К чему это все — сегодняшнюю ночь я провел в доме своего нового работодателя, причем он сам мне это предложил. Мол, час поздний, какой смысл уже лететь в Москву? Вот завтра после утренней трапезы и отправишься в путь.
Я немного удивился, но ответил согласием. Мне и впрямь не хотелось куда-то тащиться на ночь глядя. Опять-таки домой, похоже, на самом деле лучше пока не соваться, а тем более в темное время суток. Значит, что? Либо в офисе дрыхнуть, слушая бубнеж Арсения, либо в гостиницу ехать. Еще есть вариант с Остоженкой, но опять-таки — не за полночь же туда переться?
С другой стороны, возможно, Шлюндт просто не хотел оставлять следы в сети. Не секрет, что любая информация, попав в нее, имеет шанс перейти в общедоступное достояние. Не то чтобы прямо обязательно это случится, но вероятность подобного велика. А уж если кто-то задался целью выяснить, кто и что тебе пишет, то можешь быть уверен — такое обязательно случится. В мире масса профессионалов, которые обойдут любую защиту и доберутся до искомого, особенно если им очень хорошо заплатят. И отчего-то мне кажется, что меня без внимания башковитые ребята-хакеры не оставят. Или даже уже не оставили.
А старые добрые бумажные носители хрен взломаешь. Нет у них такой опции.
Потому, пока мы ехали из Шереметьева, я и изучал листок за листком содержимое переданной мне папки, в которой находилась вся та информация, без которой мне было никак не обойтись. Я, собственно, уже даже прикидывал, сколько времени на ее поиски придется потратить, что меня, прямо скажем, печалило. А тут вот — все на блюдечке внезапно поднесли. Нет, Карл Августович еще утром про что-то такое за завтраком упомянул, но я даже не предполагал, что московские подручные антиквара провели настолько серьезную работу. Более того, я поневоле призадумался — а накой этому старичку вообще моя скромная особа понадобилась? Его люди и сами бы со всем справиться смогли. Ну, если, конечно, не взяли бы с собой Аркашу, которого, похоже, кто-то проклял. Просто на рассеянность и невезучесть все эти его падения из-за развязавшегося шнурка и роняние чашек с чаем на брюки списать трудно.
Впрочем, есть еще вероятность того, что он попросту наводит тень на плетень, но она крайне сомнительна. Дело даже не в том, что он умудрился крепко расквасить нос, просто это слишком уж напоказ тогда делается. Настолько откровенно придуриваться не станет никто.
Но так или иначе я теперь знал номер поезда, время его прибытия и отбытия, располагал данными проводницы вагона, где алчный и недальновидный перевертыш Филимон учуял артефакт, и был в курсе того, через какую туристическую компанию отправился в отпуск бедолага, который отыскал где-то во глубине уральских гор свою смертушку, принявшую вид маленького прозрачного камушка. А факт его гибели никаких сомнений ни у меня, ни у заказчика, ни у того, кто составлял бумаги, не вызывал.
Кстати, там же я нашел ответ на вопрос, который меня немного смущал с самого начала — почему никто не хватился в поезде, когда пассажир пропал? С вечера был, утром отсутствует. Должны же были спутники это заметить, шум поднять? Опять-таки, в Москве почему никто не чухнулся по тому же поводу? Родные, близкие, друзья, жена, любовница?
