Со стены хорошо был виден строящийся Покровский собор. Царь глянул вниз. Строители уже заложили из белого камня основание собора. И отсюда, с высоты, было отчётливо видно, что основание это создано в виде восьмиконечной звезды – символа Богородицы. Иоанн согласно покивал головой: это прекрасно, Богородица будет довольна! Хм, недавно ему нашептали, что митрополит посетил стройку, невиданное дело! Царь усмехнулся: боится Макарий, за голову свою боится! И правильно делает! Без страха ничего не сдвинуть в этом мире! Внезапно вспомнилось горькое, больное: его, царя, оставшегося малолетним сиротой, даже покормить забывали! Бояре власть меж собой делили, до ребёнка ли им было, пусть даже этот ребёнок – царь. А всё потому, что страха не было! Ничего, когда он немного подрос и окреп, то приказал отдать псарям на расправу вконец распоясавшегося князя Андрея Шуйского. Тогда притихли бояре, послушны стали, потому что страх появился! А ведь было ему в ту пору всего тринадцать лет! Даже сейчас, через много лет, вспоминая это, Иоанн испытывал чувство удовлетворения! Некоторые людишки упрекают его в жестокости, призывают к милосердию! А он – царь! Он вправе наказывать и миловать своих холопов! Казнить виновных – его христианский долг, долг государя! Вот недавно он прочёл книгу, там иноземный христианский воевода Дракула не знает пощады ни к своим подданным, ни к врагам отечества и веры, казнит их направо и налево. Вот уж кто жесток-то! А он-то по сравнению с Дракулой младенец!

И как верно сказал этому Дракуле один монах: «Государь Богом поставлен казнить злодеев и награждать добродетельных». Очень хорошо сказал! Он, московский царь, так и делает. Больше, правда, казнит, чем награждает. Но это только моё дело. Я – царь!

Иоанн благодушно прикрыл глаза, постоял умиротворённый. Затем повернулся и пошёл прочь со стены.

Барма торопливо переходил Троицкую площадь. Лето покидало Москву, уступая место осени. Листья на деревьях почти полностью пожелтели и покраснели, только ивы и сирень оставались пока зелёными. Солнце светило ещё по-летнему, но воздух уже был свежий, осенний. Народ обрядился в епанчи, кафтаны, телогреи. Иван скользнул взглядом по сидевшему на земле человеку и пошёл дальше. Нищий, много их тут побирается. Но что-то в этом нищем было не так, Иван оглянулся. Человек, сидящий на холодной земле, был голым, а худое, какого-то синюшного цвета, тело его было обмотано веригами.

Вот оно что – юродивый! Барма зябко поёжился. Последний раз он видел юродивых, когда обитал в монастыре. Отвык. Жутковатое зрелище. Иван нащупал в кармане грошик, вернулся и положил монетку в шапку нищего. Тот взглянул на зодчего блёклыми серо-голубыми глазами и схватил его за руку:

– Церковь твоя в веках стоять будет, только ты камень в подпол закопай!

– Что? Какой камень? – опешил Иван, пытаясь вытащить свою руку из цепкого захвата юродивого.

– Поглубже закопай! – снова сказал нищий, выпустил руку Ивана и добавил, – Иди с Богом! Ничего не бойся! – и, уже вслед отходящему Барме, тихо добавил, – Жаль, что помрёшь молодым.

«Хитёр мужичок! – думал Иван, направляясь к стройке собора, – Выведал, что я зодчий и решил меня прозорливостью своёй удивить, в расчете на постоянную милостыню. Ну, да Бог с ним! У каждого свой хлеб».

Он увидел Яковлева, беседующего около завалов кирпича с артельным каменщиков Тимохой, и, смеясь, рассказал им об уловке нищего. Однако, вопреки его ожиданиям, собеседники остались серьёзными.

– Это Василий Блаженный! Божий человек! Разве не знаете? – удивлённо спросил Тимоха, – Нет? Чудеса о нём сказывают. Может, иной раз и привирают, кто знает. Только одно чудо я сам видел. Этим летом иду я раз по рынку, вдруг слышу – шум, гам, крик. Что такое? Оказалось, Блаженный у одного калачника весь товар, все его калачи побросал на землю. Ну, народ возмущаться стал: зачем такое делаешь? Тут калачник-то и покаялся: он в тесто известь и мел подмешивал. Вот так-то. Блаженный правду видит. Дано ему это, значит, стоять ваша церковь будет в веках, не сомневайтесь.

