Одной из интересных особенностей верхневашского говора удорского диалекта языка коми является наличие совершенного и несовершенного глагольных видов – явления, не встречающегося в чистом виде ни в одном из угро-финских языков, например: нöб вайсьыны ʽнести ношуʼ, но нöб вайны ʽпринести ношуʼ, летчыны, ʽвосходитьʼ, но летны ʽвзойтиʼ[300]. Несомненно, внешним фактором при создании глагольных видов здесь послужили русские говоры (удорский диалект выступом вторгается в территорию севернорусских говоров). Однако этот внешний фактор соединился с благоприятными условиями внутри самой грамматической структуры коми-языка: собственно возвратные глаголы в коми-языке своей формой могут показывать, что действие характеризует постоянное или временное поведение, постоянное или временное занятие (например, отсасьны ʽзаниматься помощьюʼ, куритчыны ʽзаниматься курением постоянноʼ). Эта возможность была использована для создания способа выражения несовершенного вида, откуда видовое противопоставление таких пар глаголов, как вайсьыны ʽнестиʼ и вайны ʽпринестиʼ.
Было бы ошибкой утверждать, как это делает Р.А. Будагов, что внутренний фактор каждый раз взаимодействует с внешним, поскольку существуют многочисленные случаи, когда внешние факторы в изменении никакого участия не принимают. Какой внешний фактор мог участвовать в создании греческой формы род. падежа genus ʽродʼ, которая в своем историческом развитии прошла ряд последовательных ступеней: сначала genesos, далее geneos и, наконец, genus? Вряд ли с помощью каких-либо внешних факторов может быть объяснено явление преломления (Brechung) в истории немецкого языка, которое заключается в том, что при последующих широких гласных окончания (а, е, о) корень также имеет более широкий вариант гласного (е, о, ео), а при последующих узких гласных (i, u) корень имеет гласный более узкий (i, u, iu). Ср. в.-др.-нем. gibis ʽты даешьʼ, gibit ʽон даетʼ, но gebames ʽмы даемʼ, gebant ʽони даютʼ.
Как уже указывалось, одной из наиболее характерных особенностей марристского подхода к явлениям языка является стремление связать все особенности языка с внешними причинами, т.е. с историей общества. На самом деле этот взгляд глубоко ошибочный. Конечно, в языке многое связано с историей общества, но далеко не все. Если бы язык состоял только из слов, то можно было бы допустить, что он отражает историю общества, но и то это было бы не совсем верно. На самом деле язык очень сложное явление. Самое парадоксальное в языке заключается в том, что язык, будучи сугубо социальным явлением, в то же время имеет сферы, где действуют специфические законы, не связанные с историей общества.
Следует всегда иметь в виду, что человек не только продукт развития общества, но он одновременно биологический организм. Поэтому язык не может не испытывать на себе влияния этого биологического организма.
Биологическая наука давно установила, что биологические возможности человеческого организма далеко не безграничны. Они имеют определенные биологические ограничения. Самое интересное состоит в том, что эти физиологические ограничения не могут быть устранены, так как это неизбежно привело бы к нарушению жизнедеятельности человеческого организма. Подобные перегрузки неизбежно вызовут реакцию, которая выразится в исчезновении следов полученных впечатлений или забываемости, или появлении признаков утомления, затрудняющих дальнейшую работу организма.
Следует заметить, что человеческий организм отнюдь не безразличен к тому, как устроен языковой механизм. Он старается определенным образом реагировать на все те явления, возникающие в языковом механизме, которые недостаточно соответствуют определенным физиологическим особенностям организма. Таким образом, возникает постоянно действующая тенденция приспособления языкового механизма к особенностям человеческого организма, практически выражающаяся в тенденциях более частного характера.
