Сдать груз в Севастополе было не таким уж простым делом. Едва выкатился на причал закопченный бензовоз и морские пехотинцы в латаных робах растянули шланги, как фашисты начали обстреливать бухту. Фонтаны взбаламученной воды поднимались то справа, то слева. Команда ушла вниз. Лишь на мостике остался вахтенный командир да часовой на берегу возле сходни. Им был Жора Оловянников.

Разрывы смещались к берегу. Внезапно слепящий сполох вырос среди бетонных плит, всего в нескольких метрах от лодки. Взрывная волна толкнула Жору в грудь, смяла, швырнула оземь. На мгновение он потерял способность соображать. Очнулся совершенно оглохшим, со щемящей болью во всем теле.

Судорожно пошарил руками возле себя. Автомата не было. Пересилив боль, кое-как поднялся, и глаза его расширились от ужаса. Прямо перед ним в пугающей тишине факелом пылала машина. Гривастые языки ргня бежали по шлангу к лодке, а из пробоины в ее борту тонкой струей лился бензин, радужно расплываясь на воде.

Жора бросился на палубу. Голыми руками отвернул затянутую ключом соединительную муфту шланга, ногой столкнул его вниз. Потом, уцепившись за леер, сполз па буль лодки и лег животом на рваную дыру. Острые кромки рваного железа впились в тело, сапоги наполнились теплым бензином, но он терпел и старался еще теснее прижаться к пробоине.

Откачав бензин и приняв на борт партию раненых, «щука» двинулась в обратный путь. В наушниках лодочного акустика то и дело слышались свистящие шумы корабельных винтов. Лодка ложилась на грунт, затаивалась, чтобы через некоторое время снова дать ход. В отсеках не хватало воздуха, раненые метались на подвесных брезентовых койках.

Жора Оловянников лежал на спине, перевернуться на живот он не мог - больно саднила обожженная бензином кожа.

- Ты-то вроде здешний, браток? - спросил его сосед, спеленатый бинтами армейский лейтенант. - Где же тебя угораздило?

Жора не ответил, хотя расслышал вопрос: слух начал к нему возвращаться. Ему стало вдруг обидно за свою невезучесть. Припомнилось все: и очки, и убитая лошадь, и вот теперешнее нелепое состояние, о котором и говорить-то совестно. Он порывисто уткнулся в подушку, а лейтенант деликатно отвернулся.

А в это время за стальной переборкой в соседнем отсеке писали на краснофлотца Оловянникова представление. К боевому ордену.

Капитан третьего ранга Мирский вернулся из штаба расстроенным. Он пригласил к себе в каюту замполита и долго не начинал разговора, сердито шуршал бумагами.

- Что у тебя стряслось, Сергей Егорович? - участливо спросил замполит. Он был на десять лет старше командира и с глазу на глаз говорил ему «ты».

- Худо дело, Иван Ильич. - Мирский досадливо подергал пышную бороду, которая казалась приклеенной на его моложавом розовощеком лице. Он начал отпускать ее в одном из трудных боевых походов, из которого лодка вернулась без вертикального руля и с дырявыми балластными цистернами. Поначалу борода служила мишенью для острот и шуток всего дивизиона, но постепенно к ней привыкли.

- Отчего худо? - удивился замполит. Ведь шел июль сорок пятого года, и казалось, все худшее осталось позади, а сам замполит

все чаще видел во сне свою школу, где до войны преподавал физику и куда собирался вернуться после демобилизации.

- На-ка вот, полюбуйся! - сказал командир и протянул листок.

Иван Ильич недоуменно повертел бумагу перед глазами. Это был список фамилий каких-то незнакомых людей, завизированный начальником штаба дивизиона и заверенный печатью.

- Читай пятую фамилию сверху, - подсказал не без ехидства Мирский.

- Скворцова Наталья Сергеевна, старший инженер…- громко, как на уроке, прочитал замполит,

- Понял теперь?

- Пока не совсем.

- Бригаду инженеров к нам подсаживают, новый акустический прибор испытывать.

- Это большая честь для нас, - улыбнулся замполит.

- А Наталья Сергеевна? - многозначительно спросил Мирский. - Кабы ты ее видел, Иван Ильич, забеспокоился бы не меньше моего. Чует мое сердце, хлебнем мы с пей горя и заботы!

