Однако в отличие от вербалистов Павлов признавал наличие разных типов мышления, что совершенно ясно вытекает из некоторых его высказываний:
«Вторые сигналы представляют собой отвлечения от действительности и допускают обобщение, что и составляет наше лишнее, специально человеческое мышление»[167].
Здесь слово лишнее ясно свидетельствует о том, что ученый допускает наличие каких-то других типов мышления, помимо специально человеческих.
И это так.
«Мышление обезьяны, – говорил Павлов, „ручное“, его вы видите глазами, в ее поступках, в действии»[168].
Исследователь совершенно явно признавал наличие так называемого практического мышления. Он даже допускал возможность мышления без слов:
«…в коре может иметь место группированное представление явлений внешнего мира, т.е. форма конкретного мышления, животного мышления без слов»[169].
Так что совершенно напрасно вербалисты ищут в Павлове своего союзника. Ученый понимал все эти явления более реалистично.
Другая группа лингвистов и психологов допускает возможность мышления без языка, признавая одновременно также возможность словесного мышления. Вот что пишут по этому поводу И.М. Соловьев и Ж.И. Шиф:
«Трудно согласиться с тем взглядом, который полностью отделяет мышление от прочей познавательной деятельности человека и противопоставляет его всем другим видам психической деятельности. Успехи психологической науки вынуждают подвергнуть сомнению гипотезу о полной независимости и самостоятельности интеллектуальной деятельности. Следует усомниться в том, что реализация мышления возможна лишь в строго очерченных пределах, включающих совершенно особый психический материал.
Тезис о том, что осмысленность прочих психических процессов всегда и исключительно обязана включением со стороны обособленно стоящего мыслительного аппарата, также вызывает сомнения. Мышление не только и не просто вносится в память, деятельность памяти способна приобретать характер мышления. В отношении представлений мышление рассматривается как нечто извне приходящее и упорядочивающее их течение. Не следует, однако, исключать возможность такой динамики, которая является по своему качеству мышлением. Все более накапливаются доказательства в пользу понимания мышления как своеобразного динамического процесса, который может осуществляться различным психическим материалом, происходить в любой „психической среде“, во всякой „области психики“».
Правилен, по нашему мнению, взгляд, рассматривающий мышление как познавательную деятельность, усматривающий в мышлении высшую ее форму. Мышление характеризуется не изоляцией от других компонентов познавательной деятельности, но их охватом, своеобразным сочетанием и взаимодействием между ними. Мышление осуществляется не только в сфере абстрактно логического познания, но и в сфере познания чувственного, а в пределах последнего осуществляется материалом образов восприятия, понятия и воображения.
Придавая большое значение абстрактно-логическому мышлению, мы не забываем, что мышление имеет и другие виды, осуществляемые посредством иных форм отражения. При этом всякий анализ мышления обнаруживает, что качественные различия форм отражения действительности, осуществляемого психикой человека, отнюдь не препятствуют их взаимосвязи и кооперации при решении мыслительных задач, а напротив, весьма часто содействуют их успешному разрешению[170].
На точке зрения признания разных видов мышления стоит также психолог С.Л. Рубинштейн:
«Теоретическое мышление, раскрывающее закономерности своего предмета, – замечает С.Л. Рубинштейн, – является высоким уровнем мышления. Но было бы совершенно неправильно сводить мышление в целом исключительно к теоретическому мышлению в абстрактных понятиях. Мы совершаем мыслительные операции, не только решая теоретические проблемы, но и тогда, когда, прибегая к абстрактным теоретическим построениям, мы с более или менее глубоким учетом объективных условий осмысленно решаем любую задачу, оставаясь в рамках наглядной ситуации. Существует не только отвлеченное, но и наглядное мышление, поскольку в некоторых случаях мы разрешаем стоящие перед нами задачи, оперируя в основном наглядными данными»[171].
Существуют такие практические задачи, которые могут быть решены на основании тех данных, которые представлены в наглядном содержании самой проблемной ситуации.
«Для мышления, направленного на разрешение именно таких задач, характерно, что оно совершается в ситуации действия, в непосредственном действенном контакте с объективной действительностью, так что „поле зрения“ мышления совпадает с полем действия; у мышления и действия одна и та же плоскость оперирования; ход мыслительной операции непосредственно включен в действенную ситуацию, в ход практического действия; в нем практическое действие реализует каждый этап решения задачи и подвергается постоянной непосредственной проверке практикой»[172].
По мнению Л.С. Выготского,
«речевое мышление не исчерпывает ни всех форм мысли, ни всех форм речи. Есть большая область мышления, которая не будет иметь непосредственного отношения к речевому мышлению. Сюда следует отнести раньше всего, как указывает Бюлер, инструментальное и техническое мышление и вообще всю область так называемого практического интеллекта, который только в последнее время становится предметом усиленных исследований»[173].
По-видимому, элементарное практическое мышление признавал также Павлов. «Мышление обезьяны, – говорил И.П. Павлов, – „ручное“, его вы видите глазами в ее поступках, в действии»[174].
«Содержанием языка, – замечает А.Г. Руднев, – является жизнь мысли», язык же в свою очередь представляет собой «только основной элемент мышления, но не единственный. Отличие мышления от языка состоит в том, что мышление имеет в качестве своей чувствительной основы не только язык, но и ощущения, восприятия, представления, которые возникают в процессе воздействия природы на органы чувств человека, в процессе практической деятельности людей. Это значит, что язык и мышление не тождественны, что ощущения, восприятия, представления, порожденные воздействием вещей внешнего мира на органы чувств и составляют, по мнению И.П. Павлова, первую сигнальную систему. Они не только представляют собой базу для мыслительного процесса глухонемых, но и используются в той или иной степени всеми людьми»[175].
Большую доказательную силу для обоснования тезиса о появлении мышления до возникновения языка имеет признание наличия мышления у животных. Наличие мышления у животных признавал Ф. Энгельс:
«Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности: индукция, следовательно также абстрагирование… анализ… синтез»[176].
Такого же мнения придерживался и И.М. Сеченов:
«У животных помимо прирожденной машинообразной умелости производить известные действия часто замечается умение пользоваться обстоятельствами данной минуты, чего нельзя объяснить иначе как сообразительностью животного, его умением мыслить»[177].
Подобное высказывание можно найти и в работах Л.С. Выготского.
