Грозное чудище, которое минуту назад было всего лишь тщедушным пареньком без магического дара, поднялось на ноги и осмотрело себя.

Егор превратился в огромного, мощного и опасного хищника. Егор превратился в Крысопетуха.

О, да! — понял Егор. — Городецкая магия!

Магия оборотней. Магия, которая достаётся одарённому сразу же в полной мере; он сразу же оказывается на пике своего могущества и всё его дальнейшее развитие, — весь его кач, — направлен лишь на то, чтобы научиться как можно дольше удерживать себя в звериной форме.

— Кук-ка-рек-ко-ко-о-о! — прокричал Егор, задрав морду в небо, навстречу дождю.

Сверкнула молния. Почти тут же грянул гром. Все четыре глаза Егора обратились на улитоволка. Он оскалил свои крысиные зубы, напрягся всем телом и атаковал…

— Кук-ка-рек-ко-ко-о-о! — донеслось откуда-то из леса.

Я прятался от дождя под козырьком КПП клонофермы и жадно хлебал воду из двухлитровой пластиковой бутылки. Несмотря на непогоду, внутрь меня не пустили. Сказали, мол, для вас вход на территорию семьи Клоновских закрыт навсегда, подите прочь, вы косорукий урод и не прошли стажировку.

Левое полужопие уже почти перестало болеть.

Да, во второй раз я отошёл от анестезии гораздо быстрее. Да и легче, если уж на то пошло. Обошлось почти без отходняков, — наверное, тому виной стал мой ускоренный метаболизм. Надо бы на досуге поэкспериментировать с ядами; наверняка мое тело в своём нынешнем состоянии справится с ними на отличненько. Вот тебе и плюшка, кстати. Яды и болезни мне почти не страшны. Да и пришитый палец сросся так, будто бы ничего и не было.

— Что ж так льёт-то? — я выставил ладошку под дождь.

Полчаса назад, когда я пришёл в себя в пустой больничной палате и почти голый вывалился в коридор, то сразу же нарвался на охрану, — они меня как будто поджидали! Мне велели одеться и срочно покинуть клоноферму. Никакие возражения даже выслушивать не стали, проводили прямо до ворот.

Так что задание Мутантина я запорол. Вот. Интересно, как бы ему поделикатней сообщить об этом? И что теперь будет со мной, если он использует компромат?

Пу-пу-пу…

Одно знаю точно, меня не посадят. Наверняка, старший Клоновский меня ёбнет. Либо ёбнет с помпой, обставив всё как вызов на дуэль и месть за младшего братишку, либо тихо и спокойно, так что я просто однажды не вернусь домой с прогулки. В любом случае, дела мои плохи.

Выход у меня теперь один. Не имитировать режим загнанной крысы, а врубить его на самом деле, сыграть не опережение и до конца дня избавиться от компромата.

— Дилинь-дилинь-дилинь! — зазвонил мой телефон.

Ну отлично же! Лёха Мясорубов! Как будто мысли прочитал!

— Привет, алкаш. Проспался? — весело спросил я.

— Здорово, Илюх!

«Здорово, Илюх!» — это прекрасно. «Здорово, Илюх!» — это просто замечательно. «Здорово, Илюх!» — означает, что господин Мясорубов оказался не из тех людей, которые после попойки забывают о вчерашнем, напяливают маску холодного официоза и говорят: «Здравствуйте, Илья».

Значит, мы всё-таки подружились. Значит, у меня и вправду есть матёрый айтишник, поставщик паштета, да и просто надёжный человечек из сильного тверского клана.

Ну заебись же.

— Слушай, ты прости пожалуйста, что трубку не брал, — продолжил Лёха. — Что-то я вчера и впрямь переборщил с вином. Телефон на беззвучный поставил и спал прям до упора. Сейчас вот сижу с Варей в кафе, пивком поправляюсь, думаю, надо бы перезвонить. Как у тебя дела?

— Хреново, Лёх.

— Что случилось?

— Помнишь наш вчерашний разговор? Про компромат?

— Помню.

— Ну так вот меня прижали, — сказал я. — И времени почти что не осталось. Сможешь сегодня помочь? Сейчас прям?

— О чём речь, Илюх⁉ Заезжай к нам в отель, дам тебе флешку-жучок. И назови-ка мне фамилию этого барона. Пока добираешься, постараюсь нарыть инфу насчёт его бизнесов и прикинуть, где могут находиться родовые сервера.

— Мутантин его зовут.

— Понял, пробью.

— Спасибо, Лёх! Уже выезжаю, — я повесил трубку.

