– Например?

– Например, целое состояние денег!

– Оно стоит дороже технологии будущего?

Вильямсон внутренне закатил глаза. Полиция спрашивала о том же самом. Констебли ведь тоже не дураки.

– Я понимаю, куда вы клоните, мистер Эдельхейт, но исключено, чтобы вор мог вернуться сюда после взрыва и опустошить сейф. Здесь повсюду были обломки, вор не смог бы их преодолеть. Целью определённо был поезд. А даже если и сейф, – Вильямсон назидательно поднял большой палец, – воров интересуют деньги, а не чертежи, если только он не полный кретин – украсть то, чего не понимает. Эти чертежи рисовал я. В сейфе был лишь дубликат, но даже так никто, кроме меня, не смог бы в нём разобраться!

– Совсем никто?

– Мой покойный зять кое-что мог, но не всё. Однако он… сами понимаете. Так что, если вы не собираетесь, как мистер Бонс, рассказывать мне сказки про привидения, поищите другую версию.

– Стало быть, деньги?

– Деньги – лишь сопутствующий ущерб. Вор взорвал мой поезд! Найдите того, кто устроил саботаж!

– Однако вы зовёте преступника вором, а не диверсантом или подрывником, – приметил Эдельхейт.

Вильямсон явно не был впечатлён мыслительными способностями детектива и злился, но Эдельхейта это не волновало. Полный кретин вор или нет, но даже непонятные чертежи можно продать, скажем, заграничным покупателям. Тогда объясняется взрыв поезда – уже готового воплощения начертанной технологии. Нет воплощения – можно заявить, что твоё было первым.

Но всё же имелось в этой версии одно обстоятельство, которое подтверждало версию Вильямсона. День прогресса. Вор выбрал для диверсии и кражи именно день великого триумфа Вильямсона и превратил в День его великого провала. Громко и напоказ. А значит, мотивом могла быть не сама кража, а нечто более личное.

Эдельхейт склонился над пустым сейфом. Железная коробка имела множество сточенных сварных швов. На обратной стороне дверцы остались две шестерни, остальные вылетели. Такая конструкция, может и, выглядела солидно и отвечала моде прогресса, но на практике делала сейф слабым и уступала по надёжности старым образцам.

«Ещё один памятник собственному тщеславию», – подумал Эдельхейт.

Однако внутри сейфа оказалось довольно чисто. Пострадала лишь дверца. А значит, содержимое точно оставалось в порядке, когда сейф открыли.

– Ваш вор – определённо опытный взрывотехник. Сначала он вскрыл маленьким взрывом сейф и забрал всё оттуда

– Хотите сказать, что сейф вскрыли отдельно и до того? Его раскурочило не взрывом от поезда?

– Верно. Хотя и очень старались всё представить так, словно его «раскурочило», а содержимое сгорело.

– Как это возможно?! – воскликнул Вильямсон.

– Полагаю, пироглицерин.

– Что-что?

– Нитроглицерин. Через шприц его можно ввести в замочную скважину, а потом подвести провод и бах – сейф открыт. После того, как вор всё забрал, он заложил динамит и подорвал ваш поезд.

– Вы настаиваете, что целью был не поезд, а сейф?

– Целей могло быть больше одной.

Вильямсон серьёзно задумался. Эдельхейт мог бы поклясться, что у Вильямсона под шляпой зашевелились волосы. Перспектива уничтоженного содержимого пугала Вильямсона не так сильно, как содержимого украденного.

Словом «вор» Вильямсон явно говорил, что его обокрали, но настаивает на саботаже как личном оскорблении. Однако магнат-изобретатель, этот «торговый принц» наступил на горло своей гордости и обратился к Эдельхейту только несколько дней спустя, когда обнаружилась пропажа из сейфа.

Детектив проницательно взглянул на хозяина фабрики.

– Мистер Вильямсон, если бы вы могли вернуть одну из пропавших вещей, что бы вы выбрали: поезд, деньги или чертежи?

– Чертежи… – неохотно признал Вильямсон. Пропавшие чертежи ему дороже всех построенных поездов. И этот детектив слишком быстро это понял.

