В данном случае правомерность такого понимания социальной обусловленности уже сомнительна, так как огромное количество языковых фактов невозможно связать с действием какого-либо конкретного социального фактора, не говоря уже о том, что многие языковые явления создаются в течение целых эпох.
Такая же неясность наблюдается и в критике утверждения в языке так называемых имманентных законов. Имманентных законов в языке не существует.
«Внутренняя слабость концепций, в основе которых лежит принцип имманентности, абсолютной независимости знаковой системы того или иного рода, состоит в том, что этот принцип находится в явном противоречии с основным понятием семиотики – понятием знака. Сущность знака, его основная функция заключается в том, что он представляет, замещает нечто, находящееся вне этого знака и той знаковой системы, к которой он принадлежит»[28].
Знак действительно замещает нечто, находящееся вне языка. Однако В.З. Панфилов никак не может признать, что язык в то же время создает сферы, в которых начинают действовать имманентные законы. Для всех языков характерно разрушение конца слова, но эту тенденцию совершенно невозможно соотнести с чем-то внешним, существующим за пределами языка. Нельзя ни с чем внешним соотнести законы дистрибуции фонем в языке и т.д.
Плохое знание предмета может также отразиться на критике лингвистических теорий, объявляемых антимарксистскими.
Существует точка зрения, полностью отвергающая знаковость языка. Советский философ Л.О. Резников в свое время писал:
«Знаковая теория языка в сущности своей идеалистическая теория… Она антинаучна и реакционна… Так как содержанием слова является понятие, то признание слова в целом знаком предмета логически неизбежно приводит к утверждению того, что понятие также является отнюдь не отображением, но лишь знаком внешнего предмета, что приводит к чистейшему агностицизму»[29].
Вряд ли критик знаковой теории выступает в данном случае как материалист.
Общение людей вообще невозможно без знаков. Для того чтобы мысль одного человека стала достоянием другого она должна быть при помощи звуковых знаков облечена в чувственно воспринимаемую форму. Без знаков нет общения. Естественно, что каждый словесный знак должен представлять соединение звуковой материи со значением, так как звуковой комплекс, лишенный значения, не может выступать в роли знака. Значение необходимый атрибут знака.
Что же в таком случае приводит в негодование критиков знаковой теории? А приводит их нематериалистическое отождествление значения с понятием. По мнению этих критиков, если значение-понятие соединяется с звуковым комплексом в слове-знаке, то само понятие также превращается в знак. Отсюда следует вывод о непознаваемости действительности, поскольку всякий знак условен.
Когда значение соединяется в слове со звуковым комплексом, то никакой опасности превращения понятия в знак в действительности не происходит. Значение только соотносит звуковой комплекс с предметом, вместе с тем указывая на определенное понятие. Отражает окружающий мир понятия.
Слово его может отражать только через указание на понятие. Поэтому связь понятия со словом-знаком не может сама по себе превратить понятие в знак. Только незнание свойств изучаемого объекта могло породить критику знаковой теории слова.
Наиболее часто встречающийся недостаток критики заключается в отождествлении аспекта исследования и теории познания. Структуралистов иногда обвиняют в том, что в своих работах они исследуют явления языка в отрыве от истории говорящего на этом языке народа. При этом бывает неясно, что подвергается критике: общая теория познания, которой придерживается ученый, или он обвиняется за то, что исследует языковые явления в определенном аспекте, не предусматривающем установление связи этих явлений с историей общества. Но ведь аспект исследования может такую связь и не предусматривать. Если изучаемое явление определяется внутренними закономерностями языковой системы, то такой связи может и вообще не быть. Обвинять в узости аспекта исследования автора подобной работы можно в том случае, когда он начинает отождествлять узкий аспект исследования с общей теорией познания.
Материалистический подход к явлениям природы и общества лежит в основе любой науки. Отсюда можно сделать вывод, что материалистический подход к явлениям природы и общества и наука связаны между собой самым тесным образом. В истории нашей науки выдвигалось немало всякого рода общеметодологических положений, но некоторые из них утратили в настоящее время какое бы то ни было значение и это произошло потому, что подход к явлениям природы и общества, на котором они основывались, оказался нематериалистическим.
Часто задают вопрос, а что такое методология и чем она отличается от методов научного исследования. Методология всегда содержит некоторую сумму теоретических высказываний об общих свойствах изучаемого объекта и об особенностях его исторического развития. Применительно к языкознанию примером общеметодологических положений могут быть: язык – исторически развивающееся явление, язык – явление общественное, язык имеет собственные внутренние законы, хотя и тесно связан с обществом, различные стороны языка развиваются неравномерно, язык – это своеобразная система систем, языку свойственны так называемые диалектические противоречия, между развитием формальной стороны языка и развитием мышления могут быть расхождения, тенденции развития в языке противостоит тенденция к сохранению существующего, язык в известной мере зависит от физиологических особенностей человеческого организма, система языка не может быть абсолютно выдержанной и абсолютно непротиворечивой и правильной системой и т.п.
Общая методология науки сама по себе не может рассматриваться как ключ ко всякого рода научным открытиям, но она обладает свойством направлять и корригировать научные исследования. Эту ее роль можно сравнительно легко понять при рассмотрении приводимых нами ниже примеров.
Структуралисты обычно ставят знак равенства между логической доказательностью и сущностью предмета или явления. Но это положение фактически не согласуется с принципами марксистской философии и марксистского диалектического метода.
Логически правильные утверждения, относящиеся к области самой логики (и математики), в свою очередь поддаются содержательным (вещественным) интерпретациям. Но правильные по своей логической форме связи могут иметь место, разумеется, и в случае умозаключений, построенных на заведомо неверных посылках (соответственно неверными будут и полученные результаты). Могут создаваться и непротиворечивые, т.е. логически правильные теории, не отражающие, однако, объективной действительности. Отсюда следует, что класс логически правильных структур мышления и их элементов, истинных в содержательном смысле, и класс всех истинных научных теорий совпадают, но класс логически правильных суждений, умозаключений и теорий, вообще говоря, шире класса истинных утверждений. Поэтому логическая правильность содержания мышления – необходимый, но недостаточный признак его истинности.
Можно привести немало примеров, когда логическая непротиворечивость теории соединяется вместе с тем с ее несостоятельностью. Нельзя сказать, что теоретическая концепция марризма сама по себе была совершенно не логична. Она содержала постулаты, логически между собою связанные. Если язык надстройка, то он классовый, поскольку всякая надстройка классова, если смена надстройки связана со сменой общественной формации, то и развитие языка отражает смены общественных формаций, если ликвидация надстройки представляет скачок в новое состояние, то и развитию языка свойственны такие же стремительные скачки и т.д. Может быть сделан вывод, что логическое следование какого-либо суждения из других еще не решает вопрос об объективной истине, оно обеспечивает только логическую правильность. Если же мы выводим наши суждения из суждений, истинность которых уже доказана, выводное суждение само становится достоверным. В приведенном случае исходное суждение – язык надстройка – было неверным.
