Я игнорировала постоянные подергивания в мышцах правого бедра, онемение ног, которое то появлялось, то исчезало, и то, что я время от времени роняла ручку или спотыкалась. Но во время расследования аварии, когда полиция исключила опьянение как возможную причину того, что я не успела затормозить, я случайно вспомнила, что в тот день меня беспокоила нога. Она покалывала, а потом онемела.

Я не успела вовремя затормозить.

Удар, который я почувствовала, был большим металлическим задним бампером, который ударил Эмми. От первого удара ее отбросило на несколько футов назад на подъездную дорогу. Если бы я остановилась сразу, она была бы в безопасности, но я нащупывала тормоза достаточно долго, чтобы перевернуть ее...

И остановилась прямо сверху.

Эдмонд нежно говорит: — Оливия.

Я поднимаю взгляд. Он выглядит страдающим, таким скорбным и сочувствующим. Мне становится жаль его. Он так старается. Он действительно хочет мне помочь. Но какую помощь можно предложить матери, которая убила собственного ребенка?

В аду есть особое место для таких людей, как я. И я прямо здесь, в нем.

— Ты все еще можешь иметь качественную жизнь, — тихо говорит он. — Возможно, у тебя еще есть годы...

Мой смех резкий и горький. — Не дай Бог.

— Ты можешь восстановить отношения со своим мужем.

Я смеюсь. — С мужчиной, который не бросил меня только потому, что не хотел, чтобы люди считали его полным мудаком, потому что он бросил свою умирающую жену? Да, это сомнительно.

— Ты могла бы стать вдохновением для других в твоей ситуации.

Я вздыхаю, закрывая глаза. — Я - поучительная история, Эдмонд. А не вдохновение.

— Ты могла бы написать книгу.

Книгу? Я всегда хотела написать книгу. Я открываю глаза и смотрю на него.

Ободренный моим вниманием, он подхватывает идею, кивая и наклоняясь вперед. — Да, ты могла бы написать о своем опыте. Здесь, в больнице, и с твоей болезнью, и как мать, переживающая потерю ребенка — это была бы захватывающая история. Просто захватывающая. Представь, что люди, которые имеют дело с трудностями в собственной жизни, могли бы извлечь из этого!

— Глубокую депрессию?

— Вдохновение, — отвечает он. — Надежду.

Думаю, в этом есть определенный смысл. Даже у худших трагедий есть свои уроки. И если бы моя история могла спасти хотя бы одного из родителей от потери ребенка из-за игнорирования странных медицинских симптомов... если бы хотя бы один несчастный случай удалось предотвратить…

— Я ничего не знаю о написании романа. До того, как стать матерью-домохозяйкой, я была секретаршей.

Эдмонд проясняется. — Так у тебя есть опыт писать для бизнеса!

— Только переписка, — возражаю я, надеясь, что он не покажется слишком легким, потому что если я собираюсь это сделать, мне понадобится огромная моральная поддержка.

Я имею в виду, что не могу пользоваться руками! Как, черт возьми, я буду писать роман?

Но Эдмонд читает мои мысли. — Ты можешь надиктовать всю историю на диктофон. Я уверен, что есть много редакторов-фрилансеров, которых можно нанять, чтобы отшлифовать окончательный вариант. А если ты не можешь найти издателя, ты можешь опубликовать ее сама. Более того, это будет отличной терапией для тебя.

Мой тон становится сухим. — Сколько бы книг я ни написала, думаю, мы оба знаем, что я никогда больше не буду психически стабильной.

Он машет рукой в знак несогласия. — Разум - невероятно мощная вещь. Так же, как он может, скажем, навсегда остаться в психотическом состоянии, так же он имеет неограниченный потенциал к самоисцелению.

В ответ на слова Эдмонда я перестаю дышать. Кровь перестает циркулировать. Все внутри меня замирает.

Человек может находиться в психотическом состоянии вечно?

Навсегда?

Говоря о надежде.

Впервые я благодарна своему параличу. Иначе меня бы так трясло, что добрый врач позвал бы на помощь транквилизаторы, которых хватило бы, чтобы усыпить лошадь.

