Это был обычный день на контрольно-пропускном пункте. Туристов было много, пограничники и таможенники работали с полной нагрузкой.

Медленно подруливали к красно-зеленому полосатому шлагбауму машины с иностранными номерными знаками. Серые «Фольксвагены», черные «Форд-консулы-2000», синие «Рено», желтые «Крейслеры», высокие красные «Икарусы»...

Распахивались дверцы, туристы не спеша, разминая затекшие от долгого сидения ноги, выходили из машин. Любезно показывали пограничникам паспорта.

Немецкая речь, английская, французская... Приглашение в таможенный зал. Обычные формальности.

— Есть ли в машине предметы, утаенные от досмотра таможни?

— Нон... Нон, месье!

Старший инспектор таможни Василий Иванович Елизаров попросил владельца «Рено» отойти от машины — он должен осмотреть ее.

Осмотр длился несколько минут.

— Пожалуйста! Все в порядке. Можете ехать.

— Мерси! Адью, мои ами![1]

— Всего доброго. До свидания.

Елизаров промокнул белоснежным носовым платком лоб — жарко в костюме! — поправил галстук и подошел к «Форд-консулу-2000». Контрольный осмотр продолжался...

И так было каждый день. Все повторялось в той же последовательности. Василий Иванович осматривал автомашины и личные вещи туристов, сверялся с таможенными декларациями, ставил свою подпись. Одних — отпускал быстро, других — немного задерживал. Поджарый, в серой униформе с тремя блестящими звездочками в узких петлицах, он был, как всегда, немногословен, деловит.

На таможне Елизаров без малого двадцать лет. Он знал три языка: немецкий, английский и французский, хорошо разбирался в автомобилях, что тоже было немаловажной деталью в его беспокойной работе.

Двадцать лет — срок немалый. За это время Василий Иванович успел насмотреться на таможне всякого: и хорошего, и плохого...

В обеденный перерыв Елизаров сидел в служебной комнате, листал журнал «Огонек». Здесь же были и другие сотрудники таможни.

На тумбочке шумел маленький вентилятор, по стенам и креслам бегали яркие солнечные зайчики.

— Ну и духотища! Градусов тридцать, не меньше. Сюда не вентилятор, а холодильную установку надо, — вздохнул инспектор Осадчук, смахивая широкой ладонью бисеринки пота с лица.

Елизаров отложил в сторону журнал и перевел взгляд на контрольный телевизор. На большом экране — зал отдыха для иностранных туристов таможни. У низких кресел стояли чемоданы в пестрых наклейках, лежали какие-то свертки, ящики, вещи... Вот мелькнула белокурая женщина в черных очках... Старушка с красным собранным зонтиком... Молодой парень в потертых джинсах и спортивной майке с надписью «Splengler»... Толстяк в светлых шортах... Два негра, юнец с длинными, как у монаха, волосами...

«С каждым днем туристов все больше. Разгар сезона, — подумал Елизаров. — Нелегким выдалось для нас это лето...»

Сзади к толстяку приблизился парень в потертых джинсах, тронул за плечо. Толстяк нервно вздрогнул.

«Напряжен... От жары, наверно, а может, и неприятности какие-то», — мелькнуло у Василия Ивановича.

Привычка вот так, в обеденный перерыв, созерцать неторопливо происходящее в зале отдыха для иностранных туристов укоренилась за Елизаровым давно — с тех пор, как появились на таможне контрольные телевизоры. Это была профессиональная привычка. Из таких вот наблюдений порой можно было почерпнуть немало полезного.

Вот и сейчас Елизаров с интересом смотрел на голубой экран.

Парень в потертых джинсах что-то сказал толстяку. Тот улыбнулся и вытащил из кармана шорт записную книжку. Быстро снял закрепленную там на зажиме добротную авторучку и протянул парню. Парень наморщил лоб, сделал какую-то запись на спичечном коробке. Снова что-то сказал. Потом поглядел оценивающе на авторучку, одобрительно кивнул и вернул владельцу.

