Инцидент успешно замяли. Все документы, которые следовало уничтожить — уничтожили. Всех людей, которых следовало подкупить — подкупили. Мутантиным осталось лишь придумать как быть с горсткой зеленокожих мутантов.

Мало того, что они странно выглядели. Мало того, что они были последним доказательством аварии. Клюкволюды самим своим существованием оскорбляли Церковь Двенадцати, ведь, — нихера себе! — они внезапно обнаружили в себе магию, которая к Двенадцати не имела никакого отношения.

Тринадцатая русская школа.

Такое нельзя. Такое надо санкционировать.

И виновниками появления тринадцатой школы будут объявлены… кто? Мутантины. А на кой хуй им такое сдалось? Правильно, не сдалось. Предугадать реакцию Императора на такое невозможно. Вариативность поведения самодержца в таких вот вопросах колебалась от ласкового потрёпывания за ушком до полного истребления рода; в зависимости от настроения, лунных циклов и планетарных фаз.

Так что клюкволюдов было решено истребить. Мохобор не помнит, как именно, но за день до казни клюкволюды бежали.

Вернуться к людям им было уже не суждено. Мутантины развернули против клюкволюдов настоящую войну, в том числе и информационную: мол, так и так, в лесах появились похожие на людей химеры, при обнаружении стрелять на поражение. За голову, само собой, награда.

От греха подальше, Клюкволюды ушли как можно глубже в чащу. Началось выживалово. Ну а когда всё более-менее устаканилось, один из старейшин напророчил появление Избранного, который подружит народы, бла-бла-бла, бла-бла-бла-бла, и вот мы здесь.

Это если вкратце. Если не вкратце, то историю племени можно развернуть на несколько жирных книжек.

Какие выводы из рассказа сделал я? Во-первых, клюкволюды не опасны. Во-вторых, у нас общий враг и убедить их пойти на Мутантина не составит труда. В-третьих, пророчество не такое уж и бредовое. Пусть я пока что не элита элит, а всё-таки аристократ. Меня будут слушать. Свяжусь с какими-нибудь топтунами за экологию из говнистых СМИ, нагенерируем разрывного контекта и вернём клюкволюдов в лоно человечества. А заодно смешаем с говном род Мутантиных. Не прелесть же!

К тому же скоро я стану их новым вождём. Мохобор от своих слов не отказался, но попросил обождать до полуночи, мол, сегодня свадьба, а завтра инаигу… игуана… вот-эта-вот херня, короче. Так что да, теперь у меня есть основа клана. Отсюда и будем танцевать. Из этого и будем лепить.

Кста-а-а-а-ати. А ведь Мохобор обещал мне кое-что ещё.

— Брусника, — девушка сидела со мной рядышком. — Слушай, я точно помню, что твой отец говорил что-то насчёт свадьбы.

Брусника неуверенно кивнула.

— Но раз твоя сестра уже вышла замуж, стало быть, она уже не может. Логично, правда? И получается, что моя невеста — это ты?

— Кхм, — взгляд девушки виновато забегал. — Илья Ильич, мы можем отойти и поговорить наедине? Это не для чужих ушей.

— Конечно, — ответил я. — Пойдём.

Почему она так странно себя ведёт? Сейчас опять случится какой-то потешный курьёз, и я опять останусь недолюблен? Что опять не так? ЧТО, БЛЯДЬ, ОПЯТЬ НЕ ТАК⁉

Мы вышли из-за стола и побрели по пустой, освещённой факелами деревне. Где-то позади гудело застолье. В небе зажглась первая звезда. В клетке над нашими головами очень шумно расчёсывал лицо пленный казак Яросрыв Неврозов.

Брусника молчала. Я тоже молчал. Предвкушение очередного облома очень злило.

Наконец мы дошли до какой-то маленькой хижинки, девушка остановилась и повернулась ко мне лицом.

— Илья Ильич, — она тяжело вздохнула. — Отец обещал отдать тебе в жёны одну из своих дочерей, но… так вышло, что моя сестра уже занята, а я… я…

Брусника тяжело вздохнула.

— Я не знала, что так получится. Извини. Буквально этим утром я приняла командование женским боевым крылом племени. Я поклялась в верности «Клюквенным Клинкам» и не могу нарушить данную клятву даже по воле нового вождя. Один из пунктов этой клятвы гласит о том, что я принимаю обет безбрачия. Прости, Илья Ильич, но я не могу выйти за тебя замуж.

— Угу.

