Литмир - Электронная Библиотека

СМЕНА

1.

В штреке «два бис» под восстающим сидят на бревнышках крепильщики. Карбидочки повесили на стенки, курят. Один молодой совсем, другой постарше. Видно, из вербованных, не знаю я их.

— Почему лес не поднимаете, плотники? — спрашиваю.

— Дак ить газ там, мастер, — молодой говорит. — Воздух не идеть…

Рязань — точно. Или — вроде того.

— Почему же он «не идеть?» — я на него уставился.

— Шланг взрывники пережали, чтоб им пусто… — это тот, который постарше, отвечает.

Я посветил в восстающий: дым, но первую лестницу видно почти до полка.

— Высоко шланг? — спрашиваю старшего.

— За тем полком, — отвечает. — Повыше чуть…

— Да-а… — говорю, а он повторяет за мной, как попугай: «Да-а…» Смешно.

Я знаю, как все это случилось, а он не знает. Ругает взрывников и не понимает, что не в них дело. Обстоятельства виноваты, а не они. Как быть должно? Вентилятор должен стоять под этим восстающим и кнопочка. Отстрелялся взрывник, нажал кнопочку… Пока смена спустится, газа там не будет… Но где его взять, этот вентилятор и кнопочку? Нет их пока. Вот и проветривают сжатым воздухом, тем же, которым бурят. Заканчивает бурильщик, откручивает шланг от перфоратора, пристраивает его под полком — и пошел. После него в восстающий лезут взрывники со взрывчаткой, а там шланг свистит, как реактивный истребитель на старте. Воздух ревет, камешки во все стороны расшвыривает, того и гляди в капсюль или в глаз шибанет. В такой обстановке не то что шпуры заряжать, а и просто быть невозможно. Тогда сгибают ребята этот шланг и петельку легонькую накидывают, чтобы сдернуть ее удобнее, когда подожгут шнуры и спускаться будут.

Кто его знает, что у них там в этот раз случилось? Может, запоздали с уходом — не до петельки, а может, и забыли… Бывает и это, когда знаешь, что через минуту над головой рвать начнет…

Рязанец этот — или кто он там — так и умереть может, убежденный, что восстающие проветривают шлангом, но мне-то — не легче. Плюнуть можно, не наша вина. Но и плевать нежелательно, потому что хоть и временный я здесь начальник, а дело есть дело…

— Попробовать разве? — раздумчиво спрашивает старший. — Не подготовим забой — бурильщики в следующей смене стоять будут…

— Можно, конечно, попробовать, — говорю я ласково. — Только они так и так стоять будут. Потому что после того, как одна попробовала — она родила. Ты-то, может, и не родишь, но работничек будешь сомнительный…

— Обойдется, поди…

— Пади да не убейся! — заорал я. — Ты что думаешь — я тебе лезть туда позволю?!

Притихли. Тоже мне — «обойдется!» Плотник колупаевский! Дымок-то этот, положим, не страшен, хоть и вонючий. Страшен тот, который без цвета, без запаха и без вкуса. CO2 — называется, деревня. И его в этом дымке сейчас столько, что стоит только один раз рот разинуть — и все, отдергался!

Я сел на то бревно, где они сидели, и закурил. Неделю потом курить не захочешь, знаю.

— Веревка у вас есть потоньше?

Нашли веревку, лес они на ней поднимают. В руку толщиной веревочка, запутаешься в ней и даже до первого полка не долезешь…

— Не надо, — я им сказал. — На верхнем полке все равно не свалюсь, а здесь дернете, если что…

Я готовлюсь. Это — как в прорубь нырнуть. Метров семь мне надо рвануть вверх по лестницам, найти там в дыму шланг, сдернуть петельку и обратно скатиться. Если за минуту успею — все нормально будет.

Обвязываюсь я все-таки ихним дурацким канатом. Тяжелее будет, но зато наверняка они меня оттуда сволокут, если завалюсь. И кости переломают — как пить дать! Этот бык молочный сейчас уж трясется, а упади — он так дернет с перепугу, что не опомнишься.

Первую лестницу я проскочил удачно, а в люке застрял. Не везет мне с люками. Карбидка вниз улетела. Черт с ней, толку от нее в этом дыму никакого.

Вторая лестница. Глаза дерет — слезы сыплются. Закрыл глаза, шарю. Шланг где-то здесь. Ага, вот он. Теперь сгиб найти. Есть! И веревочку-петельку я нащупал, а сорвать не могу. Еще секунда — и вдохну, кажется. Глаза уж из орбит лезут. А бросать нельзя: на второй раз не хватит меня…

Сорвал все-таки петлю, и ногти тоже. Воздух взревел, но дышать и теперь не рекомендуется. В люк я вывалился и полетел вниз, ступеньки искать некогда. Сдернули меня плотники, поставили на штреке. Это все я прекрасно помню.