И вот что выяснилось — некому было шум поднимать ни там, ни тут. Оказывается, туристическая группа была собрана с бору по сосенке, что, в принципе, не редкость. Нет, там какие-то парочки были, но в основном все эти любители активного отдыха перезнакомились там, на месте, и после пережитых приключений, надышавшись горным воздухом, они отбыли в Москву в один день, уже дружным и сплоченным коллективом. Все, кроме одного-единственного человека, того самого Антона Курилкина, который является фигурантом расследуемого дела. У него, оказывается, имелась аэрофобия, потому он отправился домой поездом, один-одинешенек. Попутчиками его оказались женщина с ребенком пяти лет, за которым нужен был глаз да глаз, потому что он то и дело рвался побегать по коридору вагона, и сумрачный «вечный» майор, который начал керосинить еще до того, как вагоны сделали «чух-чух». Короче, дела им до горемычного Антона не было, тем более что тот до того нелестно высказался относительно звонкости голоса ребятенка и отказался выпивать с военным. Нет его и нет. Может, ночью сошел. Что до проводницы — на станции Пелым в ее вагон пожаловал десяток дембелей, которые предвкушали все радости «гражданки», список которых стремительно расширялся с каждой открытой бутылкой водки, потому она не то что этим себе голову не забивала, а просто ничего не заметила. А если и заметила, то шум поднимать не стала. Зачем? Может, сошел человек раньше, может, вышел на «Верхнекондинской», где стоянка полчаса, покурить и пивка купить, увидел, какой это замечательный населенный пункт, да там и остался. Или засмотрелся на пень, из которого резной мишка лапой машет. Ну а если это не так, то он мог бы по линии передать бригадиру, что отстал от поезда, механизм-то отработан.
Плюс вещей и документов Курилкина, если верить бумагам, в вагоне не обнаружилось. В принципе — верю.
И в Москве его никто тоже не мог хватиться. С женой он лет пять как развелся, причем так, что после они не общались, родители давно умерли, любовницы не было, друзей верных, надежных, тоже. И даже сослуживцев, поскольку Антон являлся фрилансером. Ландшафтным дизайном он занимался, оказывается. Так что некому было бить в набат, причем совершенно.
Мне в какой-то момент его даже немного жалко стало. Ведь так и не хватился бы никто человека еще долго. Более того — у него, скорее всего, даже нормальной могилы не будет в итоге. Труп лежит где-то в морге на Урале неопознанным, и если в установленные законом сроки так и не выяснится, кто он такой, то зароют Антона за государственный счет как безымянного покойника. А опознавать некому, потому как он никому на фиг не нужен. Плюс его же еще крепко могло размотать при падении из вагона, то есть если сей неудачливый турист головой в насыпь вошел, то опознавать там вообще нечего.
Впрочем, Курилкину самому, скорее всего, уже все равно, что с ним и как. Есть, конечно, какой-то процент вероятности, что его душа задержалась тут, на нашем пласте бытия, но он не очень велик. Хотя, что скрывать, если это так, то хотел бы я с ней пообщаться и из первых уст узнать, где именно был подобран маленький блескучий камушек и что последнее этот горемыка помнит.
Просто это наверняка лицо убийцы, которого мне и надо вычислить максимально быстро.
Список тех, кто ехал в вагоне до конечного пункта прибытия, у меня теперь есть, вот только там такая публика, которую если только за уши к нашей теме притягивать, да и то не всех. Несколько семейных пар, все сильно в возрасте, упомянутая мамаша с неугомонным чадом, квинтет «Веселые старушки», который ехал на какой-то телеконкурс, коим нет числа и так далее. Более-менее бились в тему только все те же дембеля, перманентно пьяный обидчивый майор, и две студентки Екатеринбургского ИФК, сиречь института физической культуры, катившие на какие-то соревнования, но, повторюсь, все это натягивание совы на глобус. Дембеля могли ввалить от души, но убивать бы не стали. Майор? Этот по синьке всякое мог выкинуть, но по карманам не лазал бы, ибо офицер. Ну а девахи и вовсе предпочли бы его морально уничтожить, это и проще, и веселее. Тем более что у них хватало проблем в лице неоднократно упомянутых дембелей.
Так что супостат, скорее всего, ехал в другом вагоне. Но каком? Их тринадцать в составе, не считая вагона-ресторана.
Стало быть, без разговора с проводницей тут никак не обойтись, из всех, кто тогда был в поезде, до нее добраться проще, чем до других. Тем более что она как раз вчера из рейса вернулась и, что совсем здорово, сегодня вроде как должна по какому-то железнодорожному регламенту свой вагон приводить в порядок. Не знаю уж, что под этими словами подразумевается. Дезинфекция, наверное.
Ну а по итогам этой беседы непременно надо будет звякнуть и соседке по купе, благо ее телефон на одном из листков указан. Она не из Москвы, столица у нее пересадочным пунктом выступала. Толку, конечно, от этой беседы будет чуть, но все равно отработать данный вариант нужно.
