— Это был только один парень. Я просто хотела посмотреть Москву. Мне не нравится, когда меня запирают, как бунтующего ребёнка.

Я изучаю её лицо. Огонёк бесстрашия, танцующий в её глазах, возбуждает меня, и я скорее наслаждаюсь этим вызовом… Это даёт мне гораздо большее, чем простое возбуждение, и мне нужно немедленно покончить с этим. Я крепко хватаю её за локоть и иду, таща её за собой, направляясь к машине. Игорь ждёт с открытой дверью, и я вталкиваю Камиллу. Я забираюсь внутрь, за мной Игорь, и когда машина отъезжает, она с улыбкой показывает в окно.

— Сожалею о твоём «Ягуаре», — молвит она. — Это была хорошая машина.

Я достаю из кармана пиджака сигару и закуриваю, глядя на неё, пока дым струится перед моим лицом.

Она поднимает руки.

— Просто вычти сумму из доли Гейба в… чём бы то ни было.

Кровяное давление неуклонно повышается ступенька за ступенькой. Она не знает, когда нужно держать рот на замке, и существует тонкая грань между развлечением и раздражением. Часть меня ничего не хочет так сильно, как научить её, что означает настоящий страх, чтобы я вернулся к своим корням и обагрил руки в крови; затем часть меня хочет трахать её, пока я душу её, подводя Камиллу к самому краю смерти, пока я погружаюсь глубоко в неё. То, чем всё это закончится в конце концов, станет сюрпризом для нас обоих, в этом я уверен.

Я бросаю взгляд на Игоря.

— Она говорит, что я обращаюсь с ней как с непослушным ребёнком, — произношу я, ухмыляясь и глядя на Камиллу. — Она не ценит то, насколько я был добр, предоставив ей такое роскошное жильё, так что, возможно, она оценит, если я буду обращаться с ней как с заложницей, которой она на самом деле является. — Я провожу пальцем по её щеке. — Хотя я буду скучать по твоему хорошенькому личику.

Камилла знает, что у неё неприятности, но всё же высоко держит голову. Она действительно носит своё высокомерие, как корону. О, как весело ей будет в холодном подвале со всеми теми бедняжками. Я бы солгал, если бы мысль о её страданиях не доставляла мне абсолютного удовольствия. Я болен, возможно, даже ужасно, но какой хороший человек оказался бы на моём месте? Я бы в любой из дней выбрать власть над моралью.

***

Прошло два дня с тех пор, как Камиллу отвели в старое бомбоубежище под домом. Два дня тишины. Я сижу с бренди и сигарой в руке и смотрю новости. Итак, похоже, что пустыня Гоби подверглась бомбардировке одним из врагов Китая несколько дней назад. Какой ужасный ужас.

К чему катится этот мир?

Я ловлю себя на том, что улыбаюсь.

Моё внимание отвлекается от кровавой бойни, когда дверь в гостиную со скрипом открывается. Игорь входит в комнату, его щёки раскраснелись, к уху прижат телефон.

— Убей их, — говорит он перед тем, как повесить трубку.

— Что случилось на этот раз? — спрашиваю я, делая глоток бренди.

— Последняя партия Дьявольской пыли была украдена.

Мои зубы скрежещут друг о друга, в шее нарастает напряжение.

— Ты отследил? Где она?

— В одном из конспиративных домов Эстрады.

Я смеюсь. Конечно же. Забавно, что всего через два дня после побега его сестры партия предположительно бесполезного порошка пропадает и оказывается в доме её глупого братца. Гнев горячит мою кровь, обвиваясь вокруг меня, пока я смотрю сквозь Игоря.

— Ты приказал кому-нибудь задержать его?

— Да, босс.

Я с трудом сглатываю, прежде чем подняться на ноги и разгладить складки на рубашке.

— Я собираюсь навестить её.

Я едва сдерживаю свой голос. Её полное пренебрежение к собственной жизни безмерно восхищает меня. Камилла — само воплощение безрассудства. Она не контролирует себя, и для меня это как афродизиак, потому что, когда нет страха, нет заботы о себе, возможности того, что я мог бы с ней сделать, бесконечно велики.

