- Гвардии матрос Филипеня, выйти из строя! - скомандовал он.
Высокий и узкоплечий, похожий на переодетую девушку Филипеня сделал два шага вперед, повернулся лицом к строю и замер, прижав к бокам длинные вздрагивающие руки.
- За хорошие результаты стрельбы объявляю вам благодарность.
Пулеметчик удивленно вскинул голову и ответил ломающимся баском:
- Я стрелял плохо, товарищ гвардии майор…
- Встаньте в строй! - приказал комбат и, уже обращаясь к Юрию, добавил: - Ваши подчиненные плохо знают устав, гвардии лейтенант Русаков. Примите от них зачеты и доложите мне по команде.
- Есть принять зачеты и доложить, - не подымая глаз, повторил Юрий. Машинально скомандовал «Смир-но!» и не глядел, а только слушал, как затихает вдали шум автомобильного мотора.
Весть о провале первого взвода взбудоражила весь батальон.
- Что там у вас стряслось? - раздраженно спросил Миронов.
- Ничего особенного. Просто вышла всеобщая мазь, товарищ гвардии капитан, - невесело усмехнулся Юрий.
- Вы мне бросьте эти штатские штучки! - повысил голос Миронов. - Доложите все, как положено.
Взяв себя в руки, Русаков рассказал о том, что произошло на полигоне.
- В итоге выяснилось, что мой взвод не умеет стрелять, товарищ гвардии капитан, - закончил свой рассказ Юрий, - да к тому же уставов не знает. Выходит, что приз за огневую подготовку нам по ошибке достался…
- Ну зачем такие поспешные выводы, Юрий Егорович? - подал голос Еськов. А Миронов, узнав, что Родионов перекроил его тактическое задание, подобрел и даже попытался улыбнуться:
- Новый командир и новые порядки… Ну что ж, будем перестраиваться.
Его позвали к телефону. Когда командир роты отошел, Еськов ободрил лейтенанта:
- Да вы не огорчайтесь так. Вспомните, что за битого двух небитых дают!.. И на ротного тоже не серчайте. Миронов зла на вас не держит. А его понять тоже можно: четыре года в одной должности и последний шанс поступить в академию у него остался. Со дня на день вызова на экзамены ждет, вот и боится, как бы чего не вышло.
- А чего мне расстраиваться? - вскинул голову Юрий. - У меня срок службы скоро заканчивается. Пусть другие волнуются.
Он знал, как не хотелось Миронову, чтобы первый взвод подчинили «годичнику», который и портянок толком перемотать не умеет. Гвардии капитан добивался штатной перестановки, предлагал назначить командиром первого взвода кадрового офицера гвардии лейтенанта Ермоленко, а призванному из запаса Русакову дать третий взвод. Но Миронову почему-то отказали. Когда же назначение Юрия состоялось, командир роты буквально стоял за спиной новичка, опекая его даже в мелочах. Первые полгода во взводе было форменное двоевластие. Но однажды, когда во время занятий Миронов решил поправить Юрия, тот заявил:
- Товарищ гвардии капитан, либо отстраняйте меня от командования, либо не мешайте мне работать!
Обескураженный такой дерзостью, Миронов хотел было подать рапорт по команде с требованием сурово наказать Русакова, но передумал. Остерегся выказать самого себя в .невыгодном свете. Зато стал реже бывать в подразделении Юрия. И хотя дела здесь явно шли в гору, Миронов не относил это на счет способностей командира взвода.
- С такими ребятами любому сержанту можно одевать эполеты, - съязвил он как-то.
В принципе Юрий считал, что командир роты прав. Люди в первом взводе действительно подобрались толковые и старательные.
ГЛАВА 4
Дополнение к анкете Русакова
За лениво текущим меж поросшими осокорем и тальником берегами Ишимом с незапамятных времен копали огороды. В рыхлой песчаной почве картофель родился вкусный и разваристый. После войны, когда наладилась жизнь, стали мельчать делянки. Многие вообще перестали заниматься огородничеством, только Вельяминовы продолжали арендовать несколько соток. Инициатором была мать, да и отец любил взять в руки лопату.