Ясно-понятно, нихуя нового. Издевательства продолжаются. Если представить на секунду, что я персонаж какой-то книги, то мои приключения пишет какой-то наглухо упоротый, сука, ублюдочный садист. Тут не дали, там не дали! А-ха-ха! Как же весело! Как смешно! Прямо надорваться, блядь, можно, от смеха…

— Ну, — я хлопнул в ладоши и делано улыбнулся. — Что ж? Я пойду тогда, ладно? Мне с твоим отцом нужно перетереть ещё кое о чём.

Я развернулся и зашагал обратно.

— Погоди! — Брусника схватила меня за плечо. — Илья Ильич, я очень виновата перед тобой! Да, я подвела тебя и мне очень-очень стыдно. Но если ты согласишься. Если тебе вдруг такое интересно. Я… Я не могу выйти за тебя замуж, но я хотела бы с тобой спать.

О как. «Подвела» — говорит. Такое «подвела» люди годами ищут.

— А ты? — спросила Брусника. — Хочешь?

Вот говорили мне люди в прежней жизни, мол, Илья Ильич, ты ж такой степенный дядька, и взрослый, и неглупый, и видно что воспитанный где надо. Бабушек через дорогу переводишь, с выпивкой не борщишь, с советами непрошенными не лезешь. И ножом с вилкой ешь, как первая леди; и даже стульчак за собой опускаешь. Ну не мужик, а золото. И вот что же ты, Илья Ильич, при всём при этом, — говорили они, — материшься, как сапожник?

А потому что, блядь, нельзя! Нельзя! НЕЛЬ, — блядь, — ЗЯ! Ну невозможно некоторые вещи описывать без мата, ну вот нахуй запрещено!

Ну вот прикиньте, да? Ведёт меня грудастая-попастая дриадка в хижину. Молоденькая, свеженькая, упругенькая. Ну вот тащит за руку и даже, блядь, не тащит, а тянет; ну вот как будто бы ей, блядь, не терпится уже! А внутри хижины ванна горячая набрана стоит, дымится, — видать, клюкволюды её с той же помойки упёрли, что и свадебный костюм Чаги, — и в ванне этой лепесточки всякие плавают! И свечи стоят! Тут свеча! Там, блядь, тоже!

И подходит моя дриадка к ванне, и суёт в неё одну ножку и смотрит на меня так томно-томно, так развратно, блядь, развратно, и головой так брык в сторону, мол, давай, иди сюда. И гнётся она при всём при этом как кошечка по весне. И свет от свечей фигурку её где надо очерчивает, а где надо подсвечивает. И пар вокруг нее клубится.

И такая она вся… такая… ну вот чо, господа моралисты⁉ Какая она, блядь⁉ Красивая⁉ Или что там ещё у вас бывает… Привлекательная? Соблазнительная? Да вот нет же, блядь! Это ипотечная ставка в Германии соблазнительная, а моя дриада охуенная! ОХУЕННАЯ ОНА!

Настоящая дриада! Сочная, как, с-с-сука, сок! Такую ни одна из этих-ваших нейросеток не нарисует! А если и сподобится, то уж точно не анимирует те виды, которые мне сейчас открывались! Это же… Ну вот как ещё… Ну вот блядь! Ну вот никто ещё таких не порол, понимаете⁉ Никто не порол, а я буду! И вот что мне сейчас, блядь, сказать⁉

Я был крайне взволнован⁉ Да ну, в пизду вас… Взволнован я, ага…

Я в ахуе был! В АХУЕ! В восторженном и трепетном ахуе!

Брусника залезла в ванну целиком, будто гимнасточка без единого всплеска села в воду и поманила меня пальчиком.

Я на всякий случай огляделся в хижине. Запер дверь. Даром что связь здесь не ловит, всё равно выключил телефон. Выглянул в окошко на предмет химер, Егора Тильдикова, людей Мутантина, людей Клоновского и прочих всяких анестезиологов, — ну потому что я вообще ни разу не удивлюсь, если эти черти сейчас повылезают.

Затем я смахнул слезу счастья и прыгнул в воду к Бруснике. Ручищи я распустил сразу же. Летс петтинг стартед!

— Погоди, — хихикая, Брусника чуть оттолкнула меня.

Ну нет, никаких больше роялей! Что у тебя там⁉

— Что такое? — спросил я и снова попытался к ней прильнуть, но она снова меня остановила.

— Да погоди же ты. Если хочешь, я могу вот так, — сказала Брусника и тут прямо на моих глазах её зеленая кожа стала менять оттенок. Она просветлела и стала… ну… обычного телесного цвета. Человечьего. Вот только загорелого такого, чуть бронзового. Волосы у дриадки стали каштановыми, а золотые глаза карими.