Я медленно говорю: — Знаете, я только что осознала, что мы никогда не говорили о деталях того, что со мной произошло. О логистике того, как на самом деле работает психический срыв.

Удивленный сменой темы, Эдмонд моргает.

— Я же говорила, что все это казалось мне таким реальным. Таким же реальным, как и сейчас, когда я сижу здесь, напротив вас. Возможно, если бы я лучше понимала процесс, это помогло бы мне подготовиться. Возможно, если бы я знала, через что проходит разум перед срывом, я могла бы уловить знаки. Как это было с моим БАС, когда я игнорировала признаки... Есть ли какие-то признаки неизбежного психоза?

Через мгновение он кивает. — Да, есть. И, честно говоря, Оливия, я рад, что ты хочешь это знать. Откровенный разговор со своими проблемами — это важный шаг к выздоровлению.

Так что начинай уже говорить! Я смотрю на него, внешне сдержанная. Внутри я как на рейв-вечеринке с кричащей толпой, мигающими огнями и оглушительной музыкой, а на меня надвигается спецназ.

Потому что если я узнаю, как я нашла Джеймса в первый раз...

Может быть, я смогу сделать это снова.

Глава 31

Я внимательно слушаю, как Эдмонд начинает описывать многомерное состояние, называемое психозом. Несколько минут он рассказывает о различных расстройствах личности, которые могут привести к этому диагнозу, включая шизофрению, бредовые расстройства и т.д., а также о различных вещах, которые могут усугубить его, например, злоупотребление нелегальными наркотиками. Далее он приводит клиническое описание того, что происходит с человеком, который переживает психоз: галлюцинации, нарушения мышления, бред, а иногда и кататония, когда человек полностью погружается в мир своих фантазий и не реагирует на внешние раздражители.

С чем я, конечно, уже знакома.

— Но у меня не было ни одного из тех расстройств личности, о которых вы упомянули, — перебиваю я, взволнованная. — Я никогда не злоупотребляла наркотиками. У меня никогда не диагностировали никаких медицинских проблем, психических или иных. Как такой человек, как я, мог стать психотическим? Что могло стать толчком?

В следующей тишине я могу сказать, что он тщательно подбирает слова.

— Возможно, у тебя не было официального диагноза депрессии, но ты, несомненно, была в депрессии. — Когда я молчу, он продолжает. — Ваши отношения с мужем были напряженными. Ты узнала, что у него был роман... с кем-то намного моложе тебя. До этого вы отдалялись друг от друга, и ты чувствовала себя очень одинокой. Ты сказала мне, что тебе было трудно смириться с мыслью о том, что через несколько лет тебе исполнится сорок, и что ты мечтала о еще одном ребенке, но не хотела иметь его с мужем, потому что считала его плохим отцом. Невнимательный и холодный — это были твои точные слова.

Две общие черты с его альтер-эго в моей галлюцинации.

— Продолжайте.

— Потом... произошел несчастный случай. — Он на мгновение замолкает во всей своей ужасности. — Вскоре после аварии у тебя диагностировали неизлечимую болезнь. — Его голос смягчается. — И когда болезнь в конце концов приковала тебя к инвалидной коляске, ты пережила то, что мы называем психическим срывом. Проще говоря, твой разум больше не мог справляться со стрессом и болью реальности, поэтому он перешел в режим самозащиты и отправил тебя в прекрасный отпуск.

Измученная, я закрываю глаза. За моими веками появляется образ Джеймса. Он невероятно красив. Его прекрасные голубые глаза горят так же ярко, как и всегда.

Я прошептала: — Мне казалось, что все то было более реальным, чем этот разговор сейчас. — Мне приходит в голову кое-что, и я открываю глаза. — Откуда я знаю, что это реально? Как я могу быть уверена, что вы мне не мерещитесь?

Эдмонд пожимает плечами. — Это законный вопрос. У меня никогда не было галлюцинаций, но все пациенты, с которыми я работал, рассказывают то же самое: не было заметной разницы между их галлюцинациями и реальной жизнью.