По мнению Ю.Д. Дешериева,
«споры об односторонней и двусторонней сущности знака до сих пор не дали эффективных результатов. Обе концепции оказались неприменимыми в должной мере к основным единицам языка. Суждение об односторонней сущности знака выводит последний за пределы языка… Любая языковая единица должна обладать наряду с материальной природой и значением…»[68].
Форма многозначна. Обе концепции не учитывают особенностей плана содержания применительно к полисемии, омонимии, к слову-предложению, к различным функциональным нагрузкам слова (экспрессивная, эстетическая и другие функции)[69].
«То, что принято называть языковым знаком, не является, ни односторонней, ни двусторонней, ни трехсторонней (как полагал А.А. Потебня) сущностью. Тот феномен, который принято называть языковым знаком, как лингвистическая единица представляет собой в теоретическом и в широком социально-лингвистическом и философском плане не знак, а исторически сформировавшуюся лингвистическую субстанцию»[70].
Эта критика также не затрагивает и не решает центральную проблему знаковости языка – проблему значения.
С течением времени знаковая теория начинает приобретать известное признание. Знаком начинают называть звуковую оболочку слова. Характерно в этом отношении рассуждение Е.М. Галкиной-Федорук:
«…звуковой комплекс является выражением общенародного понятия о каком-либо предмете действительности. Поэтому знаком, т.е. „обозначаемым“, можно назвать звуковой комплекс слова, а не понятие, заключенное в слове. Поэтому следует категорически исключить возможность видеть и в „значении“ слова „знак“. Слово своим звуковым составом выражает понятие, которое отражает явление действительности, и вместе с тем называет его, тем самым формируя понятие. Следовательно, слово – не копия предметов, но и не знак их»[71].
Того же мнения стал придерживаться и Л.О. Резников, который раньше вообще отвергал знаковую теорию слова:
«То, что репрезентируется знаком, – не есть сам знак, иначе процесс репрезентации потерял бы всякий смысл. Звучание слова является материальным и выполняет по отношению к предмету функцию знака.
Значение в свою очередь отображает предмет не непосредственно, а опосредованно – через звучание, так как обобщенное понятийное содержание действительности возможно только через вторую сигнальную систему, т.е. особую систему физиологических связей, возникающую при произношении и воспроизведении звуковых комплексов, имеющих обобщенное значение (выступающие как сигналы сигналов)»[72].
Последовательным поборником этой точки зрения является также В.З. Панфилов:
«…Языковым знаком следует считать не языковую единицу в целом, а лишь ее материальную сторону, т.е. языковой знак представляет собой не языковую единицу в целом, а лишь ее материальную сторону, т.е. языковой знак представляет собой не двустороннюю, а одностороннюю сущность»[73].
Для доказательства этого положения В.З. Панфилов приводит следующую аргументацию:
«…идеальное, будучи продуктом мозга как формы высокоразвитой материи вместе с тем является результатом отражения вне и независимо от человека существующей действительности и в этом смысле также вторично по отношению к ней. Это положение имеет силу и в отношении той формы идеального, которую представляет собой идеальная сторона языковых единиц. Вторичность этой формы идеального как продукта мозга состоит также и в том, что она есть результат отражения действительности и, следовательно, не может не быть подобной этой действительности. Положение же о произвольности идеальной стороны языковых единиц предполагает, что она, не будучи подобна объективной действительности, независима от нее и, следовательно, не является вторичной по отношению к ней, т.е. в его основе лежит идеалистическое решение о соотношении материального и идеального. Итак, идеальная сторона языковой единицы, будучи образом тех предметов объективной действительности, с которыми она соотносится, в отличие от ее материальной стороны не является произвольной и, следовательно, знаковой по своей природе. Этой природой обладает лишь материальная сторона языковой единицы…
Знак есть обозначающее, объективная действительность – обозначаемое; значение знака есть отражение, объективная действительность – отражаемое»[74].
К мнению В.З. Панфилова присоединяется В.М. Солнцев. Он считает, что признание значения отражаемой категории, однородной с понятием, и тем самым понимание значения как факта сознания, препятствует включению значения в состав знака и служит основанием для признания знака односторонней сущностью[75].
«Концепция одностороннего знака исходит из того, что знак сам по себе есть только указатель, только означающее, а значение знака, его означение и есть то, на что данный знак указывает, и оно не входит в состав знака»[76].
Солнцев даже не ставит вопроса, что же придает материальному телу знака способность на что-то указывать. Знак же как материальный предмет всегда находится вне человека… Если же включить понимание таким образом значения в знак, то следует признать, что знак указывает на самого себя, или что одна часть знака указывает на другую, а это абсурдно[77].
Между тем значение не может быть оторвано от знака и указывает оно не на своего материального носителя, а на нечто другое.
Того же мнения придерживается П.В. Кониин:
«По отношению к обозначаемому предмету значение выступает отражением, субъективным образом объективно-существующего предмета»[78].
Т.П. Ломтев также определяет значение как отражение:
«Языковое значение представляет собой особое явление и по отношению к объективной действительности. Между знаком и значением существует определенное отношение. Это отношение выражения. Знак есть выражающее: он материален; значение есть выражение: оно идеально. Между знаком и значением, с одной стороны и объективной действительностью с другой, существует другое отношение. Это – отношение обозначения для знака и отношение отражения для значения знака. Знак есть обозначающее, объективная действительность – обозначаемое; значение знака есть отражение, объективная действительность – отражаемое. Слово представляет собою не знак, а единство знака, как выражающего средства, и значения, как выражаемого содержания, которое в то же время является отражением объективной действительности. Слово связано с объективной действительностью: отношением обозначения и отношением отражения»[79].
Сходные высказывания можно найти и в работах Ю.С. Степанова. – Значение слова он считает одной из форм отражения действительности[80].
Можно ли такую трактовку лингвистического знака назвать подлинно материалистической? Нельзя, потому что она противоречива. Изъять полностью значение из характеристики знака, сказать, что оно к знаку не относится, значит полностью устранить сущность самого знака. Звук, лишенный какого-либо значения, вообще не является знаком. Поэтому значение представляет неотъемлемую часть знака. При иной трактовке сущности знака устраняется само понятие знака.
