Раздался звучный голос:

– Тебя зовут Франклин?

– Франклин, – ответил мальчик.

– С кем ты живешь, Франклин?

– С мамой, и с Ширли, и со Стрингом.

– А Стринг все время с вами живет?

– Не-а, когда живет, а когда нет.

– Ты сказал, «когда живет, а когда нет»?

– Ага.

– Мама ведь не настоящая твоя мама, Франклин?

– Приемная.

– И не первая приемная мать, у которой ты живешь? – Ага.

– Тебе нравится там жить, Франклин?

Мальчик заулыбался:

– У нас там кошка, Китти-Кэт. Мама делает пироги в духовке.

– Ты давно там живешь, с мамой?

– Не знаю.

– А они тебе устраивали праздник на день рождения? – Один раз устраивали. Ширли вкусный сок приготовила, из порошка.

– Ты любишь сок?

– Ага, из клубники.

– Ты любишь маму и Ширли?

– Ага, люблю, и Китти-Кэт тоже.

– И ты хочешь и дальше там жить? Когда ты ложишься спать, ты себя чувствуешь в полной безопасности?

– Ага. Я сплю в комнате с Ширли. Ширли, она уже большая.

– Франклин, ты больше не сможешь жить с мамой, и с Ширли, и с Китти-Кэт. Тебе придется уехать.

– Кто велел?

– Власти велели. Мама потеряла работу и разрешение на воспитание приемных детей. Полиция нашла у вас дома сигарету с марихуаной. Ты маму больше не увидишь. И Ширли тоже, и Китти-Кэт.

– Нет! – вырвалось у Франклина.

– А может, они просто сами не хотят тебя видеть, Франклин. Может, у тебя что-нибудь не в порядке? Болячки какие-нибудь или еще что-нибудь такое? А может, у тебя кожа слишком черная и они тебя поэтому не любят?

Франклин задрал подол рубашки и посмотрел на свой животик. И замотал головой. Он уже плакал.

– А знаешь, что будет с Китти-Кэт? Кстати, ее так и зовут?

– Так и зовут, Китти-Кэт. Имя такое.

– Так вот, знаешь, что будет с Китти-Кэт? Придет полицейский и заберет Китти-Кэт в приемник для бродячих кошек, а там доктор сделает ей укол. Тебе ведь делали уколы в детском садике? Медсестра делала тебе уколы? Такой блестящей иголкой? Вот и Китти-Кэт сделают укол. Она очень испугается, когда увидит иголку. А они всадят ей эту иголку, и ей будет очень больно. И она умрет.

Франклин еще больше задрал подол рубашки и закрыл им лицо. И засунул в рот большой палец – он этого уже целый год не делал, с тех пор, как мама попросила его больше так не делать.

– Подойди сюда, – продолжал голос из темноты. – Подойди, и я расскажу тебе, как можно спасти Китти-Кэт от укола. Ты ведь не хочешь, чтоб Китти-Кэт сделали укол, а, Франклин? Тогда подойди сюда, Франклин.

Франклин медленно двинулся вперед, в темноту. Из глаз его продолжали течь слезы, и он сосал большой палец. Когда он оказался футах в шести от кровати, Мэйсон дунул в свой прибор и зажегся свет.

Франклин даже не вздрогнул – может быть, у него хватило прирожденного мужества, может быть, из-за желания помочь Китти-Кэт или от ужасного ощущения, что ему некуда скрыться. Он не убежал. Он стоял и смотрел Мэйсону в лицо.

Мэйсон, вероятно, нахмурился бы, если бы у него были брови. Он был разочарован результатами своих трудов.

– Ты можешь спасти Китти-Кэт от укола, если сам дашь ей крысиного яду, – сказал Мэйсон. Некоторые звуки в его речи отсутствовали, но Франклин все понял.

Франклин вынул палец изо рта.

– Ты поганая старая какашка, – произнес Франклин. – И еще урод. – Он повернулся и вышел из комнаты, прошел через холл между свернутых шлангов и вернулся в игровую комнату.

Мэйсон следил за ним по экрану. Служитель повернулся в сторону мальчика и внимательно наблюдал за ним, притворяясь, будто читает свой «Вог».

Франклин больше не обращал внимания на игрушки. Он прошел в угол и сел под чучелом жирафа, лицом к стене. Это было все, что он мог сделать, чтобы не сосать палец.

Корделл внимательно следил, когда он заплачет. Увидев, что плечи мальчика вздрагивают, он подошел к нему и осторожно вытер слезы стерильными тампонами. Потом положил тампоны в стакан с мартини, который охлаждался для Мэйсона в холодильнике рядом с апельсиновым соком и кока-колой.

