— По-моему, товарищи, мы отвлеклись, — произнес директор института, не поднимая глаз. — Научно-исследовательский план на пятилетку нам никто не снимет, тем более по такому важному объекту, как Южный участок Кедровского разреза. Отсюда вывод: ни о каком изменении тематики, на мой взгляд, не может быть и речи! Трудовая дисциплина, повышение производительности труда и соцсоревнование — все это теснейшим образом взаимосвязано между собой... У меня вопрос к Владимиру Петровичу Кравчуку: согласны ли вы продолжать вести тему (без всяких отклонений в сторону, разумеется!) по подземному дренажу Южного участка?

— Нет, эту тему я вести не буду.

— Почему?

— Я — научный работник. А заниматься изобретением велосипеда не имеет смысла. Он уже давно изобретен, — стал на дыбы Владимир.

Петр Михайлович слушал сына и морщился. Зачем эти кавалерийские наскоки? Они только восстанавливают людей против сына. Тоже мне, учитель нашелся — мораль читает. А ведь хочет же остаться в аспирантуре! Хочет, но не умеет вести себя, правильно построить защиту.

— Вам бы, Владимир Петрович, поучиться у своего отца скромности и приличию, — укоризненно заметил Добрыйвечир, а Зубарев насмешливо-снисходительным голосом добавил: — Ему скромность не нужна! Он, очевидно, считает себя гением!.. Стыдно, молодой человек! Тут ведь сидят уважаемые всеми люди, кандидаты и доктора наук...

— Чепуха! — запальчиво отмахнулся Владимир. — Никаким гением я себя не считаю! Главное для меня то, что поверхностный способ дренажа не засоряет воду, чего не скажешь о подземной схеме осушения. Я несколько раз ездил на разрез и знаю о Кедровском месторождении чуточку больше, чем сидящие здесь члены ученого совета.

— Ну и что? — невинно произнес Зубарев. — Все члены ученого совета еще неделю назад ознакомились с соображениями Игоря Николаевича Бокова по поводу осушения Южного участка. Подземная система на данном этапе лучше. Вас же и газета не поддержала. Не думайте, что только вас одного волнует охрана окружающей среды. Для того чтобы вода не загрязнялась, мы предусмотрели на Кедровском месторождении очистные сооружения!

— Они очень дорого стоят. И возводить их непросто.

— Ничего. Сделаем.

— Но при поверхностном дренаже сэкономится много подземной воды. Очень много! Ее не надо будет забирать из горных пород! — упорствовал Владимир.

Зубарев прищурился.

— Вы что же, подсчитали, что нужнее, дороже государству — вода или уголь? По какому, простите, способу? Ну а самое главное — и тут я полностью на стороне Игоря Николаевича! — где гарантии, что вы обеспечите скважинами безопасные условия для работы в забоях людей и горных машин? Ведь для нас жизнь людей — это самое важное, самое дорогое!

— Гарантии будут.

— Когда? Через десять лет? Да и кто их даст? Госстрой?

Владимир молчал. Он сказал все, что хотел. О чем думал неделями. Его душила обида, сердце билось часто и глухо.

«Как мы иногда умеем пользоваться тем, что в нашей стране на первом месте стоит забота о человеке, — усмехнулся он с горечью. — Безопасность шахтеров, нормальные условия для работы горных машин. Если сделать по науке — все будет! Но почему никто не думает, как потом жить человеку на этой земле?»

— Будем заканчивать, товарищи. Поскольку мнения разделились, давайте голосовать... — Зубарев обвел испытующим взглядом сидящих в зале людей, свел в твердые складки кожу на костистом лице. — Итак, кто за то, чтобы... исключить Владимира Петровича Кравчука из заочной аспирантуры нашего института? Голосование открытое, это не защита диссертации... Прошу поднять руки!

Подсчитали голоса: десять — «за», семь — «против» (в том числе секретарь парткома Добрыйвечир), трое — воздержались от голосования, к ним принадлежал и Кравчук-старший.

Решение ученого совета не явилось неожиданностью для Петра Михайловича, такого поворота событий следовало ожидать. Удивило его лишь то, что Добрыйвечир поддержал, по существу, Владимира. А ведь он, Петр Михайлович, был почти убежден (по опыту предыдущих заседаний ученого совета), что секретарь парткома и теперь станет на сторону Зубарева. У Петра Михайловича сложилось уже мнение, что Добрыйвечир — человек «поющий» всегда с чужого (зубаревского!) голоса. А получилось — наоборот. Странно.

«Полный провал! — думал уныло Владимир. — Боков, конечно, всеми силами и средствами будет теперь защищать подземный способ осушения. Если на Кедровском месторождении применят вертикальные скважины, его докторская во многом проиграет. Он, конечно, может сосредоточить внимание на других карьерах — благо в Союзе подземную систему осушения еще широко используют, — но ведь Кедровский разрез — крупнейший в стране. Бокову очень хочется, чтобы его идея прошла именно здесь. Нужна красивая упаковка для товара. Дабы товар этот бросался в глаза!

Ну а Зубарев? Почему он против? Загадочный человек этот новый директор института. Оверкина утверждает, что двенадцать лет назад, будучи в составе экспертной комиссии министерства, Зубарев поставил свою подпись под подземной схемой осушения Кедровского разреза. Ну, а теперь — защищает честь мундира? Он, мол, — человек слова. Вздор! Всегда можно перестроиться. Было бы только желание...»

По улицам сизыми буклями змеилась поземка, охлестывая стены домов густой мучнистой пылью. На остановке троллейбуса — у Владимирского собора — люди пританцовывали от стужи, грели дыханием руки.

Купив в киоске проездных талонов, Саша, уставший после экзамена в университете, пристроился к толпе. Из-за непогоды и оледенения автотрассы троллейбусы ходили нерегулярно. Саша рассеянно смотрел на изогнувшиеся от порывов ветра белые тополя на бульваре Шевченко, на толстые, словно обросшие клочьями ваты, телеграфные провода, проносящиеся в сизом дыму «Волги», «Жигули», «Москвичи»... Почему отец не помог Володе? Пусть Володя прав не во всем, но разве в его схеме осушения Южного участка Кедровского разреза нет рационального зерна? Взяли и перечеркнули все. Одним махом. В один присест. Научный руководитель — против, ученый совет — тоже. Ну и вдобавок ко всему — отец против. Бермудский треугольник. На отца, наверно, давили. Но ведь человек должен иметь свое личное мнение. А отца что-то не поймешь. В чью дудку он дует? Почему уклоняется от разговора на эту тему? Как будто Саша чужой в доме.

Подошел троллейбус — неприветливый, холодный, с белыми от плотной игольчатой изморози окнами. Саша забился в угол, положил на колени кожаный портфель с конспектами. Сегодня он «спихнул» последний экзамен по минералогии. Впереди — две недели каникул. Радуйся, друг, веселись... Однако радости не было.

Вот уже четвертый месяц, как Володя очертя голову уехал на край света. Прислал из Красноярска письмо. Моделирует на сеточном электроинтеграторе процесс осушения Южного участка скважинами. Не перевелись еще на этом свете добрые люди. Помогли с жильем и трудоустройством, дали электроинтегратор. Чужие люди помогли, а отец родной не захотел...

Саша расстегнул пальто, вытащил из внутреннего кармана конверт, в который уже раз принялся читать Володино письмо.