– Так работать у него не стоит? – уточнил Винс.

Джеймс задумался. Если он сейчас скажет «нет», то его новый друг уйдёт, и вечер угощений закончится. А значит, надо было продолжить тему, пока Мэгги несёт ещё пива.

– Может и, стоит, – Джеймс придвинулся к своему собеседнику поближе, словно хотел сообщить страшную тайну. – У нас на производстве призрак завёлся, и многие парни подумывают на другую фабрику переводиться. Так что ходят разговоры, что оплату поднимут. Чтоб производство совсем не опустело.

– Грохнули, что ли, кого на этом вашем производстве?

– Да не-е-е, – махнул рукой Джеймс. – У нас бывает, на кого-нибудь чего свалится, или в шестерёнках перемелет руку – случается. А тут сам главный инженер взял да по пьяни и свалился с верхних подмостков. Говорят, лицом вниз грохнулся и до того обезобразился, что в закрытом гробу хоронили. А ведь везунчиком считался. Вот и не упокоится никак от досады.

Джеймс окликнул официантку и заказал не что-нибудь, а виски. Он с осторожностью глянул на Винса, не запротестует ли тот, но его новый друг и бровью не повёл… так можно было бы сказать, если бы его брови не скрывались за большими очками.

– Почему он везунчик? – спросил Винс.

– Так женился на дочке самого Вильямсона! Недолгим оказался брак. Фортуна переменчива! Твоё здоровье, брат!

Джеймс с удовольствием опустошил стакан смакуя на губах последние капли. Наверное, окажись его собеседник бандитом, Джеймс за такое угощение всё равно считал бы его лучшим другом и самым замечательным человеком в мире.

В это время официантка оставила поднос и села за старенькое пианино. Музыкальные выступления привносили в этот паб частичку солидности, и местная публика чувствовала себя причастными к высокой культуре дорогих салонов и мужских клубов. Пианино страшно фальшивило. Очевидно, его никто не настраивал уже много лет. Но Мэгги вполне приноровилась извлекать из скрипучих клавиш осмысленные мелодии, да и местная публика не то чтобы разбиралась в музыке.

Голос у Мэгги тоже оказался скрипучий, как несмазанные петли, – под стать пианино, – но к нему быстро привыкали, и посетители всегда хлопали ей в благодарность за развлечение.

– «Человек с разными глазами»! – объявила Мэгги песню.

Все заинтересованно придвинулись: «Что-то новенькое».

Когда Мэгги начала петь, Винс прыснул в кулак. Что ж, и такие песни слушают. Если отбросить форму и исполнение, Мэгги повествовала в общем-то занимательную историю про частного детектива, чьей отличительной чертой были глаза разного цвета. Или он был юристом? Поди-разбери. Слова в песне звучали настолько торжественно и вычурно, что слушателей вовсе не волновала суть исполняемых куплетов. Они пришли сюда выпить и насладиться музыкой – любой.

Когда Джеймс вышел из паба, то чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Он распрощался со своим собеседником, выразив горячую надежду на новую встречу, и, покачиваясь, поплёлся к дому.

Прежде чем сойти с Центральной улицы в тёмный переулок, Джеймс в последний раз обернулся, чтобы махнуть рукой в знак закадычной дружбы, но Винс уже скрылся из виду. Внезапный порыв холодного ветра пробрал до костей. Это на миг отрезвило, и Джеймс подумал:

«Если он может столько потратить на выпивку, то зачем ему вообще работать на фабрике?»

«Сыщик» Джеймс икнул, пожал плечами и отправился назад в свою привычную жизнь.

Ветер подхватил сухой лист с дороги и погнал его дальше по блестящей поверхности одной из главных улиц Гласстона. Догнал неспешно едущий экипаж, пролетел меж копыт двойки лошадей, взметнул их гривы. Затем поспешил дальше, взметая лист над вечерним городом.

Ярче всего светились газовые лампы в каменных тучных домах на окраине Гласстона, куда почти не добирался смог промышленных районов. В длинной веренице скверов на Грин-стрит одинокие фонари золотили мокрые скамейки и колонны беседки. Ветер понёс свой лист туда. Мимо ресторанов и мужских клубов, театров и кабаре, магазинов и гостиниц. Обогнул музыкальную башню с часами, внутри которой заворочались шестерёнки. Молоточки пропели мелодию десяти часов, а латунные фигурки танцующей пары закружились под циферблатом.

