– О чём это ты?

– Я пойду, – сипит устало. – Вышла тебе сказать, что не надо мне угрожать. Делай, что хочешь и перестань ходить за мной.

Умная зараза.

Поняла ведь, что в караоке к ней припёрся.

Ари с натугой, как скользкая жвачка, отклеивается от поверхности стены и шаркающей походкой направляется к двери. Но возле неё неожиданно останавливается.

Расцениваю эту заминку по-своему и одной рукой успеваю подхватить обмякшее тело.

Пздц.

Второй рукой вдавливаю в себя покрепче.

– Всё ждал, когда ты упадёшь к моим ногам, – произношу на ухо.

– Заткнись, – шепчет сбивчиво. – Умоляю, заткнись и отпусти уже меня.

– Ты чего такая горячая? А?

– В ванной перележала.

– Ага, – выпускаю воздух из лёгких, замечая, как тонкая шея мгновенно покрывается мурашками. – Опять врёшь.

– Отпус.. – пытается что-то шепнуть, но закашливается.

И это лютый пздц. Я в ахере.

Она бухает, как старый, прокуренный туберкулёзник.

Понимаю, что сам себе даю отсрочку. Хрень полная, но не могу же оставить Малыша со старухой вдвоём. А если случится чего?

Одной рукой подхватываю в районе низа живота и поднимаюсь по лестнице.

– Отпусти, – хрипит она и снова закашливается. Болтает ногами, раскидывая тапки. – Немедленно.

– Вылечу и отпущу, – киваю, вынимая ключи из кармана.

– Я… я не пойду туда, – ладонями упирается в мою руку и пытается выкарабкаться, но у неё и здоровой-то против меня было мало шансов.

Заношу в квартиру и скидываю обувь.

Её паника становится ещё ощутимее. Моя – тоже.

– Нет, – сипит, когда захожу в спальню. – Я не буду здесь лежать. Не буду, – верещит, дохая. – После... неё… не буду.

– Эй, угомонись, – стряхиваю со злости на кровать. – Она здесь не спала.

Мы с ней спали в гостевой, договариваю про себя, расстёгивая пуговицы на пальто.

Выходя из комнаты, оборачиваюсь и окидываю взглядом Ари, поджимающую ноги к животу. Она загораживает глаза ладонью и продолжает сыпать ругательствами. Смотрится безумно хрупкой и одинокой.

Мы с ней спали в гостевой.

Сердце в груди разрывается и кубарем несётся в преисподнюю. В самое пекло.

Блядь. Что я натворил?

Стараясь не думать… Да-да, вообще, не думать… переодеваюсь в спортивные брюки с футболкой.

Следом мою руки в ванной комнате и на автомате двигаюсь на кухню. В моём доме есть лекарства, которые купила… Арина.

Переехав ко мне, она оборудовала целую аптечку на все случаи жизни. Даже не обратил внимания что там, а сейчас перебираю аккуратно подписанные ровным почерком ячейки и зажмуривая глаза от отчаяния, закрываю пластмассовую коробку.

Не думать.

Лечить.

Забираю со стола жаропонижающее, противовирусное и таблетку от аллергии. Закидываюсь последней на всякий случай. Наливаю из чайника тёплую воду для Малыша и иду в спальню, откуда доносятся громкие покашливания и чертыханья.

– Выпей, – говорю приближаясь.

Она кивает. Но в глазах непримиримость. Просто-напросто сил нет спорить.

Арина приподнимается и хватает пилюли у меня из рук. Филигранно, точно так, чтобы не касаться моей кожи.

– Ты, кажется, фанат носков? – спрашиваю строго, глядя на маленькие ухоженные пальчики на ногах.

Молчит.

– На меня аж три пары напялила, а сама почему босая?

– Издеваешься? – шипит, заваливаясь на подушку и прикрывая тяжёлые веки. – Откуда у меня «аж три пары»? Ты мои вещи выкинул. Надеюсь, хотя бы рядом с помойкой поставил, чтобы те, кто нуждаются, забрали?

– Шутишь? – спрашиваю ошарашенно. – Я тебе денег оставил. Там на маленькую носочную фабрику в Китае хватило бы.

– Я их приюту отдала, – выговаривает с вызовом. – Мне от тебя ничего не надо.

Горько усмехаюсь. Гордячка.

– Хотела вернуть, – продолжает она. – А потом передумала. Перетопчется, Долинский.

– Блядь, – мрачнею. – Ты половину зимы ходила в пиджаке, сумасшедшая?

