— Посиди, а я возьму твои вещи, — ласково произнес брат, аккуратно усаживая меня на моей кровати. Сам направился к шкафу и через несколько минут вернулся, держа джинсы и бежевый свитер. — Ну как? Вроде нормально…

— Нормально, — хрипло прошептала, не пытаясь встать и помочь ему. Упаду, скорее всего.

Дурацкая реакция на стресс. Когда умерла мама, я не могла два месяца прийти в себя, а сейчас… Сейчас я чувствовала себя гораздо хуже. Будто реальность упала со всей дури на голову, размозжив меня до состояния фарша. Будто всю радость и в целом все хорошее из меня выкачали, оставив лишь дикое состояние безысходности и ожидания чуда. Вдруг все сон? Вдруг я скоро проснусь?

Но я не сплю, и этот кошмар, что меня окружает — реальность.

Одевал меня Марик. Мне было неловко, но… Сама бы я провозилась долго, а так мы быстрее поедем к папочке.

Едва мы зашли в больницу, ко мне волшебным образом вернулась энергия. Нет, мне все еще было плохо, невыносимо плохо, но мысль, что скоро я увижу папу и удостоверюсь, что не все не так хреново, придала сил.

Лечащим врачом отца, к которому нас направила медсестра, оказался брюнет средних лет с небольшой бородкой — Леонов Павел Дамирович. Он, поправив очки на переносице, оглядел нас с братом и виновато произнёс:

— Сожалею, но на данный момент мы не можем пустить посетителей к пациенту. Состояние Андрея Федоровича крайне тяжелое.

Ладонь Марика сильнее сжала мою, а я оперлась на его сильное плечо.

О, Господи…

— И чудо, что он жив и… — он выдохнул и с некоторой заминкой завершил: — и имеет шансы на выздоровление. Пройдемте в мой кабинет, нам надо обсудить некоторые моменты.

И мужчина первый направился к нужной двери. Мы с Марком замедлили. Я не могла никак "переварить" слова доктора и принять их. Как так? Ведь еще вчера утром мы с папой завтракали и обсуждали предстоящий отдых на побережье. Еще вчера вечером мы с ним переписывались, и он обещал вернуться с работы пораньше. Еще вчера он готовил для меня сюрприз и обещал удивить меня.

Как же так, папочка?..

— Не плачь, Поля, — немного шершавые пальцы брата прошлись по моим щекам, стирая соленые капли. — Все будет хорошо. Я с тобой.

— Ты обещаешь? Что будешь со мной всегда? И не оставишь? — глотая слезы, спросила я. — Обещаешь?

Мне вдруг стало страшно. Страшно открыть глаза в следующий раз и обнаружить, что вокруг никого. Я одна. Что еще один человек покинул мою жизнь навсегда.

Мне нужны его слова. Нужна хотя бы призрачная уверенность, что завтра он со мной. И послезавтра. В этом году и в следующем.

— Обещаю, — уверенно ответил Марик, доставая платок и вытирая мое зареванное лицо. — А теперь идем. Нас ждут.

— Спасибо.

— За что? — удивленно вопросил он.

— За то, что я не одна, — и поспешно повторила его же слова: — Идем, нас ждут.

В кабинете Леонова было просторно и свежо. Здесь пахло отчего-то лавандой и свежестью, а не типичным больничным запахом — фенола и безысходности. Врач сидел в широком кожаном кресле за столом, уставленном бумагами, и держал в руках файл с исписанными листами. Его он передал Марку, едва мы сели и устроились на стульях по другую сторону от медика.

— Как видите, многочисленные травмы, большая потеря крови. Вашему отцу нужен донор. И вы оба, как ближайшие родственники…

— Я могу стать донором! — перебила мужчину, поднимаясь. — Я здорова, и у меня, как у папы, первая положительная группа крови. Я… я могу сдать все анализы… я…

Горло сжало спазмом.

— Сядь, Полина, — раздраженно отозвался Марк, усаживая обратно на стул. — Ты не станешь никаким донором и сдавать кровь тоже будешь, даже если ты хоть трижды здорова.

— Что?.. — растерялась я.

— Брось, ты все прекрасно слышала, — его голос звучал резко и… властно?

— Но это мой папа, Марк! Ты не можешь так…

Он снова принимал решение за меня, не интересуясь моим мнением!

— Не только твой, Полина, — в бесконечно зеленых глазах плещется стужа, а красивое лицо застыло прекрасной маской. Лишь выступившие желваки выдают его напряжение. — Я все сказал: ты не будешь и точка.