Одним из наиболее ярких проявлений защитных функций человеческого организма в языке является принцип экономии физиологических затрат. Проявление в языке принципа экономии физиологических затрат было достаточно хорошо известно лингвистам прошлого. По мнению Г. Курциуса, звуки языка не увеличиваются, а как бы изнашиваются. Этот процесс Курциус называл выветриванием. Более сильные звуки, т.е. трудно произносимые, постоянно переходят в слабые, или более легко произносимые. Используя эту общую закономерность, Курциус в своей капитальной работе «Grundzüge der griechischen Etymologie» пытается установить историческую последовательность звукопереходов в различных индоевропейских языках, решительно возражая против мнения некоторых этимологов, будто бы всякий звук может переходить во всякий. Глухие смычные, утверждает Курциус, требуют гораздо больше произносительных усилий, чем звонкие смычные. Поэтому звонкие смычные могут быть исторически более поздними по сравнению с соответствующими глухими[301]. В звукопереходе m > n m является более ранним. Звук r требует больше произносительных затрат, чем l. Поэтому в переходе r > l l является более поздним[302].
Основную причину звуковых изменений в языке Г. Курциус видел в стремлении к удобству. Удобство, как поясняет Курциус, может быть достигнуто двумя способами: неудобная артикуляция заменяется удобной. При этом обнаруживается общая тенденция изменения звуков – по направлению к передней части полости рта. Таким образом, из k возникает p, но не наоборот; или трудно произносимый звук заменяется более легко произносимым, например, смычные согласные переходят в фрикативные, переход в обратном направлении не наблюдается[303].
Действие принципа экономии в различных сферах языка довольно подробно рассмотрел В. Уитни[304].
Большое значение принципу экономии в языке придавал Бодуэн де Куртенэ. Замену звука или созвучия более трудного звуком или созвучием более легким он называл общим законом языка.
«Языковая жизнь, – писал Бодуэн де Куртенэ, – является непрерывной органической работой, а в органической работе можно заметить стремление к экономии и нерастрачиванию их без нужды, стремление к целесообразности усилий и движений, стремление к пользе и выгоде»[305].
Большое значение действию этого фактора придавал Е.Д. Поливанов:
«И вот, если попытаться одним словом дать ответ относительно того, что является общим во всех этих тенденциях разнообразных (и без конца – в самих различных языках повторяющихся) „типичных“ процессов, то лаконический ответ этот – о первопричине языковых изменений – будет состоять из одного, но вполне неожиданного для нас на первый взгляд слова: „лень“.
Как ни странно, но тот коллективно-психологический фактор, который всюду при анализе механизма языковых явлений будет проглядывать как основная пружина этого механизма, действительно есть то, что, говоря грубо можно назвать словами: „лень человеческая или – что то же – стремление к экономии трудовой энергии“»[306].
На большое значение тенденции к экономии неоднократно указывал А. Мартине.
«Языковая эволюция, – замечает А. Мартине, – вообще определяется постоянным противоречием между присущими человеку потребностями общения и выражения и его стремлением свести к минимуму свою умственную и физическую деятельность. В плане слов и звуков каждый языковой коллектив в каждый момент находит определенное равновесие между потребностями выражения, для удовлетворения которых необходимо все большее число все более специальных и соответственно более редких единиц, и естественной инерцией, направленной на сохранение ограниченного числа более общих и чаще употребляющихся единиц. При этом инерция является постоянным элементом, и мы можем считать, что она не меняется. Напротив, потребности общения и выражения в различные эпохи различны, поэтому характер равновесия с течением времени изменяется.
Расширение курса единиц может привести к большей затрате усилий, чем та, которую коллектив считает в данной ситуации оправданной. Такое расширение является неэкономичным и обязательно будет остановлено. С другой стороны, будет резко пресечено проявление чрезмерной инерции, наносящей ущерб законным интересам коллектива. Языковое поведение регулируется, таким образом, так называемым „принципом наименьшего усилия“; мы предпочитаем, однако, заменить это выражение, предложенное Ципфом, простым словом „экономия“»[307].
