Ольга нахмурила брови.

— Повторяю: я — следователь, Михеев, и попрошу отвечать только на вопросы. Итак, кто вас научил приемам боевого каратэ?

— Сам научился, гражданин следователь. По книге Фунакоси. Для самозащиты, так сказать...

— Вот как? Любопытно... Ну, а куда вы дели соболью шапку, которую сняли 25 декабря с гражданки Валевской?

— Продал.

— Кому продали, вы, конечно, не помните?

— Если все запоминать, голова треснет, — развел руками Михеев.

Карелина вертела в руках шариковую авторучку, Потапов мрачно поглядывал на арестованного.

— Ну, а чем вы занимались 26-го и 27 декабря? Как провели эти два дня? — подняла глаза Ольга.

Михеев дерзко улыбнулся:

— 26-го я... я ходил в библиотеку... просматривал в читальном зале газеты и журналы. Потом... потом, дай бог память, ходил, кажется, по магазинам... посетил Музей русского искусства. Культурная, так сказать, программа... — Михеев бросил на Карелину невинный взгляд, обнажив ровные зубы, один из которых был золотой. — Ну а 27 декабря... купил елку — мать попросила... потом гулял по городу. Вечером пошел во Дворец спорта, смотрел хоккей...

— Ну и кто же играл 27 декабря во Дворце спорта?

Арестованный потянулся так, что хрустнули суставы, зевнул.

— Для вас это имеет значение, гражданин следователь?

— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос.

— Извольте. 27 декабря играли «Сокол» и... и «Динамо»-Рига, кажется...

Карелина укоризненно поморщилась:

— Неправду говорите, Михеев!

— Вы меня обижаете, гражданин следователь. Говорю: был на хоккее!

— Ложь! У меня коллеги — тоже болельщики. Так вот, никакого хоккея 27 декабря во Дворце спорта не было.

— Как это... не было?

— А так. Надо внимательно читать газеты. Киевский «Сокол» с 25 декабря находится в Финляндии, на товарищеских играх. Это, во-первых. Во-вторых, 26-го и 27 декабря вы никуда не ходили, а были дома. Решили отсидеться. Пусть, мол, утихнут немного страсти, милиция успокоится. А чтобы не было лишних разговоров среди соседей по коммунальной квартире, вы прикинулись больным гриппом, попросили маму вызвать вам врача.

Михеев отвел взгляд в сторону. Тихо с паузами процедил:

— Откуда у вас... такие... неверные сведения... гражданин следователь?

Карелина промолчала, а Потапов укоризненно покачал головой:

— Нехорошо! Заврался так, что дальше некуда.

— Вам можно, а мне нельзя?

— Не хами, Юрий! Ты в милиции, а не на блинах у тещи!

— Хорошо, учту... — усмехнулся арестованный.

Карелина нахмурилась и тяжело вздохнула:

— Кто вас надоумил срывать шапки с женщин?

— Сам, — невинно обронил арестованный. — Нечистый попутал... Решил заработать деньжат таким макаром. Глупо, конечно!

— Значит, дружков и вдохновителей у вас не было?

— Я же сказал — сам... один я работал. И ни с кем не связан! Никого не знаю! — произнес Михеев с плохо скрываемым раздражением и отвернулся.

Карелина надела на шариковую авторучку колпачок, медленно встала.

— Ладно, Михеев. На сегодня хватит. Вы пойманы с поличным. Против вас возбуждено уголовное дело. Статья 142 Уголовного кодекса УССР. Нападение с целью завладения личным имуществом граждан, соединенное с насилием, опасным для жизни или здоровья лица, подвергшегося нападению. Одним словом — разбой!

— И что же мне светит, если не секрет?

— Не секрет. Вам грозит лишение свободы на срок от трех до десяти лет... Между прочим, чистосердечное раскаяние, помощь следствию принимаются во внимание при назначении наказания. Жизнь у человека — одна. Подумайте над этим. Завтра мы продолжим знакомство. В другом, правда, месте.

Карелина намеревалась допросить Михеева более обстоятельно на следующее же утро — была у нее одна идея, но это пришлось отложить.

Поздно ночью Ольгу вызвали в управление.

Полковник Семенов был у себя. Глядя на его озабоченное усталое лицо, Карелина поняла: что-то произошло.

— Полчаса назад звонил дежурный по городу подполковник Кравец. Убийство...

— Где?

— По улице Щорса. Дом 38, квартира 13.

Карелина сжала в руках карандаш.

— Все тот же район... та же улица...

— Вот именно!.. Кравец знает, что ты ведешь дело каратистов. Потому и сообщил... Дежурная бригада уже выехала.

— Кто убит?