Толстяк опять стал мерить шагами холл, посматривая то и дело на большие электрические часы над дверью из прозрачного пластика...

После обеденного перерыва Елизаров занял свое привычное место за столиком в зале контрольной проверки.

Группа автотуристов из западных стран была многочисленной и пестрой. Василий Иванович пропустил парня в потертых джинсах, старушку с красным зонтиком, молодую пару... К столику подошел толстяк в светлых шортах.

Елизаров быстро пробежал глазами таможенную декларацию... «Пауль-Людвиг Шнейдер... Маршрут следования: Ужгород — Ялта — Москва — Киев — Ужгород... Машина «Фольксваген»... Номер: I-98... Срок — две недели... Бюро «Интурист»... 15 июля 1981 года».

Василий Иванович внимательно осмотрел машину. Все в норме. Ничего подозрительного.

— О майн готт! Нельзя ли шнеллер? У меня жена дома... в Крумштадт... ошень тяжело заболел! — произнес на ломаном русском языке Шнейдер.

— Простите, сегодня много туристов. Служба, — вежливо ответил Елизаров.

Шнейдер улыбнулся:

— О, я-я... ферштеен! Служьба... — И, бросив нетерпеливый взгляд на часы, вздохнул.

Чемодан с вещами Шнейдер раскрыл сам, не дожидаясь напоминания Елизарова.

— Биттэ!

Две пары синтетических носков... мужская сорочка... аккуратно сложенные белые брюки... электробритва... французский одеколон... цветные открытки с видами Москвы и Киева... блокнот... разноцветные значки... сувениры — Буратино, русская матрешка...

— Недозволенного ничего не везете? — ровным голосом спросил по-русски Елизаров, испытующе поглядывая на туриста.

— Найн, найн... — отрицательно затряс тот головой, и Василий Иванович, снова услышав чеканную немецкую речь, не преминул отметить про себя, что этот Шнейдер неплохо знает, очевидно, русский язык. Но только почему иностранец так нервничает? Если он честный и контрабанды не везет, зачем ему волноваться? А может, переживает из-за жены? Тяжело заболела ведь, а ехать ему еще долго... «Нет, я, наверно, неправ. Скоро всех буду подозревать. Чертовщина какая-то!» — подосадовал мысленно Василий Иванович.

Елизаров еще и еще раз ощупывал цепким взглядом каждую вещь в чемодане. С одной стороны, он чувствовал неловкость. А вот с другой стороны... Нет, торопиться нельзя. Что-то мешало Елизарову сказать традиционное: «Пожалуйста! Все в порядке. Можете ехать». Шестое чувство, что ли.

Елизаров осмотрел электробритву, полистал блокнот.

Шнейдер вынул из целлофанового пакетика жевательную резинку и, сняв обертку, кинул в рот.

— Освежает. Зэр гут, — прогудел он, прищурившись.

Василий Иванович кивнул, взял в руки матрешку. Деревянная...

Повертел в разные стороны, подкинул на ладони. Симпатичная вещица! Вышитый сарафан, платочек... Синие глаза, алые губы... Полая, клееная. С такими он уже встречался. Есть они и здесь, в киоске зала отдыха. Иностранные туристы часто увозят домой этот сувенир. Русская матрешка... Алые губы, синие глаза. Разборная. В одной — три. Вес вот только у этой несколько больше обычного. Не намного, правда, но больше.

Елизаров еще раз подкинул на ладони матрешку. Он видел, как дрогнула у Шнейдера фиолетовая жилка на правом виске — под хохолком седых волос. Это длилось всего лишь долю секунды, в следующий миг иностранец уже подчеркнуто спокойно, с добродушным видом смотрел поверх головы Елизарова.

«Пожалуй, жена тут ни при чем. Он напряжен, очевидно, по другой причине. Он боится, что я найду тайник... Неужели... в матрешке? А если я ошибаюсь? Обидеть человека — легко. Для этого ума много не надо... Если я ошибаюсь...»

— Значит, в таможенной декларации вы указали все, что везете?

— О, я-я... Да-да! Все по закону! Аллес гут!