— Ой! Это вы виноваты, Эльдар Матвеевич. Ну вот теперь надо срочно застирывать, — заявила она.

Её лицо в этот момент было прямо перед моим. Отдаляться и уходить она не спешила. Я осторожно снял с неё очки, положил на стол.

В таком опасном положении первый поцелуй точно станет спусковым крючком.

«Я хочу, чтобы ты меня…» — «подумала мне в голову» она, закрывая глаза.

Вспышка в моих закрытых глазах. Вкус выпитого ей вина на губах, упавшая бутылка на ковёр, тонкие руки на моей шее.

«Сними джемпер», — попросила она.

Я выполнил — под ним оказалось бьющий в глаза контрастом с белизной кожи чёрный кружевной лифчик. «Если на девушке дорогое бельё — это не вы решили, что у вас будет любовь, а она».

— Юбку… ой, вслух… — прозвучало между моими поцелуями.

Чувствительность оказалась очень высокой — я пока ещё не знал, от природы это, или от вина. Стоны и вздохи раздавались от каждого моего прикосновения. Главное — избавиться от нижней части гардероба, чтобы поворот назад не был возможен. От верхней — можно и позже. Пуговки! Дурацкие пуговки! Ещё в голове всплыла одна проблема — то, что вручил мне Фёдор Илларионович, могло оказаться не вполне недостаточно.

— Я прочитала, что надо… В тумбочке есть тюбик… я стырила у родителей в комоде, — она не то по-настоящему прочитала мои мысли, не то подумала о том же, о чём и я.

Колготки прокатились по фигурной ножке, затем она поднялась со стула, и помогла мне — на пол упали трусики. Мы прошагали до кровати, избавившись от последнего элемента гардероба — лифчика. Грудь, изгибы тела… живьём она оказалась куда прекрасней того, что я видел на тех фото. Да, чёрт возьми, прекраснее всех женщин, которые я видел до этого — да, влюблённость устроена именно так. Я мысленно бил себя по рукам, заставляя не спешить — первый раз обязательно должен стать для неё приятным во всех отношениях, в том числе и в части прелюдии.

Пришло время объяснить, что сейчас будет немного больно.

— Ты только осторожно, — попросила она.

— «Ты»! Ты перешла на «ты» и вслух, — от этого перехода эндорфины ещё сильнее впрыснулись в кровь.

— Ты, тебя, твой… твоя… — она словно пробовала на вкус. — Даря…

— Неля…

Первый раз — он и жаркий, и волнительный, и непростой, и болезненный одновременно. А учитывая, насколько долго я сам этого ждал… Классическая поза не подошла, пришлось воспользоваться обратной, с переходом на «дедовскую», стоя. В первый раз всё закончилось для меня самого чуть быстрее, чем это было достаточно для гарантированного результата. Но я дал себе только короткую передышку — и снова ринулся в бой.

У нас всё получилось. Потом Неля мылась, потом мы валялись на кровати голые, а я просвещал её, рассказывая о разных вещах, о которых ей почему-то не говорили ни родители, ни подруги.

— Так вам… тебе понравился подарок? — спросила она.

— Очень, — кивнул я.

— В какие-то моменты я пыталась убедить себя в том, что ты мне нужен только для этого. Что только чтоб… Но всё было так круто… И чувства… говорят, к первому мужчине они в любом случае будут очень долго. Бывает, что навсегда…

— Мы можем попытаться, чтобы навсегда. Но ты же обещаешь, что не будешь часто лезть мне в голову?

— Пф! Как будто у меня сил хватит. Кстати, про подарки.

Она достала телефон:

— Открой «Мой Двор»… Я всё-таки подарю тебе Альбину. И делай с ней что хочешь, хоть в рабство продавай. За такое…

— Не руби с плеча, Неля, она же беспокоилась о тебе.

— Хочешь сказать, один подарок я тебе уже подарила?

— Ты — самый лучший подарок на все дни рождения, что у меня были.

Я поцеловал её в очередной раз, она накинула на плечи плед, подошла к окну.

— Хочу подышать свежим воздухом…

Нинель Кирилловна дёрнула створку, а затем пронзительно, громко завизжала.

Я подбежал, думая, стоит ли искать в снятой одежде пистолет. Но его не потребовалось: она смотрела не вниз, а вверх. На звёзды.