— Отпустите, — говорю, — я сам. — И свалился носом в канаву.

А ведь было лопнул, не дыша. Через нос, значит, попало. Они меня на «козу» завалили — вагонетка есть такая, лес на ней возят — и к стволу привезли. Там воздух свежий, снова плохо мне стало. Очухался, когда мотористка с водоотлива все ноздри нашатырным спиртом залила.

— Перестань! — я ей сказал. — Ты же мне всю слизистую спалила, дурища. Виски надо протирать, а ты в нос льешь… Инструктаж проходила?

— Так ты же неживой! — кричит и слезы на глазах дрожат.

Верой ее зовут, кажется. Тихая такая, сидит там, у своих моторов, как мышь, не слышно ее сроду и не видно. А тут — гляди-ка…

— Идите работать! — сказал я крепильщикам. — Здесь уже больше ничего показывать не будут.

Ушли. А мне холодно стало, зуб на зуб не попадает.

— Где ты, — спрашиваю, — Вера, греешься? Замерз я.

— Зоей меня зовут, — она говорит. — У печки греюсь. Пойдешь? — и поддерживает меня, плечо подставила, пичуга…

В насосной камере у нее светло. Чистота — блестит все. Моторы гудят, как дождь. Дело знает, пичуга. Посадила меня на мотор, кожух у него теплый, как печка. Я к стенке привалился и глаза закрыл. А она масленку взяла, масло куда-то там подливает.

Зоя, значит, а я думал — Вера. Ей бы крестиком салфеточки вышивать, а она в шахте работает. Впрочем, недолго осталось. Убирают всех женщин из шахты, приказ уже есть. Не их это дело — слепому видно…

А приятно мне было, когда она около меня хлопотала. И сейчас, нет-нет и взглянет озабоченно — не помер ли?

Не помру теперь, не бойся! Тем более, что и пальцы ты мне когда-то перевязать успела. И вообще девочка ты хорошая, запомнить бы…

— Спасибо, Зоя! — поблагодарил я. — Пойду…

Она что-то хотела сказать, но не сказала. Подумала, поди, что опять дурой назову… А дурак-то я — выясняется… Ладно, пойду. Славненько сменка у меня началась, лучше не бывает!

2.

— Из квершлага возят?

Стволовой посмотрел на доску, где он отмечает вагоны, выданные на-гора, и сказал, что возят — два вагона привезли.

— Порода?

— Порода.

Я и сам вижу — порода, руду он на другой доске пишет, а спросил — потому что разговор со Степановым вспомнил. Он же говорил, что жилу должны подсечь? Не повезло, выходит. Не дошли. А то бы вагонов десять-двенадцать лишних руды было…

Ладно, не повезло. Но породу-то, спрашивается, они почему так медленно убирают? Машина не работает?

Квершлаг — это выработка, которая подрезает молибденовые жилы, как шампур — куски шашлыка. Только прослойки пустой породы здесь раз в двести больше, чем прослойки руды. Жилы мощность имеют сантиметров тридцать, ну пятьдесят, а расстояние между ними сорок-семьдесят метров.

По пустой породе, считай, идет квершлаг, но без него нельзя. Потом мы штреки из него пройдем по жилкам, по руде, до самого конца поля, пока они не выклинятся. А еще позже из штреков начнем выбирать эти жилки снизу вверх, блоки нарезать. Тогда жить можно. Тогда будет руда. А пока, стало быть, пустая порода.

…Нет. Машину откатчики уже в забой, смотрю, пригнали, не грузят только, копаются что-то. Тоже из новых ребята. В лицо я их всех знаю, а фамилии не помню.

— Убирать собираетесь?

— Счас, шланг вот лопнул, изделаем…

Я забираюсь на кучу отбитой породы во лбу забоя, чтобы посмотреть подсекли все-таки жилу или нет, но камни кругом одинаково серые после взрыва, ничего не распознать.

Откатчики срастили шланг. Один взялся за рычаги машины и смотрит на меня, ждет, когда уйду. А я не спешу. Перед уборкой породы они должны смочить ее, чтобы пыли не было, и с кровли заколы посшибать — нависшие камни. Как раз надо мной пластиночка, замечаю, висит, неизвестно, на чем держится. Отодвинулся, задел рукавицей — упала. Если бы на голову — ни один бы хирург склеивать не взялся.

2
{"b":"861933","o":1}