- Давно ли ты стал таким суеверным, командир?

- При чем тут суеверие, комиссар? Или ты не знаешь, каким, к примеру, взглядом провожает наш вестовой Сенюшкин каждую захожую медсестрицу? Делает стойку, как породистый сеттер. А у нас с тобой таких сенюшкиных немало. Боюсь, что из-за этой Натальи Сергеевны многим служба в голову не пойдет.,.

- Плохого пока ничего не вижу, - возразил замполит, вспомнив почему-то жену, с которой расстался в начале войны и по которой тосковал.

Инженер Скворцова пришла на лодку в субботу во время большой приборки. Она была одета в цветастое

крепдешиновое платье, которое ярким пятном выделялось па залитом мазутом и порядком захламленном причале.

Вестовой Сенюшкин, прибиравшийся на мостике, выпустил из рук веревочную швабру и бросился к переговорной трубе.

- Ребята, к нам мадам! - приглушенно крикнул он вниз. - Чугунов, включай вытяжную!

В чреве подлодки зарокотал электрический вентилятор, а из рубочного люка пахнуло смесью масляной гари с ароматами камбуза.

Услужливый Сенюшкин встретил гостью возле сходни и проводил до самого вертикального трапа. Едва ступив па первую его перекладину, Наталья Сергеевна почувствовала, как парашютом надулось ее платье где-то возле головы. Инстинктивно она попыталась рукой схватить его край, но, ощутив под собой пугающую пустоту, снова вцепилась в металлический поручень. Только коснувшись ногами палубы, она укротила буйствующий крепдешин.

Растерянная, стояла она в центральном отсеке, оглядываясь по сторонам. Заметила неподалеку ухмыляющиеся физиономии, поняла: фокус с платьем подстроен. Тогда, неожиданно для зрителей, она вздернула подол, обнажив стройные ноги, затянутые почти до самых бедер в трофейные шелковые чулки.

- Надеюсь, все теперь видели? - зло сощурившись, спросила она. В этот момент в отсеке появился командир лодки, и шутников словно ветром сдуло.

- Извините, пожалуйста, - пробормотала она, оправляя платье на коленях.

Щеки Мирского стали пунцовыми.

- Я прошу вас, товарищ старший инженер,- отводя взгляд, сказал он, - в следующий раз приходить на корабль в шароварах.

- Хорошо, товарищ командир, - покорно кивнула головой женщина, решив, что оправдываться не будет.

- Вас разместят в каюте моего помощника, - продолжал Мирский, уже овладев собой. - Вахтенный, проводите инженера во второй отсек! - приказал он.

Когда за ушедшими хлопнула переборочная дверь, командир дал волю своему гневу.

- Чугунов! - с присвистом выкрикнул он.

- Есть, товарищ командир! - откликнулся из шхер трюмный.

- Вы пустили вытяжную вентиляцию?

- Так точно!

- Пять суток строгого ареста!

- Есть пять суток строгача… - кисло произнес трюмный, пе ожидавший такого финала безобидной, по его мнению, шутки.

«Ну погоди, официант паршивый!» - мысленно пригрозил он оставшемуся в тени хитрюге Сенюшкину.

- Ну вот и началось, - философски изрек мичман Придыбайло, один из свидетелей инцидента. - То ли еще будет! Баба на корабле -все одно, что горящая головня возле пороховой бочки…

Отведать арестантских харчей трюмному Чугунову так и не пришлось. «Щука» срочно покинула базу, вышла в открытое море. Придерживалась строго рекомендованных фарватеров, то и дело встречая тревожно гудящие сиренами тральщики и слыша нередко гулкие взрывы подсеченных тралами мин.

Инженеры, почти все пожилые, сухопутные люди, настороженно прислушивались к отдаленным гулам. Командир не счел нужным скрывать от них всю опасность плавания. Только Наталья Сергеевна не выказывала беспокойства. Она сразу же обзавелась добровольными помощниками, самыми активными среди которых стали Сенюшкин с Чугуновым. Они наперехват подносили Наталье Сергеевну вовсе не громоздкие и не тяжелые приборы, а трюмный по собственной инициативе научил ее пользоваться всеми необходимыми корабельными системами.