Выезжаю, ага. На чём?

— Дилинь-дилинь-дилинь! — снова телефон.

— Алло! Кузьмич? Как вы там?

— Хорошо, Илья Ильич, — сказал камердинер. — Вот только нас из дома не выпускают.

— Любку не трогали?

— Не, не трогали. Да оно им неинтересно по ходу. Они по ходу эти, как их, ну… которые глину прям друг в дружке замешивают.

— Э! — послышалось где-то на заднем фоне, и Кузьмич заржал.

Да, мои крепостные себя в обиду не дают. Молодцы.

— Ну ты не переживай, Кузьмич. План у меня есть.

— А я и не переживаю, Илья Ильич, — сказал камердинер. — Я тебе чего звоню-то? Мы с Любкой твоё задание почти выполнили. Я по знакомым пристроил всю партию паштета в сеть зоомагазинов.

— Ничего себе!

— Ага. Вот только не за деньги, а на реализацию, — добавил Кузьмич. — Ты же не против?

— Я только за, Кузьмич. Умничка. Сам думал так сделать.

— Ага. Спасибо. Ну вот. Я это сделал, а Любка… Она… Она… Сейчас… Давай я лучше трубку ей передам…

— Алло! Барин! Привет!

— Привет, Любаш.

— Барин, я короче заебенила упаковку и рекламу. Кидаю файлы, глянь-ка.

Дилинь-дилинь, — я открыл первый файл. Ну нихуя себе! Простенько, но очень стильно. Фон бледного лососёвого цвета, на нём надменная кошачья морда, стилизованная под карандашный рисунок, а чуть ниже текст. Красивым таким витиеватым курсивом крупно написано «Kisunde la Jri», а ниже подпись: «Ваша кошка есть вкусней, чем некоторые люди».

Дилинь-дилинь, — а это прилетела реклама. Любаша на скорую руку напилила мемасиков. Слева фото зачуханского кота, который весь состоит из кожи, костей и отчаянья и вот-вот отрыгнёт за ненадобностью свой желудок, а справа уютный такой шерстяной мурлыка. Под уродцем надпись: «Кот, который ест обычный корм», — а под красавцем: «Кот, который ест Кисюн де ля Жри».

И таких картинок несколько вариантов.

— Любаша, ты…

— Барин, не ругайся! — Любаша не дала мне договорить. — Для наружней рекламы я другой визуал сделаю, как только с редактором до конца разберусь, а вот это пустим таргетом по социальным сетям. Я уже настроила запрос, так что не промахнёмся.

— Ты что, умеешь в таргет?

— Да хули тут уметь? — удивилась Люба. — Почитала в сети как что делается, чуть полазала по рекламному кабинету, да и выставила всё как надо. Делов-то, блядь. Тык-мык.

— Любаша, ты прелесть.

На том конце трубки замолчали.

— Любаша?

— Да.

— Ты правда большая-пребольшая умничка. Передай-ка телефон отцу, пожалуйста.

Да, похоже я открыл в себе талант делегировать. Аферу с паштетом провернули без моего непосредственного участия. Надо будет посадить Кузьмича с дочкой на процент от продаж, чтобы прочувствовали денежку, а то на голом энтузиазме ехать скучно, грустно и нахуй не упёрлось; я-то знаю, как оно бывает.

— Алло?

— Кузьмич?

— Ага.

— Кузьмич, я тебе сейчас денег скину. Триста рублей, больше нету. Свяжись с типографией, запускай этикетки в печать.

— Ага.

— Оставшуюся часть передай Любке. Она знает, что делать.

— Ага.

— Ну всё тогда, давай. Если Мутантины будут возбухать, звони сразу же.

— Ага.

— До связи.

— Ага.

Тем временем дождь наконец-то перестал. Я в последний раз взглянул через стекло на охранника КПП, сотворил ему иллюзию смачного герпеса на верхней губе и потопал прочь. Прогуляюсь до остановки пешочком, а там на автобус и в Торжок, к Лёхе.

Распогодилось так же быстро, как и… разнепогодилось? Короче говоря, выглянуло солнышко, зачирикали птицы, а из мокрого леса потянуло такой свежестью, что аж голова закружилась.

Я даже припрыгивать стал по дороге.

— Попрошу тебя, чтобы солнце грело! — запел я; один хуй никто не слышит. — Попрошу тебя, чтобы море пело! Попрошу о том, о чём не просила! Попрошу любить меня силь-но-о-ОХ-ТЫ-Ж-ЁБАНЫЙ-В-РОТ!