Переписчики, служившие герцогу Бургундскому и сопровождавшие его во время путешествия в папский город Авиньон в мае 1344 года, официальным языком сообщают об упадке и болезнях. Болезни и в особенности смерти – это самые тяжелые невзгоды, с которыми им пришлось столкнуться во время путешествия: в период с мая по октябрь 1344 года заболели и были оставлены на месте пятьдесят четыре человека, четверо из них умерли; это около трети герцогской свиты85. Та же мысль косвенным образом подтверждается в письме Людовика VI королю Кастильскому, написанном в 1387 году: «две тысячи военных», которых он посылает тому на помощь, должны быть доставлены «как можно более аккуратно и с наименьшим ущербом для них»86.

То же самое можно увидеть в литании, посвященной путешествию Эсташа Дешана (XV век), в которой описано его крайнее изнурение, и в то же время в ней упоминается, наоборот, интерес к знакомству с миром для лучшей его оценки:

В связи с этим символичным оказывается религиозное регламентирование, приветствующее ограничение путешествий. В Средние века архиепископ Рауль де Бурж «предостерегает» священников от слишком долгих переходов: те, кто живет дальше, чем «шесть или семь миль от города», должны «собираться в группы по десять человек и посылать к епископу одного из десяти в четверг на Страстной неделе, чтобы получить в три разные склянки миро для крещения и елей для новообращенных и больных»88. Визиты епископа строго регламентированы, всегда проходят торжественно, но «не часто»89 вплоть до XI–XII веков.

Были также паломничества – такие многочисленные и разнообразные, что считались «самой распространенной причиной перемещений»90. В религиозном мире это было способом «идти по следам Христа»91, который сам был странствующим проповедником, представлявшим собой «архетип путника»92. Паломничества стояли особняком, поскольку они полностью меняют банальный смысл усталости: паломники не терпят усталость, но желают ее, их страдания не случайные, а желанные; достигнув же цели, они обретают «величие». Босой пилигрим с посохом и сумой – не только средневековый образ искупления, даваемого посещением святых мест и реликвий, это также образ стойкости, вырабатываемой странствиями. Усталость имеет нечто общее с искуплением: «Любое средневековое паломничество в силу трудностей путешествия (усталость и опасности, поджидающие в дороге) до некоторой степени представляет собой акт покаяния»93. Это лаконично формулирует Альфонс Дюпрон: «Пилигрима создает испытание пространством»94. Те, кто путешествовал на Восток, кто шел по горе Синай в сторону гроба Господня, с жаром говорили об искуплении грехов, ни о чем другом, кроме как о тяготах и их конечном смысле – созидании:

Парадоксальным образом находились и те, кто был готов платить, чтобы другие «терпели лишения» за них. Скончавшийся Ги де Дампьер, в 1251 году ставший графом Фландрии, отписал в завещании «сумму в восемь тысяч ливров тому, кто, в случае если граф не сможет осуществить свое желание посетить Святую землю, совершит за него это паломничество»96. Это была значительная сумма, если учесть, что капеллан Ги «ежедневно получал овес для двух лошадей; шестнадцать ливров на сукно и двадцать ливров годового содержания»97. Существовала практика индульгенций, финансовых компенсаций за грехи, разрешенная каноном от 992 года98; суровость противостояния зависела от ассигнованной суммы.

В середине периода Средневековья у добровольно принимаемых тягот существовали свои особенности. Образ страданий здесь – особые стигматы, раны, еще раз демонстрирующие разнообразие изнурения: они сконцентрированы на определенных участках тела, внимание обращено на стертые в кровь ноги паломника. В первую очередь это механические повреждения: «в Средние века не существовало специальной обуви для ходьбы»99. Башмаки, как правило сшитые из цельного куска кожи100, не защищали ни от неровностей дороги, ни от долгой ходьбы. Но полученные ранения облагораживают, добавляя к добровольно принятым страданиям новую боль. Отсюда – переходы, которые совершались босиком. Святой Гийом из Верчелли в XII веке «прославился тем, что в пятнадцатилетнем возрасте именно так дошел до Компостелы»101. Сцены покаяния или процессии паломников, идущих босиком, стали общим местом, они часто изображались на капителях колонн церквей XII–XIII веков102. Говоря о покаянии Персиваля, Карин Уельчи называет это явление «повсеместным умерщвлением плоти»103. Эту же мысль подтверждает и Людовик Святой, во время взятия Дамьетты (Думьята) в 1249 году приказавший очистить город «от останков людей и животных и прочих нечистот», после чего совершить переход через город, причем «для пущего благочестия все должны быть босыми, как бароны, так и простолюдины»104. В этом добровольном согласии на страдания, надежном способе получить прощение грехов видится величие.

Другая епитимья, в которой проявляется участие в судьбе путников, – омовение их ног в знак раскаяния. Людовик Святой каждую субботу «имеет обыкновение мыть ноги беднякам в укромном месте»105. Изабель, дочь венгерского короля, в 1230 году достигла святости, отдавшись служению самым обездоленным:

Как видим, ноги – это символ страдания, усталости и времени.

Другой аспект усталости представляют собой многочисленные виды деятельности, направленные исключительно на искупление, – это добровольно принимаемые на себя муки. Религиозный мир создает для этого все условия, а тщательно продуманные действия определяют интенсивность этой усталости. Это в первую очередь касается духовных лиц, главной целью телесных страданий которых является спасение души; в Средние века мистицизм сопровождается все более изобретательными мучениями.