Эдельхейт хотел что-то сказать, но его вопрос прервал протяжный гудок с другого конца фабрики. А потом у самых ворот послышался звонкий голос мальчишки-газетчика:

– Срочная новость! Взрыв цеха Вильямсона был прикрытием! Пропала огромная сумма денег! Вильямсону нечем заплатить рабочим! Акции его компании упали на несколько пунктов! Вильямсон на грани разорения! Неужели это конец торговой империи «принца» и отца прогресса?

Лицо Вильямсона внезапно стало пунцовым, руки сжались в кулаки. Он выскочил вон, едва не перейдя на бег. Выхватил у мальчика газету и, не обернувшись, запрыгнул через открытую дверцу в паромобиль.

Эдельхейт успел увидеть, как взвизгнула и резко тронулась с места машина, оставив на брусчатке след от колёс. Вильямсон умчался прочь, совершенно забыв о своём намерении приглядывать за детективом. Гай проводил удаляющийся паромобиль проницательным взглядом, а затем заплатил мальчику за газету.

В редакцию Чарльза Стонбая влетела буря по имени Грегор Вильямсон. Тот вышибал двери и размахивал тростью так, что все окружающие разбегались, опасаясь получить набалдашником. Машинистки поднимали головы от печатных машинок и удивлённо смотрели вслед. В конце концов «буря» дошла и до двери главного редактора. Вильямсон распахнул её с такой силой, что дверь едва не слетела с петель.

– Стонбай, мерзавец! – взревел Вильямсон, и Стонбай подпрыгнул от неожиданности.

– Мистер Вильямсон, как это понимать? – воззрился газетный магнат со смесью удивления и страха.

– Это как вас понимать, мистер Стонбай! Что за пасквили вы тут пишете?!

Вильямсон бросил на стол газету, и редактор внимательно на неё посмотрел.

– Что это такое, мистер Вильямсон? Это не наша газета.

– Хотите сказать на ней не написано ваше чёртово название?

Стонбай пролистал газету от и до и упёр ладони в стол.

– Название наше, даже материалы наши, но не первая полоса. Я такого не писал!

– Да ну? Разве новости о моём якобы банкротстве не поддали огоньку вашей скучной писанине?

– Мистер Вильямсон, – вздохнул Стонбай. – Вы забываете, что газета призвана сообщать правду. Мои люди всегда проверяют новости. А такую, – он кивнул на первую полосу, – я бы проверил лично.

– Не стройте из себя овечку, Стонбай! Уж я-то лучше всех знаю, что вы сообщаете только выгодную вам правду.

– А вы, мистер Вильямсон, нет? – глаза Стонбая угрожающе сверкнули. – Вы запамятовали, с чем пришли ко мне тогда – в первый раз?

Разговор прервало тактичное покашливание. Гай Эдельхейт стоял на пороге кабинета с той самой газетой в руках. Дверь всё это время оставалась открытой, и вся редакция слышала ссору и переглядывалась.

– Господа, позвольте поучаствовать в вашем споре, – улыбнулся детектив.

– Валяйте, Эдельхейт, – махнул тростью Вильямсон и пояснил удивлённому Стонбаю: Этот детектив теперь работает на меня.

Эдельхейт не стал комментировать столь громкое и собственническое заявление своего нанимателя (в конце концов, Гай нанялся лишь консультировать). Он прошёл вперёд, бросил взгляд на книжный стеллаж и книгу на столе, затем обратился к Стонбаю:

– Какая типография в городе могла бы напечатать фальшивую полосу?

– Любая.

– Он все их купил, – пояснил Вильямсон.

– Да, они все выпускают мой «Вестник». Но у меня сотни работников, Вильямсон. Кто-то мог и пошутить так! – всплеснул руками Стонбай.

– «Пошутить»? По-вашему это шутка?!

– Мистер Вильямсон, прошу вас, – примирительно сказал Эдельхейт. – Насколько я знаю, у каждой типографии есть уникальный оттиск. Вы смогли бы узнать, какая типография напечатала этот номер?

Стонбай оживился. Как он мог забыть! Когда он скупил все типографии, у них оставались уникальные оттиски, которые впоследствии облегчали сортировку печатной продукции. И теперь возможность переложить ответственность на мелкое подразделение крайне воодушевила Стонбая. Можно устроить показательный редакционный суд, с позором уволить всех виновников – так сказать, пожертвовать малым, чтобы сохранить большее.