— Да, ты серьезно относишься к безопасности, — заметил я.

Он замялся, подыскивая объяснение.

— Ну, — сказал он наконец, — здесь происходит много грабежей, и я беспокоюсь, что вломятся и ко мне.

А тогда, на День благодарения мы с Шери поехали от Джеффа в Вест-Эллис, чтобы провести долгие выходные с моей матерью. Джефф должен был присоединиться к нам там, но он очень опаздывал. Пока мы ждали, я достал видеокамеру и заснял короткий разговор с мамой. Когда все закончилось, она повела меня на экскурсию по дому, немного застенчиво улыбаясь, пока камера фиксировала ее успехи. Она показала мне разные комнаты, затем повела меня вниз, в подвал. Пока она говорила, я позволил камере перемещаться вдоль дальних стен, мимо полок с хранящимися товарами и даже двери под лестницей, которая была все так же плотно закрыта, как и несколько месяцев назад, когда я спустился в подвал, чтобы найти какой-нибудь ключ к странным запахам, которые постоянно поднимался в главный дом. В тот день никаких запахов не было. Уже довольно давно не было никаких запахов. Они ушли с Джеффом.

Джефф приехал ближе к середине субботы. Он был очень аккуратно одет, его волосы были свежевымыты. На нем были большие очки и матерчатая куртка, которую он отказывался снимать, хотя в доме было очень тепло.

— Ничего, я так посижу, — повторял он. — Я все равно скоро выйду покурить.

Я взялся за камеру и начал снимать сына. Через объектив я увидела красивого молодого человека, который сутулился в большом мягком кресле всего в нескольких футах от меня.

Он несколько раз улыбнулся и рассказал о своем новообретенном интересе к аквариумным рыбкам. Он вежливо отвечал на мои вопросы, а в какой-то момент даже сел на пол и поиграл с оранжевым полосатым котенком моей мамы. Казалось, он держит свою жизнь под контролем.

Теперь, когда я смотрю на это видео, я вижу гораздо больше, чем мог бы видеть раньше. В кресле Джефф сидит, закинув ногу за ногу. При каждом упоминании о его квартире его нога слегка подергивается. При каждом упоминании о том, что я или кто-то еще из членов семьи могу заглянуть к нему в гости, он дергается. При каждом упоминании о том, что он делает сейчас, о том, как продвигается его работа, о том, что он делает в свободное время, он дергается. Что-то в его отстраненном, полумертвом взгляде говорит: «Если бы ты только знал».

22 июля 1991 года я несколько раз звонил Джеффу домой. Мама е смогла до него дозвониться, а он в тот день пропустил обещанный визит к ней домой. На следующее утро, 23 июля, я снова позвонил Джеффу домой. Было около девяти утра. Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем кто-то наконец снял трубку. На другом конце провода я услышала мужской голос, но это был не Джефф.

— А Джефф там? — спросил я.

— Джеффри Дамер? — спросил мужчина.

— Он самый.

— Нет, его сейчас здесь нет, — сказал мужчина настороженным голосом, как будто опасался чего-то

— Где Джефф? — спросил я.

— Его здесь нет, — повторил мужчина, все еще очень осторожно. — Кто это?

— Я отец Джеффа.

Я услышал, как у него перехватило дыхание:

— Вы отец Джеффри Дамера?

— Да, — сказал я ему. — Где Джефф?

— Ну, вашего сына сейчас здесь нет.

— Где он сейчас?

— Кто-нибудь позвонит вам, мистер Дамер.

— Позвонит мне? О чем это?

— Вам позвонит детектив.

— Детектив? — переспросил я. Неужели Джефф снова влип в неприятности? Набедокурил по пьяни, или, что еще хуже, что он растлил еще одного малолетку. — О чем вы?

Именно тогда человек на другом конце провода наконец сказал мне, кто он такой, что он сотрудник полицейского департамента Милуоки. Он колебался всего мгновение, затем сказал как отрезал.

— Мы расследуем убийство, мистер Дамер, — сказал он.

