-Джек-пот! – смеясь, подсказала попаданка. «Вот, научила плохому, дуреха иномирная».

И опять во дворе грохнул богатырский хохот! Прифигевший от собственных талантов Нибо действительно добрел до скамьи и сел-ноги новоявленного солиста не держали..

А Микола снова потребовал, чтобы Эйрин дала им задание:

-Сестра, повеселее бы надо чего, так, чтобы уухх!

Валиева смотрела на вдохновленные физиономии нордов и, махнув рукой, запела «Калинку».

До ночи парни учили удалую песню, благо, на долю основного хора достался припев, а ведущие слова, конечно же, схватил Микола. Гнат на балалайке аккомпанировал, получая не меньшее, чем остальные, удовольствие. Ирина же добивалась от мужчин того, незабываемого, исполнения, которым славился в ее прошлом хор Александрова: чтоб и тише, и быстро, и с увеличивающейся по нарастающей громкостью, и с присвистами…Получилось, черт побери!

Утро следующего дня в доме купца Седого было хлопотным и нервным. И участники будущего концерта, и слуги с хозяевами, знавшие о предстоящем выступлении гостей у известного именинника, испытывали легкое возбуждение, но старались вести себя спокойно, готовясь к визиту со всем тщанием и серьезностью: мылись, чесались-брились, меряли одежду, переговаривались, строя догадки и успокаивая друг друга - шутка ли, первое публичное выступление!

Норды посмеивались, но было видно-волнуются. Даже Микола, обычно довольно уверенный в себе парень или Ульф, гордящийся своим голосом и репертуаром, нет-нет да и «зависали», впадая в немоту и растерянность. Гнат, одетый как на свадьбу – в атласной вышитой косоворотке лазоревого цвета, в новых портах и сапогах, с расчесанными до блеска волнистыми волосами, – так и вовсе наматывал по дому и саду круги, что-то бубня под нос и сжимая и разжимая кулаки.

Время перевалило за полдень, когда Митрий Селятович с Доброгневой, выйдя в сад, где уже собрались доведенные до пика напряжения северяне, объявил:

-Ну, парни, пора! Слуга от Званова прибегал, ждут нас! Идемте, с Богом!

И толпа, глубоко вздохнув как один человек, вывалилась на улицу, взяв курс к усадьбе юбиляра.

Зрелище двигающегося по неширокой, в общем-то, улице отряда рослых, плечистых светловолосых разодетых нордов, возглавляемый синеглазым красавцем, иноземцем в долгополом белом невиданном одеянии со странным платом на голове и идущей меж ними молоденькой девкой с чудными косицами вместо привычной одной, в облегающем платье с узкими рукавами и разрезами по бокам, сквозь которые при ходьбе просматривались длинные ноги в штанах и сапогах, естественно, привлекало немало зевак.

-Глянь, идут, идут! Ой, хороши молодцы! Прям как по одному образцу кроеные!-перешептывались стоящие по сторонам, у домов и заборов, бабы и девки, в открытую обсуждающие проходящих. – И где ж таких родют-то? Эх, была б моложе-то, ойии…

-Да куда тебе, Лушка! Рази ты с ихней-то девкой сравнишься? Вишь, кака краля: глазами зыркает, только что искры не летят! А ноги-то, ноги, аж от ушей…И одета не по-нашему, глянь, в облипочку, хоть и прикрыто все, а стать-то видна! Чудна одежа, а на голове-то ейной чегось?

-А йентот-то , в белом? Чернявый, очи-то какие, аж душа замирает! Домна баила, с пустынных земель он, где воды на дни пути не бывает! Свинину не ест, так девка их ему такииие каши готовит, что язык проглотить можна! Кума-то обещалась, как научится, так попробовать даст!

Эйрин слышала, как оценивали их хирд местные кумушки, но старалась не реагировать, хотя в голове, вызывая улыбку, крутилась фразочка: «Кричали женщины «ура» и в воздух лифчики бросали!».

Она тоже нервничала: несмотря на опыт публичных выступлений, такого масштаба здесь еще не было. И не по количеству будущих слушателей, а по качеству, что ли. Хору предстояло дать заказной платный концерт! Ирина Михайловна отдавала себе отчет о последствиях успеха и провала…Впрочем, последнее вряд ли, но, кто знает? Её мальчики - любители, а тут –большие люди и большие деньги, значит, и гонор может быть немалый…

«Всё будет хорошо! – повторяла она как мантру. – Возьмем новизной и дерзостью, а завтра уйдем, и поминай как звали! Все получится!»

