Представление об общем, абсолютно освобожденном от всего чувственного, абсолютно не реалистично и отражает механистический взгляд на вещи. Наши общие понятия только тогда лишаются всего чувственного, когда мы о них ровным счетом ничего не знаем. Во всех других случаях произношения слова, служащего названием вещи, вызывает, хотя и редуцированный, но какой-то чувственный образ данной вещи.
Можно привести много авторитетных высказываний, показывающих, что дело обстоит совсем не так, как изображают его А.Д. Наседкин, П.В. Чесноков и др.
«…нормальный человек, – говорит И.П. Павлов, – хотя он пользуется вторыми сигналами, которые дали ему возможность изобрести науку, усовершенствоваться и т.д., будет пользоваться второй сигнальной системой только до тех пор, пока она постоянно и правильно соотносится с первой сигнальной системой, т.е. с ближайшим проводником действительности»[135].
«Во всякое понятийное обобщение, – замечает С.Л. Рубинштейн, – как правило, включена чувственная генерализация. Чувственные элементы, включенные в отвлеченное мышление, то и дело выступают в виде чувств, схем, интуитивных решений, отвлеченных проблем и т.д.»[136]
«Чувственное и абстрактное взаимосвязаны. Никакое отвлеченное познание невозможно в отрыве от чувственного. Это не только в том смысле, что любое теоретическое мышление исходит в конечном счете из эмпирических данных и приходит даже к самому отвлеченному содержанию в результате более или менее глубокого анализа чувственных данных, но и в том, более главном смысле, что то или иное, пусть очень редуцированное чувственное содержание, всегда заключено и внутри отвлеченного мышления, образуя как бы его подоплеку» (там же, с. 70, 71).
По мнению Л.С. Рубинштейна,
«наглядные элементы включаются в мыслительный процесс в виде более или менее генерализированного содержания восприятия, в виде обобщенных образных представлений и в виде схем, которые как бы антицитируют и предвосхищают словесную еще не развернутую схему мыслей» (с. 61).
«В гносеологической литературе широко представлена та точка зрения, что чувственному познанию доступны только явления, а не сущность, только случайное, а не необходимое, только единичное, а не общее, только субъективное, а не объективное. В какой мере это действительно так?
Прежде всего: поскольку объектом ощущения и восприятия является объективная реальность, ясно, что в самом их объекте заключено и единичное, и общее, и случайное, и необходимое, и явление, и сущность (т.е. существенное в явлениях). Ясна, далее невозможность такого метафорического обособления друг от друга явления и сущности, единичного и общего, случайного и необходимого, которое предполагается отнесением к ощущению и восприятию только явления (в отрыве от общего), только случайного (в отрыве от необходимого)» (с. 103).
Идея о том, что в чувственном нет общего имеет своим источником широко распространенное среди некоторых философов и лингвистов убеждение, что чувственное не способно вообще создать общее. По мнению В.З. Панфилова:
«…мы не можем себе представить дом или собаку вообще и т.п. И это понятно, так как мы могли бы это сделать только в том случае, если бы были возможны обобщенные ощущения, являющиеся элементами представления»[137].
В действительности здесь чувственное обобщение создается, но только не тем путем, как предполагает Панфилов. Трудно представить, что созерцание пяти елей способно создать чувственную амальгаму обобщенного чувственного, но тем не менее амальгама здесь все-таки получается. На основании чувственного содержания человек получает знание о предмете. Он знает, например, что такое пальма, какой у нее ствол, какие листья, какого цвета кора и т.д.
Он может даже чувственно представить себе пальму. Ее образ будет слагаться из частей когда-то виденных им в жизни пальм или в роли ее чувственного заменителя может выступать совсем недавно виденная им пальма.
Лучшим доказательством того, что дело происходит именно так, является деятельность художника. Художник может сесть за стол и нарисовать пальму, хотя в данном месте пальмы вообще могут не расти.
Кроме того, следует иметь в виду некоторые другие, весьма существенные факты. Абстрактное мышление протекает на базе материала чувственного познания и является органическим продолжением и развитием чувственного познания.
«Исходным материалом для образования понятий являются воспринимаемые и наглядно представляемые чувственные образы окружающей предметной действительности. Образование понятий происходит путем отвлечения каких-либо сторон этих чувственных образов и осознания их как особых, самостоятельных отражений мысли»[138].
Если из этих фактов делать логические выводы, то понятие как-то должно быть преемственно связано с его предшественниками или формами чувственного познания мира, т.е. ощущением, восприятием, представлением, а также с чувственным образом предмета. Эта преемственность должна состоять в том, что в понятии в какой-то мере должно сохраняться что-то чувственное, хотя и в меньшей мере. Это доказывается хотя бы тем, что при произношении слова всегда выступает какой-то чувственный образ, сопровождающий понятие. При произношении слова «лошадь» в сознании говорящего и в особенности в сознании слушающего возникает чувственный образ лошади – общие очертания ее тела, уши, копыта, хвост и т.д. Понятий, лишенных всего чувственного, в действительности не существует.
С.Л. Рубинштейн справедливо замечает,
«что различие между ощущением и мышлением заключается не в том, что в первом вообще отсутствует обобщение (генерализация), что всякое обобщение дело только мышления. Обобщение есть и в ощущении и мышлении, но характер этого обобщения различен»[139].
Кроме того, не всякий звуковой комплекс может обозначать во всех случаях предельно абстрагированные предметы.
Приведем небольшой отрывок из «Капитанской дочки» А.С. Пушкина:
«Никто не встретил меня. Я пошел в сени и отворил дверь в переднюю. Старый инвалид, сидя на столе, нашивал синюю заплату на локоть зеленого мундира»[140].
Сам процесс мышления не представляет однородного целого. Мы часто не мыслим понятиями.
«Логическая отнесенность, – замечает Л.А. Абрамян, – не всегда равносильна отнесенности к научному понятию. С понятиями в строгом смысле соотносятся термины, составляющие особую часть лексики. Обыденные же слова, или, точнее говоря, слова, используемые в ненаучном контексте, соотносятся с идеальными образами, менее определенными, чем логическое понятие, но в то же время более обобщенными, чем чувственное представление»[141].
Кроме того, даже чувственные формы познания по степени абстрагированности не находятся на одном уровне.
«Можно допустить, – говорит Д.П. Горский, – что уровень абстракции у представлений может быть неодинаковым… Представления бывают разные: с одной стороны, их образы могут быть близки к ситуации, в которой воспринимается предмет, с другой стороны, – более отвлеченные и обобщенные»[142].
Многие представители этой точки зрения признают мышление у животных, но это мышление всегда привязано к определенной ситуации.
«Мышление животных, – замечает П.Ф. Протасеня, – протекает на почве первой нервной системы, т.е. не носит словесного характера. Оно рождается лишь под непосредственным влиянием внешних материальных объектов и процессов, оказывающих влияние на органы чувств животных»[143].
