Я мягко дразнюсь: — Привет, личный вопрос.

— Черт возьми. Твоя правда. Вычеркни это.

Улыбаясь, чувствуя себя в безопасности в его объятиях, я говорю: — Я была в скаутах... пока меня не выгнали.

Когда я слишком долго молчу, он говорит: — Это зло. Ты не можешь просто выставить это напоказ и не ожидать дальнейших вопросов!

— Выпусти на волю свое воображение.

Он рычит. — О, я выпущу кое-что на волю, но это не будет мое воображение.

Он сжимает мою челюсть рукой и прижимает свой рот к моему.

Глава 8

Оказывается, очень удобно, что я не заперла дверь квартиры, когда выходила, ведь это означает, что мне не нужно прерывать поцелуи с Джеймсом, чтобы искать ключи в сумочке, когда я вхожу.

Я просто поворачиваю ручку, и мы сразу же возвращаемся к делу.

Мы падаем в дверь, безумно целуясь. Я роняю сумочку на пол. Джеймс закрывает за нами дверь, затем толкает меня к стене и прижимает к себе, его грудь вровень с моей. Он сжимает оба моих запястья в одной из своих больших рук и держит мои руки за спиной, крепко целуя меня в неосвещенном коридоре, его свободная рука крепко сжимает мое лицо.

Это горячо. Безумно горячо, доминантно и страстно, просто по ту сторону грубости.

Когда мы останавливаемся, чтобы вдохнуть воздух, я начинаю смеяться.

— Боже мой, это прямо как в кино!

— Только лучше, — говорит он хриплым тоном, его голубые глаза светятся похотливостью, — Потому что все по-настоящему.

— Лучше, чем сейчас, быть не может, — говорю я, задыхаясь. — Может, нам стоит остановиться на поцелуях, потому что это совершенно эпично...

Я вскрикиваю в шоке, когда он резко наклоняется и перекидывает меня через плечо.

Мужчина перекидывает меня через плечо! Подождите, пока я расскажу об этом Келли!

— Мы не остановимся, — рычит он, шагая в гостиную, а я качаюсь на его плече, как что-то, что он поймал в ловушке в лесу и несет домой, чтобы съесть.

Смех снова угрожает вырваться из моего рта, поэтому я прикусываю губу, чтобы остановить его. Я чувствую себя сумасшедшей, одержимой странной смесью радости и ужаса, как то чувство, что возникает, когда ты находишься на вершине высоких опасных американских горок, вот-вот перелетишь через край и безрассудно помчишься вниз.

Джеймс бросает меня на спину на диван в гостиной. Я подпрыгиваю, один раз, а потом смотрю на него широко раскрытыми глазами, когда мое сердце грозит разорваться в груди.

У меня были приступы паники и не такие сильные, как этот.

Он смотрит на меня с непоколебимым вниманием, пока его пальцы перебирают пуговицы на рубашке. — Ты выглядишь напуганной.

— Черт возьми, — признаю я, дрожа. — Лучше поторопись и раздевайся, пока мне не стало плохо, и тебе не пришлось вызывать скорую помощь.

Его рубашка расстегивается под пальцами. Он пожимает плечами и позволяет ей упасть на пол.

А я просто смотрю на него с открытым ртом.

Может, Бог не так уж и ненавидит меня, потому что если бы он, она или оно ненавидели, то никогда бы не подарили мне чего-то такого невероятного, как это.

Он.

Черт возьми.

Совершенный.

Выточенный, вылепленный, вырезанный, вытесанный... как угодно, он имеет все прилагательные, которые существуют для суровой, мужской красоты. Его грудь - шедевр. Его пресс может заставить ангелов плакать. Этот парень делает Давида Микеланджело похожим на нечто, что студент первого семестра художественного колледжа склеил из старых газет и кошачьего дерьма.

Лишь через наносекунду после того, как эта мысль появляется, за ней следует другая, гораздо худшая: я должнa раздеться перед этим ходячим произведением искусства.

Мой внезапный ужас не остался незамеченным для Джеймса. — Вся кровь только что вытекла с твоего лица.

Я говорю: — О, не обращай на меня внимания, я просто здесь разбираюсь с некоторыми серьезными проблемами, связанными с образом тела, которые проявились в полной мере из-за того, насколько ты нелепо совершенен. Пожалуйста, скажи мне, что восемь кубиков на животе - это хитроумный контуринг.