Обнимаю ладонью тонкую щиколотку и разминаю ледяную узкую ступню. Фут-фетишизм никогда не был так близко.

– Это пальто, вообще-то, – огрызается, со злостью выдёргивая ногу. Хочет что-то сказать, но хрипит.

Тяжело вздыхаю и качаю головой, мрачно изучая худую фигуру на кровати.

– Принесу тебе свои носки, а с утра вызову врача.

– Мне не нужен врач. Я просто хочу, чтобы ты наконец-то отстал. Что тебе надо? Зачем всё это?

Не обращаю внимания на разворачивающуюся истерику, иду в гардеробную, где со злостью ударяю по шкафу.

Возвращаюсь в спальню уже с носками.

– Я сама, – подскакивает Арина стремительно.

– Окей, – говорю, поднимая руки. – Только не нервничай.

Долго наблюдаю, как она справляется, а потом всхлипывая устраивается на покрывале.

– Чем тебе ещё помочь?!

– Всё что мог, ты уже сделал. Спасибо, – ядовито произносит.

По фигу. Хуже не будет.

– Полежу немного с тобой, – говорю, укладываясь рядом.

Её тело, словно волной, смывает на другую половину кровати.

– Только не трогай меня, – шепчет устало.

– Не буду, обещал ведь.

Малыш снова подтягивает коленки к животу, а ладошки по-детски складывает под голову. Её веки прикрыты, но по тому, как Арина трясется, понимаю, что она на грани.

Мать твою.

И я тоже.

В конце концов, это она пришла ко мне, чтобы подвести под монастырь и шпионить в пользу Луневича?

Сделала копии Янкиных документов.

Обманывала.

Встречалась со своим Артёмом параллельно.

Это всё она.

Тогда почему мне так паршиво?!

– Я тебя ненавижу, – шепчет Малыш безысходно, в полубреду. – Если бы ты знал насколько. Я тебя не предавала. Собиралась... Когда Виктор Сергеевич попросил меня помочь, мне сразу это не пон… равилось.

Арина закашливается.

Комната наполняется сдавленными хрипами и вздохами, а я борюсь с желанием погладить хрупкое плечо, чтобы успокоить, но полагаю, что это только обозлит её и она перестанет говорить.

– Возможно, ты не знаешь, – продолжает она стихнув. – Дядя Витя забрал меня из детского дома, когда мне было двенадцать. Дал образование, всё самое лучшее, подарил квартиру. Поддерживал и направлял. Я просто не могла ему отказать, понимаешь?

Распахивает осоловелые глаза и смотрит на меня в упор.

– Пытаюсь, – киваю.

– Я тогда тебя не знала. Вообще, не отнеслась серьёзно к такой… странной просьбе. Потом только всё осознала, но было уже поздно.

– Откуда Луневич был в курсе, что Яна придёт ко мне?

– Я не знаю, – мотает головой и закусывает губу.

– Что было дальше?

– Дальше мы… с тобой начали встречаться, и я отказалась помогать. Единственное, что я совершила – взяла эти прокля́тые копии.

– Блядь. Зачем?

– Не знаю, – рявкает сипло. – Увидела тогда фотографию якобы с твоей женой и всё как в тумане. Вот такая я плохая!

– Как эта папка попала к отцу?

– Без понятия. Документы пропали из моей квартиры, – на секунду замирает, словно вспоминает или думает.

– А твой братец, который и не братец вовсе? – выплёвываю с ненавистью.

– Тёма, – облизывает пересохшие губы. – Мы с ним тоже с детского дома.

– И у вас никогда ничего не было?

– Мы встречались с тех пор, как он пришёл из армии.

– Пиздец.

– Я не изменяла тебе, – враждебно затыка́ет меня. – Никогда.

Не знаю, что заставляет меня поверить ей. Широко распахнутые, доверчивые глаза или в целом, понимание что не такая она… Не смогла бы.

Я ведь всё видел.

Что опыта у неё нет. И, вообще, нутром чувствовал искренность. Отсюда и папка эта в руках отца произвела на меня такое впечатление.

Разрыв аорты.

Злость внутри спалила разум. Думать объективно был не в состоянии.

Малыш на время успокаивается. Дремлет, вздрагивая. Такая горячая, что даже не касаясь, ощущаю исходящий от неё жар.

Дышит опасно. Прерывисто.

Жду, когда температура спадёт, а она наконец-то погрузится в сон, но минут через двадцать Арина снова открывает глаза.