Наконец ветер долетел до каменного с лепниной особняка, прошелестел через небольшой сад и аккуратно уложил свой лист на окно ярко освещённой гостиной с белыми диванами.

– Господа и дамы, в следующий раз собираемся у меня! – громко провозгласил Грегор Вильямсон, поднимая бокал виски.

Нарядные джентльмены и леди в знак солидарности тоже подняли свои. Яркий свет газовых ламп сиял на гранях хрусталя, и здесь было тепло и светло, несмотря на стучащий в окно ветер.

Мистер Вильямсон имел выступающий живот и мясистое лицо с румяными скулами. Но оно вовсе не казалось отталкивающим, напротив, могло подойти любой роли. Если бы Вильямсон надел рубаху и кожаный фартук, никто бы не усомнился в том, что это лицо мясника. Надел бы картуз и взял в зубы самокрутку – все бы решили, что это бригадир на фабрике. Сейчас же мистер Вильямсон всем своим видом давал понять, что перед собеседником уважаемый джентльмен. Длинные бакенбарды ныряли к подбородку и соединялись с густыми седеющими усами, как это принято у людей богатых и знатных.

Какие бы возможности мистер Вильямсон ни имел в прошлом, он воспользовался ими сполна и занял то место, какое намеревался занимать до конца жизни и передать потомкам.

– Дорогой друг, неужели вы уже собрались нас покинуть? – удивилась пожилая графиня Мур – хозяйка особняка и сегодняшнего мероприятия. Она всегда включала Вильямсона в список гостей первым.

– Покинуть можно только этот мир, и то не наверняка. А мистер Вильямсон от нас никуда не денется, – рассмеялся в пышные усы Джордж Бонс.

– Ох, уж эти ваши шуточки про загробный мир, мистер Бонс, – снисходительно махнула веером графиня и сморщила напудренный нос.

Признаться, подобные шутки очень подходили Джорджу Бонсу, который, помимо владения несколькими элитными пабами, возглавлял неформальное общество «Клуб привидений». Причём его члены разделились ровно пополам в двух противоположных мнениях. Одни и впрямь верили в сверхъестественное и приносили на собрания довольно интересные, а порой и абсурдные слухи о призраках. Другие утверждали, что всё это глупости, и занимались развенчиванием этих мифов. Успех попеременно сопутствовал то тем, то другим. А мистер Бонс с искренним удовольствием наблюдал за дискуссиями и пожинал плоды владельца популярного клуба.

Несколько раз он пытался затащить на свои собрания Вильямсона, но тот всегда находил повод тактично отказаться.

– Встречалась ли в вашем клубе какая занимательная история, мистер Бонс? Может, мистера Стонбая она заинтересует? – неожиданно заговорил о клубе сам Вильямсон.

Впрочем, внезапность вопроса была продиктована увиливанием от внимания. Стонбай так и кружил вокруг Вильямсона, как плеча у цветка, и пытался выведать подробности грядущего Дня прогресса. И не он один. Но в отличие от остальных, чьё праздное любопытство Вильямсону льстило и доставляло истинное удовольствие, газетный магнат Чарльз Стонбай все истории тащил в свои передовицы. Нередко он и сам сочинял заголовки. И дети-продавцы во всё горло выкрикивали посреди улицы его слова. Стонбая это веселило и создавало впечатление, что он везде. Порой Стонбай даже обращался своими заголовками к конкретным людям – так, шутки ради.

– А разве все полосы Стонбая не заняты статьями о ваших изобретениях, Грегор? – хлопнул Вильямсона по плечу Саймон Милсворд.

Владелец транспортной компании Милсворд в прошлом мечтал о монополии на конные омнибусы, но дружба с Вильямсоном и его паровым двигателем открыла Милсворду двери, о которых тот и помышлять не мог. Стройный с намасленными тёмными волосами, впалыми щеками и тонкими усами Милсворд разительно отличался от Грегора Вильямсона, но это не мешало их образу закадычных друзей.

– Господа… и дамы, – продолжил Вильямсон с интригующей улыбкой. – Я глубоко ценю ваш интерес к моему делу. Уверяю вас, День прогресса вас не разочарует.