А звёзд не было. Среди редких облаков светила полная луна, за которой виднелись тонкие прозрачные линии, веером протянувшиеся от горизонта до горизонта. Я вспомнил, когда это произошло — и потерял сознание.

«Молодец, — прозвучал голос в голове. — Всё идёт по плану».

— Пожалуй, на этом я могу и завершить свой рассказ. Остальное вы все знаете.

Я жду, пытаясь определить реакцию моих слушателей. Все молчат. Я рассказываю историю уже более двадцати часов, но это такое место, где не чувствуешь ни усталости, ни пересохшего горла.

— Мне продолжить?

Мой главный собеседник молчит, затем то, что может быть похоже на лицо, кивает.

Я продолжаю.

Без сознания я провалялся недолго — уже через пару минут я увидел встревоженное лицо Нинели Кирилловны над собой.

— Водички… — попросил я. — Нельзя после такого резко вставать, я ещё после той драки не восстановился.

После утоления жажды мы вместе попытались разобраться. Линии, несомненно, были звёздами нашей галактики, превратившимся из точек в подобие струн или бесконечных прямых. Луна оставалась неподвижной. Я заметил едва различимую неподвижную точку рядом с Луной — не то Марс, не то Юпитер. Значит, Солнце и планеты, скорее всего, никуда не делись, значит — вся солнечная система куда-то двигалась.

Я не сказал Нинели причину. Но, непонятно откуда — я узнал это явление…

Не могу вспомнить, откуда пришло это знание. Откуда я понял, что именно так выглядит момент реального среза отмершей Ветви. Наверняка — такое было и в прошлые жизни, хотя чаще всего я не доживал до этого. Катастрофы, убийства ключевых личностей — всё это приводило к настоящему отсечению Ветви от Древа чаще всего лишь через десятилетия, а то и столетия. Более того, иногда Ветвь, уничтоженная в девятнадцатом веке — выживала и расцветала вновь парой-тройкой хищных постапокалиптических цивилизаций. И Секатору будущих поколений — то есть, мне — предстояло уничтожить её окончательно.

Нет, наверное, я такое уже когда-то видел. Когда-то смотрел на эти странные линии на небе, наверняка я уже был в срезанных ветвях ранее. Возможно, перед самой своей смертью.

Я успокоил Нинель Кирилловну. Объяснил, что это редкое природное явление, массовый метеорный поток, огибающий магнитное поле земли. Потом я позволил ей уснуть, тихо оделся и прибрался в комнате, а затем точно также покинул имение, оставив записку:

«Я обязательно позвоню».

По дороге через сад я думал, как бы быстрее доехать на такси и обнаружил, что на телефоне была пара пропущенных звонков со статусом «недоступен». А чуть поодаль от ворот, между родительским домом и домом Чистяковых, стоял знакомый лимузин господина Голицына-младшего. Из салона вышел и приоткрыл мне дверь камердинер Голицыных.

— Эльдар Матвеевич, мы вас заждались.

— Что такое? Простите, но у меня были важные занятия.

— Да мы уж поняли. Садитесь, надо прокатиться.

— Куда? — я насторожился.

Не доверять ему не было причин, но уж слишком много разных событий произошло за последние дни. Камердинер усмехнулся, зыркнул в небо.

— В Затишье.

В городе-спутнике Москвы под названием Затишье я уже бывал неоднократно в первые месяцы работы курьером. Название города ни о чём мне не говорило, хотя по расположению города я догадался, что в мирах Третьего Суперствола его называют «Керенсбург», а в мирах Пятого — «Электросталь».

— Получается, съезд? — догадался я.

Камердинер кивнул и жестом ещё раз настойчиво пригласил ехать.

Снова магистраль «Дворянский путь», огни ночного города. Камердинер, ехавший на боковом диване, молчал, спустя какое-то время он спросил:

— Скажите, миру… конец?

— Я в этом не уверен, — ответил я.

Он удовлетворённо кивнул.

Уже начало светать, и непотребство на небе становилось тусклее. Наша дорога закончилась у приземистого здания в стиле неоклассицизма — колонны, ступени, гранитные стены и табличка: «Домъ Культуры и Искусств Гильдии Железнодорожниковъ».