помощника, – фыркнул я. – Это не лучший способ построить политическую карьеру, тем более в этом городе.

– Почему?

– Тебя же не примут. Тут одни… – теперь я заткнулся и сам. Влез в политику, мать его. Тут левые, тут правые, тут центристы: нахрен мне оно вообще надо. Ах да, точно. Влияние.

– А то я не знаю, кто тут в области, – сердито ответил кандидат. – Сам прекрасно знаю. Но есть вещи, которые лучше никому не рассказывать.

– Например, о том, что твоя жена мертва?

Его лицо в этот момент надо было видеть. И если бы не мое раздражение и усталость от долгих поисков, я бы продолжал ехидно ухмыляться, потому что изумление моментально изменило черты Большакова.

Отпавшая челюсть при закрытом рте очертила глубокие морщины, а глаза сразу показались запавшими. Вместе с синяками от долгого пьянства и малого количества сна Валерий Анатольевич моментально стал похож то ли на старика, то ли на последнего бомжа.

К тому же он пошевелился под одеялом, встряхнув его при этом – и соответствующий аромат тут же дополнил картину. Я вежливо покашлял.

– Моя жена… мертва? – он сперва спросил, будто бы сам у себя, а потом ответил утвердительно: – Мертва.

– Вспомнил теперь?

– Но я же был сам не свой. Нет, – он взобрался еще повыше на кровати, неуклюже подпихнув под спину рыхлую подушку в пожелтевшей наволочке. – Это не мог быть я. Я любил Люду. Всем сердцем, – выдохнул он.

– Тебе бы такое со сцены читать. Артист бы из тебя идеальный получился, – констатировал я. – Но ты прав. Это был не ты.

– Откуда знаешь? – Большаков оживился еще больше и уставился на меня, прикладывая немало усилий для того, чтобы стабилизировать собственное положение на кровати.

– Я же там был. Я знаю, что делал ты. А что делал не ты. И что твоя жена узнала, что ты – это не ты. И тот, кто был не ты, ее убил. Вероятно, ты сам это просто видеть.

– Та-а-а-к! – прижал ладони к вискам, вскрикнул кандидат. – Слишком много «ты». Ничего не понимаю.

– Приводи себя в порядок и будем говорить.

– А полиция?

– Что «полиция»? – это слово в последние дни меня скорее сердило, чем внушало спокойствие.

– Мы разве не…

– Мы – не, – передразнил я Большакова. – Трезвей, умывайся. Блюй, если тебе надо. А потом идем выигрывать выборы.