— Профессор медицины Николай Андреевич Лукьянов. Шестьдесят три года. Накануне взял со сберкнижки двадцать пять тысяч рублей на покупку дачи... — Семенов вздохнул, протер кулаком воспаленные глаза. — Поезжай на место происшествия, разберись.

Возле первого подъезда дома стояли две «скорые помощи» и милицейский «рафик». Первым, кого увидела Карелина, когда поднялась на второй этаж и вошла в квартиру, был старший следователь прокуратуры Тарас Петрович Прохоров. Он стоял возле кресла, в котором сидела бледная, как стеарин, немолодая уже женщина с мокрыми от слез глазами.

— Жена Лукьянова, Анна Ивановна... — наклонившись к Ольге, пояснил чуть слышно Прохоров.

Дышала жена профессора тяжело и часто, на лбу у нее блестели крупные бисеринки пота. Здесь же находились две женщины в белых халатах — из бригады «Скорой помощи». Одна — высокая, статная, со стетоскопом, а вторая — молоденькая, почти девочка, очевидно, медсестра.

— Папаверин, анальгин и дибазол. По одному кубику. Быстрее, Катенька, быстрее, — повернулась к молоденькой статная.

Карелина молча смотрела, как медсестра точным движением обломала длинный кончик ампулы и, наполнив шприц лекарством, осторожно нажала на поршенек, слила немного, как она протирала смоченной в спирте ваткой кожу выше локтя у сидящей в кресле жены профессора, как подкладывала ей под руку подушечку, а потом загнала в кожу длинную иглу шприца...

— Сейчас вам будет легче, Анна Ивановна... — тихо проговорила медсестра.

Лукьянова продолжала отрешенно и скорбно смотреть в одну точку. На виске у нее вздулась фиолетовая жилка, мелким тиком дергалось веко на правом глазу.

Ярко горела люстра, пахло мастикой для натирания полов.

Карелина медленно прошлась по ковровой дорожке, ощупывая цепким взглядом предметы и вещи. Деревянная кровать с головами львов на широких спинках, четыре кресла, обтянутых красным бархатом. Старинный стол, а на нем — букет алых гвоздик. На стенах резные тарелки, картины в позолоченных багетах.

Дверь в соседнюю комнату была открыта. Там мелькали вспышки блица — дежурная бригада тщательно изучала место происшествия, собирала улики... На зеленом ковре, неестественно раскинув в разные стороны руки, лежал седобородый мужчина. Красивый свитер его был порван, на губах и бороде запеклась кровь. Когда Карелина подошла ближе, то увидела, что кровь сургучом застыла и в раковинах волосатых ушей Лукьянова, и в широких ноздрях. Над мертвым профессором склонился судебный медик.

«Чем-то очень сильно ударили. Или в скулу, или в висок», — не преминула сделать вывод Ольга.

Эксперт-криминалист обрабатывал спецсмесью предметы в комнате, портфель на журнальном столике, ручку двери, надеясь получить отпечатки пальцев преступников. Здесь же были понятые — старик и девушка, проводник с розыскной собакой, участковый инспектор, оперуполномоченный уголовного розыска лейтенант Ивлев.

Печально взглянув на мертвого профессора, Карелина вернулась в первую комнату. Врача и медсестры уже не было.

— ...Анна Ивановна, если вам трудно говорить, отложим нашу беседу, — мягко произнес Прохоров, поглядывая с участием на жену профессора.

Лукьянова покачала головой:

— Нет-нет, вам нужно сейчас... я все понимаю... спрашивайте, я все понимаю... — Она промокнула белоснежным носовым платочком глаза.

— У меня к вам, Анна Ивановна, несколько вопросов... Скажите, как долго вас не было сегодня днем?

— С половины второго до... начала девятого... Я ездила в Центральный универмаг, купила электробритву... Коля... Николай Андреич просил... Старая вышла у него из строя... Коля хотел только электробритву «Харьков-15 М»... — Лукьянова всхлипнула, снова поднесла к глазам носовой платочек. — Потом... потом я, не заезжая домой, поехала к дочери. Она живет на левом берегу Днепра... в Березняках. Внук там, Вовка... Возилась с ним... Потом поехала домой. Открываю дверь, вхожу в комнату. Кричу с порога: «Коля, я тебе бритву купила!» Никто не отвечает... Иду в одну комнату — никого. Иду во вторую... и там... т-там... в-вот на п-полу... н-на к-ковре Коля... лежит Коля... в к-крови л-лежит... З-закоченел уже... — Она судорожно ухватилась ладонью за подлокотник кресла, посиневшими губами выдавила: — Н-не в-верю... н-не хочу верить, слышите?!