Уже дома, укладываясь спать, Барма задумчиво обратился к другу:

– Слушай, Постник. Этот Блаженный ведь ещё кое-что сказал. Я тогда внимания не обратил, думал, что старик просто подаяние выманивает. Но, если он – провидец, может его слова какой-то смысл имеют?

– А что он сказал-то? – зевая, спросил Постник.

– Церковь твоя в веках стоять будет, только ты камень в подпол закопай! Поглубже закопай! – повторил Иван слова юродивого.

– Какой камень? Ты его спросил?

– Знамо, спросил. Но он не ответил. Сказал только, чтобы я ничего не боялся.

– Мда! Темны слова его. У юродивых всегда так. Ну, да ничего, раз он сказал: не бойся, значит, боятся нечего. Позже поймешь, что надо делать. Поздно уже, давай спать.

-Максимка! Сходи-ка дров занеси, чтобы завтра поутру сразу печь затопить.

– Сейчас, матушка, – отозвался сын, передвигая слона на шахматной доске. Затем победно глянул на своего соперника:

– Всё, мат Вам, дядька Постник! – и побежал во двор.

Яковлев досадливо хлопнул ладонью по столу. Ну и парень! Научил играть на свою голову. Полгода назад он и про шахматы-то ничего не знал. А вот, поди ж ты, уже второй раз у него выигрывает. Ну да ладно, в другой раз отыграюсь. Постник аккуратно сложил фигуры, доску и поднялся на второй этаж, к себе в комнату. Иван сидел за столом, наклонив голову к свече.

– Ивашка, ты чего делаешь?

– Не мешай, читаю книгу «Сказание о Дракуле воеводе».

– Это что за книга такая? – не отставал Постник.

– Страшная!

– А зачем тогда читаешь?

– Интересно. Не мешай.

Но Постнику было скучно:

– Слушай, а я Максимке в шахматы проиграл. Ему всего и лет-то, а как играет!

– Угу, – отозвался Иван.

– Что угу?

– Он хорошо играет, а ты – плохо. Сказал же, не мешай!

– Я плохо играю? – рассердился Постник, – А ты вовсе играть не умеешь!

Барма аккуратно закрыл книгу, глянул на друга и рассмеялся:

– Так и ты, видать, недалеко от меня ушёл, если тебя парнишка обыгрывает!

Постник обиделся:

– Он всего два раза у меня выиграл.

– Лиха беда – начало! – снова улыбнулся Иван, но посмотрев на загрустившего Постника, сказал:

– Брось! Все знают, что ты хороший игрок. Почти всегда выигрываешь. Может, у Максимки талант к шахматам? Бывает такое. Я вот совсем играть не умею.

– Да, – повеселел Постник, – А ведь, сколько я тебя учил, не в коня корм! – И уже совсем успокоившись, спросил:

– Так о каком воеводе ты читаешь?

– О воеводе Дракуле!

– Разве был такой воевода?

– Был, только не на нашей земле, а в чужой стороне. Он был государем Мунтении.

– Это где же?

– Не знаю, но был он христианином греческой веры и воевал с турками.

– Значит, хороший был воевода!

– Жестокий!

– Получается, плохой что ли?

Иван задумался и растерянно ответил:

– Не знаю! Понимаешь, этот Дракула за христианскую веру горой стоял! Это да! Но он наказывал подданных своих за любое прегрешение.

– За прегрешения положено наказывать, иначе порядка не будет, – хмыкнул Яковлев.

– Так ведь это смотря как наказывать! – убеждённо ответил Иван. – Ну вот, например, бабу за прелюбодейство побить можно?

– Так уж положено! Хотя, может и жалко!

– Вот видишь, тебе жалко. А Дракула приказывал кожу сдирать!

– С живых что ли? – ужаснулся Постник.

– Да в том-то и дело, что с живых! – запальчиво откликнулся Иван.

– Вот как! – Яковлев помолчал, потом озабоченно посмотрел на товарища и осторожно сказал:

– Слушай, не нашего ума это дело, обсуждать деяния воевод и королей. И вообще, не читай ты такие книжки, греха не оберёшься!

Тёмным вечером, на окраине Москвы к заброшенному старому дому подошёл человек. По виду это был высокий, крепкий мужик, одетый в поношенный армяк и суконную шапку. За плечами у него была котомка, в руках посох. Шел он в темноте очень уверенно, быстро, но бесшумно. Путник внимательно оглядел дом, потом быстро посмотрел вокруг и решительно потянул на себя дверь, заколоченную досками крест-накрест. Удивительно, но дверь открылась, причем совершенно бесшумно.