КАМИЛЛА

«Bad Habit» — The Kooks (трек)

Аварийные огни мигают над головой, прежде чем полностью погаснуть. Один за другим они с жужжанием возвращаются к жизни, освещая весь подвал до самого конца. Я полагаю, больше похоже на бомбоубежище, заполненное кроватями и по меньшей мере двадцатью людьми. Я сижу, прислонившись спиной к холодной стене и вытянув ноги на шаткой койке, привинченной болтами к полу, и наблюдаю за каждым из них. Интересно, что они сделали, чтобы попасть в список дерьма Ронана Коула?

Держу пари, они не разбивали его машину, не убивали его людей и не сбегали.

Меня пробирает дрожь, и я кутаюсь в колючее шерстяное одеяло. Оно раздражает мою кожу, но я всё равно улыбаюсь, потому что получила реакцию. Ронан справился с этим единственным доступным ему способом — удалив меня из его присутствия. Я лишь надеюсь, что Габриэлю удастся что-нибудь найти, потому что, честно говоря, я не знаю, сколько ещё смогу находиться лицом к лицу с этим человеком, прежде чем сорвусь. Я хочу убить его, я хочу причинить ему боль, я хочу покончить со всем, чем он является и что у него есть, но… Тот необузданный авторитет, которым он владеет с такой лёгкостью — как магнит для кого-то вроде меня. Вполне возможно, он единственный мужчина, который по-настоящему бросает мне вызов, и такой шанс один на миллион. Я наблюдаю за тем, как он владеет всеми, и я жажду его владения каждой частичкой так же сильно, как и ненавижу. Я не из тех женщин, которые верят в любовь или даже похоть, но дикий животный магнетизм… это Ронан Коул. В этом нет ничего рационального или чертовски разумного, просто чистая, неподдельная первобытная потребность. Я хочу покорить альфа-самца. И всё.

Щелчок отодвигаемого засова на двери привлекает моё внимание. Петли скрипят, когда дверь медленно открывается. Свет льётся через дверной проём, вырисовывая силуэт самого дьявола в костюме. Ронан щёлкает пальцами, и в комнату входят двое мужчин, приближаются ко мне и хватают за обе руки. Меня заставляют подняться на ноги, и они провожают меня до двери, останавливаясь прямо перед Ронаном. Он смотрит на меня сверху вниз, холодные и абсолютно неумолимые голубые глаза встречаются с моими.

— Ронан. — Я наклоняю голову набок и перебрасываю свои спутанные волосы через плечо.

Его челюсть сжимается, и мускул напрягается, прежде чем он поворачивается и уходит. Мужчины протискиваются в дверной проём, дверь за мной захлопывается с тяжёлым стоном. Меня ведут вверх по лестнице в холл. Щурясь от яркого света, я наблюдаю, как Ронан исчезает в коридоре. Наконец, после долгих перипетий, меня вталкивают в комнату вслед за ним.

Мужчины уходят, закрывая двери, и тишина опускается подобно зловещему туману. Обстановка в комнате скудная: несколько кожаных диванов и бильярдный стол в дальнем конце. Я стою у двери, пока Ронан подходит к открытому камину, который с рёвом разгорается. Он наблюдает за ним одно мгновение, напряжение нарастает, как в ожидании извержения вулкана. Он сцепляет руки за спиной и пересекает комнату, усаживаясь в одно из кожаных кресел. На маленьком столике рядом с ним разложена шахматная доска, и он берёт с доски фигуру и изучает её. Его молчание заставляет мой желудок нервно скручиваться.

— Почему ты не ценишь свою жизнь? — спрашивает он, не глядя на меня. Я слышу напряжение в его голосе.

— Я бы не сказала, что я её не ценю. — Я подхожу к камину и смотрю на языки пламени, которые лижут поленья. — Просто некоторые вещи важнее. — Я бросаю на него взгляд через плечо.

— То есть, — он кладёт шахматную фигуру обратно на доску и разглаживает рукой перед рубашки, — ты хочешь сказать, что предпочла бы, чтобы я убил тебя? — он улыбается.

Я пожимаю одним плечом и делаю вдох. Его лицо кажется спокойным, но именно в этом жутком спокойствие ощутим его гнев. Я могу только рискнуть предположить, что Гейб сделал то, о чём я просила. В конце концов, Ронан не злится. Это ниже его достоинства. Потребовалось бы что-то важное, чтобы так разозлить его.

— Нет. Но не обольщайся, я скорее умру, чем прогнусь и буду изображать беспомощную сучку.