***

Этим утром она успела принять тонизирующий душ (ну, облиться прохладной водой да растереться), осмотреть всех парней на предмет нарядов, причесок, душевного состояния, немного попеть с ними гаммы(распеться), переговорить с мечущимся Гнатом и внушить тому , что лучше его и нету, успокоить трясущегося как телячий хвост Хенрика, пригрозив в конце концом отправить обратно к жене, если не прекратит труса праздновать, пообнималась с Миколой и Ульфом, подбадривая их и себя заодно, получила высокопарную поддержку от принца и горячий, полный ласки и уверенности взгляд Эйвинда, от чего чуть не поплыла сиропом сахарным душенька её…

Одевалась в последний момент и была чуть с ног не сбита сюрпризом: новым платьем необычного покроя, брюками и обувью!

Оказалось, что Гудрун с Доброгневой и сенными купеческими девками за день и ночь пошили ей обнову в традициях нордов: тонкую льняную ткань богатого кирпично-рыжего окраса дала тетка Гната, брюки приготовила Гудрун, вышивку простую, но к месту сделала Стеша, компаньонка Доброгневы, сапоги до колена почти, мягкие, удобные получила Эйрин от Митрия, длинные золотые серьги с топазом – от Эйвинда с отцом, и пара золотых же браслетов- от Аладдина.

Ирина чуть не расплакалась, когда это великолепие увидела лежащим на кровати. Надела и опять готова была пустить слезу-село все как влитое! Небольшое зеркальце продемонстрировало красивую молодую русоволосую девушку с яркими глазами, сочными губами, напрашивающимися на поцелуй и алеющими щечками…Фигурка тоже радовала глаз-где надо, кругленько, где надо-ровненько, шея длинная серьгами подчеркнута, талия тонкая…Хороша!

-Это…это – заикаясь, паданка пыталась высказать благодарность..

-Эйрин, то наш общий тебе подарок! – веско проговорила Доброгнева. – Обещала я тебе наряд, да Гудрун остановила. Нет, я платье-то тебе отдам, на память, а вот сейчас права твоя тетушка: ты северянка, значит, и одета должна быть по вашим правилам, так вернее будет.

Растроганная Эйрин по очереди крепко обняла всех дарительниц, а мужчинам решила сказать спасибо после. Гудрун довольно улыбнулась, оправила платье темно-коричневого цвета и поверх Надела связанный Ириной жилет, сразу превратившись в гордую вельву: спина прямая, взгляд уверенный, подбородок чуть приподнят…Знай наших!

Доброгнева рассмеялась, и женщины, исполненные достоинства, присоединилась к остальным ожидавшим отправки купцовым гостям.

Теперь осталось начать и кончить, как говориться! Ну, ни пуха, ни пера!

Дом юбиляра не узнать было невозможно: у распахнутых ворот стоял сам хозяин в компании своей молодой копии и приветствовал подходящих к дому разного калибра и масти мужчин и редких числом –взрослых женщин.

Добрыня Званыч, заприметив толпу нордов, вышел им навстречу, широко разведя руки и довольно улыбаясь.

-Ждем, ждем только вас, ребятушки! Сын мой, Мирослав, проводит, место покажет, людей представит, а я пойду, отдам распоряжения, чтобы начали угощение подавать, остальные уже внутри. Заходите, дорогие!

Двор, скрытый со стороны улицы высоченным забором, оказался большим, мощеным, с одной стороны ограничен зданием дома в виде буквы «Г», с другой, куда и повел северян сын хозяина, переходил в приличных размеров…поляну, что ли, обсаженную садовыми деревьями и (похоже) ягодными кустарниками; далее просмотр перекрывал плетеный штакетник – огород, наверное, еще имелся. Кто знает? И на этой поляне стояли длинные столы со скамьями по обеим сторонам, покрытые полотнищами, исполняющими функцию скатертей, и прикрывающими, скорее всего, грубые доски сидений.

«Явление Христа народу» в лице новой порции гостей на мгновение превратило кучки приглашенных, тут и там стоящих по всему двору и ведущих неторопливые беседы, в соляные столбы, потерявшие дар речи. Было с чего онеметь: четыре десятка плечистых северян, чужестранец «весь в белом, элегантный как рояль», бесстыжая девица в штанах и с невообразимой прической, обвешанный инструментами скандально-известный мальчишка Седой, сурового вида высокая старуха с острыми глазами…И ведущий со всем почтением эту группу «товарищей из райкома» старший сын хозяина с непередаваемым выражением лица: вроде и уважительно, но и непонимающе – чего это отцу в голову взбрело столько чужаков на пир притащить?