- Человеку необходим активный отдых! - говорил он. - Будь моя власть, я бы всех своих инженеров раз в году переводил в разнорабочие!
Только этой весной огородом занимались Юрин с матерью вдвоем. Отца пригласили в область на какое-то совещание. Воскресенье выдалось по-летнему теплым. Мать была в хорошем настроении, работая, напевала вполголоса. Повязанная ситцевым платком, она выглядела моложе, чем в модной шляпке, которую носила обычно.
- К труду у меня сызмальства привычка, - рассказывала она сыну. - Когда отец наш, а твой дед, на фронте погиб, нас у матери пятеро осталось. Все девки, и мала малой меньше. Старшая сестра на завод работать пошла, а мне все хлопоты по дому достались. Накормить младших, обстирать и обшить. Вернусь из школы, сумку на гвоздь и примусь за дела…
- Извини, мама, что перебиваю… - сказал Юрий. - Я давно уже жду, когда ты заговоришь со мной о нем…
- О ком? - сразу как-то насторожилась мать.
- Сама знаешь…
- Ох, нелегко мне затевать такой разговор, сынок. Боюсь, что не поймешь ты меня.
- А ты не бойся, мама. Мне семнадцатый год, паспорт имею.
- Мне двадцать было тогда, и то не сумела как следует разобраться…
- Но я должен -знать. Понимаешь, должен! Мне жить без этого трудно, мама!
- Ох, этот ваш теперешний эгоизм: я, меня, мое! А когда мы росли, мы знали только одно слово - наше. Живется вам слишком легко за нашими плечами… Ну хорошо, Юра, я попытаюсь рассказать тебе о нем и о себе. - От сына не ускользнула тень, промелькнувшая на ее лице. - В общем, когда в пятидесятом году закончила я школу медсестер, то получила распределение на работу в районную больницу…
Юрий слушал знакомый до полутонов голос и пытался представить мать такой, какой была она восемнадцать лет назад. Она и теперь была очень привлекательна. Поглядев вслед на ее стройную фигуру, высокую прическу, не скажешь, что ей уже под сорок. Одевалась мать просто, но продуманно до мелочей. А рядом с полнеющим и лысоватым мужем выглядела еще моложе.
- Стала я дежурить на посту хирургического отделения. Палаты мне попали веселые - сплошная травматология. Большинство пациентов молодые мужчины: кому руку в станке защемило, кого строительные леса подвели, а некоторым и просто бока намяли по пьяному делу. Все они в принципе были здоровыми людьми, спали, ели и наперебой навязывали дежурным сестрам свои ухаживания. Надоедало нам их от поста прогонять. Только вечерами, когда не было врачей, позволяли себе поболтать с кем-либо из них часок-другой…
Юрий видел фотографию матери тех времен. Тоненькая, как рябинка, девчушка в белом ситцевом халатике с косой, переброшенной на грудь. Портили снимок лишь скованная поза и напряженный взгляд: заставил, видимо, горе-фотограф долго смотреть в объектив.
- Я самой молоденькой была из сестер, потому и свиту самую большую имела. За первые полгода работы получила я кучу замечаний от строгого начальства, а еще больше признаний в пламенной любви от больных. Всерьез я, конечно, ничего не принимала, просто веселая болтовня больничных ухажеров скрашивала дежурство. А потом в одной из палат появился он…
Она неловко замялась, и Юрий почувствовал, что ей не хочется произносить «твой отец».
- Он не был говоруном, как другие, больше даже на молчуна походил, но обладал каким-то непонятным свойством влиять на людей. Приходил на пост, заставал там очередного краснобая, бросал ему коротко: «Слушай, друг, тебя в палате заждались», и тот покорно отправлялся восвояси. А он садился на освобожденное место и начинал смотреть на меня таким взглядом, от которого шприцы из рук моих валились. В несколько дней он всех других отвадил и остался возле меня один…
- Какой он был из себя, мама? - перебил ее Юрий.
- Самый обыкновенный. Ни буйных кудрей, ни румянца во всю щеку, ни распрекрасных глаз. Просто высокий и осанистый…
- Я на него похож?
- Может, забыла я его, но мне кажется - ничего ты не взял от него, кровь моя взяла верх…