Спорить с Марком — бесполезное дело, потому я даже не стала продолжать битву, которую проиграла еще до начала военных действий. Лишь отобрала свои ладони из плена его рук и, устроив их на своих коленях, продолжила слушать лечащего врача. Тот, дождавшись конца нашей перепалки, продолжил рассказывать про состояние папы и план его лечения. Я мало что понимала в медицинских терминах, но, попросив у Павла Дамировича листок и ручку, прилежно конспектировала. Дома все расшифрую в интернете, и мне станет немного легче: я буду знать, что с папой, и как ему помогают в больнице.

***

— Четвертая отрицательная, — чуть нахмурившись, сообщила женщина в белом халате. Ее имя Марк даже не стал запоминать — скользнул безразличным взглядом по табличке на двери и вошел в лабораторию.

— И? Что не так? — не понял парень негодования женщины. Впрочем, меньшее, чего он сейчас желал — это разгадывать экивоки врача.

— Все, — она вновь посмотрела на листок со штампом — результатом анализа. — Вы не можете быть донором своему отцу. Я вообще не понимаю, как такое возможно. Вы уверены в своем родстве? Я, конечно, не генетик, но и той базы, которой я обладаю, достаточно, чтобы осознавать: если у одного из родителей первая группа крови, то у их ребенка не может быть четвертой, независимо от того, какую имеет второй родитель. Это или феноменальный случай, или же вы обладаете ошибочными данными, молодой человек.

"Ошибочные данные"? Смешно. Марк поморщился. Его мать сделала два теста ДНК в разных клиниках, чтобы доказать родство с Довлатовым. И Марик сам был бы рад, если эти гребанные данные были ошибочны, если бы не видел воочию самый последний ответ — почти стопроцентное сходство. Благодаря той бумажке он и оказался у "папочки": суд признал его отцом, и тому ничего не оставалось, как забрать новоприобретенного отпрыска к себе.

— Так вы будете сдавать кровь? — как ни в чем не бывало продолжила женщина, заполняя параллельно какой-то журнал. — Для нашего банка крови. А Довлатову Андрею может сдать… У вас же есть сестра? Можем проверить и ее.

Ага, сейчас! Так он и позволит Полинке. Она и так слабая и хрупкая, тронь рукой — и останется след.

— Есть. Но сдавать кровь она не будет. Я найду другого, подходящего по группе крови, человека. А насчёт меня: конечно. Что мне делать?

Дни тянулись так медленно. Невыносимо, тягуче, серо. Моя идеальная жизнь, которую по кирпичикам строил папа, рушилась без него. Меня выматывало и выводило из калеи абсолютно все: и многочасовые разговоры со следователями, и учеба, и даже общение с Кариной. Они с Гошей писали мне каждый день, а я не могла найти в себе силы ответить. Не хотела. Ничего не хотелось, кроме одного — увидеть отца снова. Сесть рядом и просто смотреть на него — прикасаться к нему я боялась. Вдруг сделаю больно? Нам с Марком разрешили зайти к нему всего лишь на пять минут, и этого было мало. Безумно мало, если понимаешь, что, возможно, больше не услышишь его дыхание и не почувствуешь родное тепло. Марк не желал, чтобы я знала про его истинное состояние, но… Судьба любит случайности.

Я и не думала подслушивать, просто оказалась не в том месте и не в то время. Сбежала с пар и поехала в больницу, а когда проходила мимо кабинета лечащего врача, слух уловил знакомый голос. Марк. Что он здесь делает в час дня?

— Я понимаю, Марк Андреевич, — проговорил Павел Дамирович, выдержав небольшую паузу. — Но и вы поймите: я медик, а не волшебник. Я не могу мановением руки вылечить многочисленные травмы. Для восстановления организму требуется время, особенно в его возрасте…

— Отцу пятьдесят два, а не восемьдесят, — раздраженно перебил мужчину брат.

— Пятьдесят два — это не двадцать лет, — парировал Леонов. — Для восстановления организму требуется время, особенно в возрасте Андрея Федоровича, только этого времени у него нет. Мы делаем все, что в наших силах. Мы очень надеемся, что ничего не случится, а следующая операция… Не делать ее мы не имеем права, но и… Мы вынуждены рисковать и надеяться, что все пройдет благополучно. Если его организм выдержит, то ваш отец поправится, и все будет хорошо, а если…