Он становится надо мной на колени, кладет руки на подушки по обе стороны моей головы и улыбается. — Ты же знаешь, что это не так.

Слышите, как я глотаю? Держу пари, что слышите. Держу пари, он даже слышит, как все мои клетки кричат во весь голос своими крошечными окаменевшими легкими. — Спойлер: мое тело выглядит совсем не так.

Он наклоняется, чтобы погладить мою шею. — И это хорошо, потому что мне не нравятся парни.

Он глубоко вдыхает мне в горло. Мурашки вспыхивают на каждом сантиметре моей кожи.

— Ты знаешь, что я имею в виду. По сравнению с тобой, я как... желатиновая. Подвижная. Как желе.

Он поднимает голову, смотрит мне глубоко в глаза, берет одну из моих рук и прижимает ее к монстру, рвущемуся на волю под молнией его джинсов, и бормочет: — Я люблю желе. Разве ты не видишь?

Прежде чем я успеваю мечтательно вздохнуть и сползти с дивана, чтобы растечься лужицей на полу, он вкладывает свой таз между моими раздвинутыми бедрами и опускает свою верхнюю часть тела к моей, балансируя на локтях надо мной. Затем он снова целует меня, глубоким, медленным поцелуем, который заставляет меня извиваться под ним в течение нескольких секунд.

Надо не забыть послать Эстель письмо с благодарностью за покупку такого большого и удобного дивана.

Джеймс хихикает возле моих уст. — Все это извивание - попытка побега или я делаю что-то правильно?

— Ты снова ловишь комплименты. Это твоя плохая привычка, Ромео.

Его губы касаются моих. Его голос звучит слишком низко. — Дело не в комплиментах. Дело в обратной связи. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Я хочу знать, что тебе нравится.

Тепло разливается по всему моему телу, я чувствую, как заплетается мой язык и я потею. На смену горячей волне приходит паника, потому что я не имею никакого представления, что я собираюсь вписать в список, который он потребовал из всех вещей, которые я хочу, чтобы он делал со мной в постели.

Хотя две мои любимые вещи, объятия и массаж ног, вероятно, не то, что он имеет в виду.

Я покорно говорю: — О, хорошо. Это очень приятно.

Одна из его бровей поднимается. — Приятно? Хмм.

Это хмм звучит немного угрожающе, но у меня нет времени задумываться над этим. Я слишком озабочена тем, чтобы не умереть от электрического прикосновения его языка к моему обнаженному животу.

Он задирает мою футболку так, что обнажается бюстгальтер, и наклоняет голову к моему животу, облизывая и целуя медленную дорожку от нижней части бюстгальтера до верхней пуговицы джинсов. Я лежу застывшая, задыхаясь, уставившись стеклянными глазами в потолок, убежденная, что его язык оснащен крошечными электродами из-за пульсирующих токов электричества, бьющих прямо между моих ног.

Когда он погружает зубы в мою плоть, я подскакиваю, задыхаясь.

— Слишком сильно? — Его голос приглушает моя кожа. Он целует там, где укусил, его губы нежные.

— Н-нет. Просто не была к этому готова. Не обращай на меня внимания. Занята смертью. Продолжай.

Он вознаграждает мою задыхающуюся болтовню снисходительным хихиканьем и крепким сжатием своих больших рук вокруг моей талии. Он расстегивает большим пальцем пуговицу на моих джинсах, затем расстегивает молнию, впиваясь носом глубоко в мои трусики.

Когда он нежно кусает меня и там, я стону.

— Это звучит обнадеживающе, — шепчет он. — Давай посмотрим, смогу ли я заставить тебя сделать это еще раз.

Он дергает за пояс моих джинсов, скользя ими до середины бедер. Затем он стягивает с меня трусики и смотрит на меня, обнаженную и дрожащую.

Его глаза горят черным от желания, он облизывает подушечку своего большого пальца, просовывает его между моих ног и надавливает на набухший бутон моего клитора.

Я затаиваю дыхание, закрывая глаза. Когда он лениво проводит большим пальцем вверх-вниз, я издаю стон, которого он хотел, на этот раз более громкий, чем раньше.