Отыскать медицинские документы доктора Лектера было делом нелегким. Если вспомнить, с каким глубочайшим презрением он относился к медицинскому истеблишменту и к большинству практикующих врачей, то вовсе не удивительно, что у него никогда не было личного лечащего врача.

Балтиморская спецбольница для невменяемых преступников, где доктор Лектер содержался до перевода в Мемфис, приведшего к столь катастрофическим последствиям, ныне была закрыта, а ее заброшенное здание ожидало сноса.

Полицейское управление штата Теннесси было последним учреждением, охранявшим доктора Лектера перед его побегом, однако там заявили, что так и не получили его медицинскую карту. Охранники, которые перевозили его из Балтимора в Мемфис, ныне покойные, расписались за заключенного, но не за его медицинские документы.

Старлинг потратила целый день на телефонные разговоры и поиски с помощью компьютера, а затем сама лично просмотрела склады вещественных доказательств в Квонтико и в здании имени Дж. Эдгара Гувера. Потом она все утро возилась в огромном, пропыленном и дурно пахнущем помещении склада для вещдоков в Балтиморском полицейском управлении, а вторую половину дня, уже кипя от ярости, разбирала сваленную в беспорядке коллекцию вещей Ганнибала Лектера в Юридической библиотеке Фицхьюга, где время стоит на месте, пока библиотекари тщетно пытаются найти нужные ключи.

В конце концов у нее в руках оказалась одна-единственная бумага – результаты небрежного медицинского осмотра, проведенного после первого ареста доктора Лектера полицией штата Мэриленд. И никакой медицинской карты.

Инелла Кори пережила безвременную кончину Балтиморской спецбольницы для невменяемых преступников и нашла себе работу получше в Управлении больниц штата Мэриленд. Она не захотела, чтобы Старлинг расспрашивала ее в офисе, поэтому они встретились в кафетерии на первом этаже.

Старлинг давно уже взяла за правило являться на место встречи заранее, чтобы осмотреть позицию с некоторого расстояния. Кори была пунктуальна до минуты. Ей было лет тридцать пять, тяжеловесная бледная женщина без каких-либо следов косметики и украшений. Волосы длинные, почти до талии – так она, видно, носила еще в старших классах школы, – и белые сандалии с резинками.

Старлинг взяла с раздачи пакетики с сахаром и стояла, наблюдая, как Кори усаживается за столик, где они договорились встретиться.

Можно прожить всю жизнь в полном убеждении, что все протестанты выглядят совершенно одинаково. Но это совсем не так. Любой человек, родившийся на островах Карибского моря, легко может отличить один остров от другого. Старлинг, выросшая и воспитанная в лютеранском приюте, едва взглянув на эту женщину, сразу же сказала себе: Церковь Христа, в крайнем случае, может быть, Назарейская Церковь[41].

Старлинг сняла с себя все украшения – простенький браслет и золотую сережку из здорового уха – и положила в сумочку. Часы у нее были из пластика, так что все в порядке. Ничего другого со своей внешностью она уже сделать не могла.

– Вы Инелла Кори? Хотите кофе? – Старлинг принесла к столику две чашки.

– Мое имя произносится как Айнел. Кофе я не пью.

– Ладно, я выпью обе чашки. Может, взять вам чего-нибудь другого? Я – Клэрис Старлинг.

– Нет, я ничего не хочу. Может, вы мне покажете удостоверение с фото?

– Несомненно, – сказала Старлинг. – Мисс Кори… можно, я буду вас звать Айнел?

Женщина пожала плечами.

– Айнел, мне нужна помощь по делу, которое совершенно не касается вас лично. Мне нужен совет, как найти некоторые документы из Балтиморской спецбольницы.

Айнел Кори говорит с преувеличенной четкостью, чтобы подчеркнуть свою правоту или возмущение:

– Мы все это уже проделали, в Управлении больниц, во время закрытия, мисс… Старлинг. Сами можете убедиться, что ни один пациент не был отправлен из нашей больницы без медицинской карты. Сами можете убедиться, что ни одна карта не была отправлена из спецбольницы без разрешения начальства. Что же касается умерших пациентов, то Департаменту здравоохранения их документы были не нужны, и Статистическое бюро не пожелало их забрать, и, насколько мне известно, «мертвые карты», то есть карты умерших пациентов, оставались в Балтиморской спецбольнице после моего ухода оттуда, а я была одной из последних, кого оттуда уволили. А беглых отправили в городское полицейское управление и в управление шерифа.