— Убийство? — спросил я. Я внезапно понял, что вот-вот получу худшую новость, которую когда-либо может получить родитель: кто-то убил его ребенка. Я повторил. — Убийство? Вы хотите сказать, что Джеффа…

— Нет, не Джеффа, — быстро сказал мне мужчина. Имя моего сына он словно выплюнул, как какое-то грязное, претящее ему самому ругательство. — Ваш Джефф жив и здоров.

Джеффри Дамер арестован. Фото полицейского департамента Милуоки, 23 июля 1991 года

Прошло много месяцев после того, как Джеффа уже отправили в тюрьму, и в конце долгого рабочего дня я решил сделать перерыв, сходив в кино. Мы с Шери выбрали фильм более или менее наугад, листая местную газету, пока не наткнулись на рекламу, которая, казалось, предполагала, что этот конкретный фильм может быть несколько более расслабляющим, чем обычная голливудская жвачка для мозгов. На рекламном постере был изображен прекрасный горный пейзаж: в лесистой долине протекал сверкающий ручей, а посреди ручья одинокий мальчик ловил рыбу нахлыстом, его леска описывала широкую дугу над водой. Фильм назывался «Там где течет река».

Как оказалось, фильм был о своенравном сыне, умном, симпатичном мальчике, который сбился с пути, несмотря на все усилия тех, кто его любил, особенно его брата и родителей. В двух случаях во время фильма персонажи очень многозначительно подчеркивают, что трагедия жизни заключается в том, что мы, кажется, не можем достучаться до самых близких нам людей.

Сидя в забытьи, глядя на экран и жуя попкорн, мне и в голову не приходило, что эта ужасная правда применима ко мне. Позже, когда была выявлена связь, я даже не мог вспомнить конкретные сцены, и, конечно, у меня и в мыслях не было, что своенравный сын в фильме может изображать Джеффа или что несчастный отец может быть мной.

Мы вернулись домой из кино и приготовились ко сну. Лампочка на автоответчике мигала, поэтому я включила его, чтобы получать сообщения. Один из них был типичным телефонным хулиганом, к которым я уже стал привыкать. В данном случае это был какой-то подросток, который копируя голос из фильмов ужасов проскрипел: «Я Джеффри Дамер, и я приезжаю домой на выходные».

Другое сообщение было от женщины. Она звонила и раньше, я узнал ее голос по характерному южному акценту. Она отчаянно пыталась получить информацию о Джеффе. Мы с Шери всегда отказывались с ней разговаривать, но она настаивала.

— Вы знаете, кто я, — сказала она, в голосе сквозила жуткая мольба. — Пожалуйста, возьмите трубку.

Никого не было дома, чтобы взять трубку, и мы бы не ответили ей, если бы были дома. Из-за этого она продолжила тихим, призрачным голосом:

— Пожалуйста, возьмите трубку. Пожалуйста, возьмите трубку. Пожалуйста, возьмите трубку. Пожалуйста, возьмите трубку.

Это продолжалось почти минуту, умоляющий голос эхом отдавался в моей гостиной.

Но я не мог взять трубку. И я имею в виду не просто телефон. В более широком смысле я не мог «уловить» ничего, что каким-либо образом связывало меня с Джеффом, кроме того, что я уже принял, что биологически я был его отцом и что я буду продолжать выполнять свой долг по отношению к нему, насколько смогу. Я навещал его в тюрьме и отвечал на его телефонные звонки по выходным. Время от времени я посылал ему немного денег, чтобы он мог купить кое-какие вещи, которых не было в тюрьме. Я бы справился с любыми мелкими проблемами, которые у него могли возникнуть. Я бы постарался подбодрить его, постарался бы помочь ему максимально использовать свою жизнь. К тому времени эти несколько простых вещей стали тем, к чему свелось мое отцовство, — набором рутинных и относительно нетребовательных задач.

И вот, как я понял — хотя в некоторых случаях я не осознавал этого до тех пор, пока не прошло много месяцев после суда и тюремного заключения Джеффа, — я все еще не мог столкнуться с более глубокими и пугающими элементами моих отношений с моим сыном. Я все еще был сбит с толку его действиями, но у меня не было желания останавливаться на них. Конечно, я не чувствовал себя обязанным делать это.