Максимилиан миновал освещённую часть и исчез в темноте леса.

Она поймала взгляд Максима и смутилась. Он смотрел на неё - полупрозрачную в свете луны, прорвавшейся сквозь гнетущие тучи и сейчас, с любопытством заглядывающую в окно комнатушки. Ритка, непроизвольно, закрылась - обхватила себя за плечи, прикрыла грудь руками.

— Ну, что ты, Марго! Не закрывайся! Ты такая красивая! Дай полюбоваться! — он мягко отвёл руки и прижал её к себе. Она вздрогнула, слегка отшатнулась:

— Ты насквозь мокрый!

— Есть такое!

— Снимай одежду, тебе надо обсохнуть, — она включила обогреватель.

Максим снял одежду - остался в трусах, небрежно бросил её на стул, одиноко стоящий у маленького стола. Ритка укуталась прозрачным палантином, забытым ей на спинке кровати. Аккуратно развесила его одежду на стуле и подвинула ближе к обогревателю - сушить.

Он сел на кровать, накинул одеяло на плечи:

— Иди ко мне, Марго! — он приподнял край одеяла, приглашая её.

Она, на секунду, замешкалась, потом нырнула под одеяло в его объятия. Он накрыл её одеялом, прижал к себе, осыпая страстными поцелуями, палантин мягко соскользнул с её плеч и свернулся калачиком в ногах.

— Максим, пожалуйста, — прошептала она, закрыв глаза, — пожалуйста, — повторила она, — не здесь и не сейчас.

— Где, моя крошка? — прерывающимся от страсти голосом, спросил он, — и когда?

— Не знаю, — она трепетала от возбуждения передавшегося ей от него, — там, где нам никто не сможет помешать.

За стеной - тонкой гипсовой перегородкой, послышалось перешёптывание девчонок, смешки, звук открываемой тумбочки. Максим и Рита переглянулись - что это? Босые ноги прошлёпали к двери, дверь открылась, ноги прошлёпали дальше. Послышался звук открываемой двери в спальню мальчиков, дверь, жалобно скрипнув, неохотно впустила шушукающихся девчонок.

— Что будем делать? — почти беззвучно, прошептала Рита.

— Ничего, — он приложил указательный палец к губам, — ты сладко спишь и ничего не слышишь.

Страсть, всего лишь, несколько секунд назад охватившая их, отступила. Они сидели под одеялом, обнявшись и прислушиваясь к происходящему за дверью комнаты. Прошло несколько минут, дверь снова скрипнула, осторожно открываемая девчоночьей рукой. Босые ноги прошлёпали в свою комнату, девчонки, возбуждённо перешёптывались, хихикали, вновь послышался звук открываемой, затем закрываемой тумбочки. Ещё несколько минут перешёптываний, наконец, всё стихло.

— Что это было, Максим? Что они делали в спальне у мальчишек?

— Что они могут придумать оригинального! Понятно - зубной пастой пацанов вымазали вот и всё!

— А! Я и не догадалась!

— Марго, на чём мы остановились? На очень интересном месте! — он продолжил осыпать её поцелуями.

— Максим, извини, не могу! Ну, не могу! Мне не по себе, здесь сумасшедшая слышимость! Мне кажется, что слышно даже наше дыхание, не говоря уже обо всём остальном.

— Ну, что ты, крошка! Ничего не слышно, расслабься, всё хорошо!

— Не могу! — она левой рукой подняла палантин, закуталась в него, слегка отстранилась от Максима.

Он продолжал её ласкать, но она оставалась безучастной - не отталкивала его, но и не отвечала порывисто и жарко, доводя его до исступления. Он отказался от бесполезных попыток, глубоко вздохнул, повернулся в её сторону:

— Всё? Я могу быть свободен? — пошутил или упрекнул он её - она не знала.

— Прости, Максим! Прости! — горячечно, почти как в бреду, шептала она, — я не могу себя понять!

— Ладно! Наверстаем то, что не успели сегодня! — он быстро надел мокрую одежду. «Не успела просохнуть», — мелькнуло у него в голове.

— Пока, Марго! Спокойной ночи! — он шагнул к двери.

Она метнулась следом за ним:

— Ты не обиделся на меня?

Он помотал головой:

— Что ты! Конечно же, нет! Всё образуется!

Он вышел, прошёл мимо её окна. Она стояла, прижавшись лбом к оконному стеклу. Нерешительно подняла руку вверх, махнула ему, опустила руку и слегка прикусила указательный палец. Он кивнул ей, прощаясь. Она нарисовала на стекле сердечко и послала воздушный поцелуй. Он скрылся из виду, а она ещё долго стояла у окна, прижимаясь горячим лбом к холодному оконному стеклу.

На следующий день, суматошная лагерная жизнь захлестнула Максимилиана, отвлекла от невесёлых мыслей. Лишь изредка, воспоминания подсмотренного свидания Риты и Макса, лёгким уколом где-то в глубине чуть ноющего сердца, напоминали о себе.

— Максимилиан! — услышал он громкий шёпот за спиной, сремительно обернулся - Милка! Рыжие волосы пламенели в ярком солнечном свете. Максимилиан поморщился:

— Милка! Чё ты в такой бешенный цвет выкрасилась, жутковато смотреть - на сбежавшую из сумасшедшего дома смахиваешь!

— Что бы понимал! Сам ты из дурдома! Тебя не спросила! — Милка упёрла руки в бока, недовольно взглянула на Максимилиана, — наша договорённость в силе? Или ты заднюю передачу включаешь?

— Чё за тупые намёки! Ты это! Давай без оскорблений и дурацких намёков, а то у нас с тобой ни чё не получится!

— Нежный какой! — проворчала Милка, — а ты мне дурацкие указания не давай: в какой цвет мне волосы красить, как одеваться и так далее.

— Как хочешь, — длиннющая нескладная фигура согнулась, наклоняясь к Милке.

— Ты что? — изумилась она.

— Нам надо попытаться поцеловаться, но ненормальный цвет твоих волос меня раздражает, как красная тряпка бесит разъярившегося быка.

— Не торопи события, мальчик! Никто не собирается целоваться с тобой раньше времени. Может быть, и вообще…, — она замолчала.

— Ещё и дерзкая! Не нравятся мне дерзкие девчонки!

— Ну, всё понятно! — Милка повернулась, собираясь уходить и через плечо, недовольно бросила, — так и знала, что ты в последний момент откажешься.

— Эй! Подруга! Я не отказываюсь! Договорённость есть, и мы приступаем к её реализации. Нам надо научиться, не обращать внимания на то, что нам не нравится друг в друге, иначе ни чё не выгорит.

— Перестань критиковать МЕНЯ! — она выделила голосом «меня».

— Ладно! — пожал костистыми плечами Максимилиан, — как скажешь. Слушаюсь и повинуюсь!

— Вот так-то лучше! — она слишком часто слышит критику о цвете волос. Так часто, что даже решила перекраситься в более натуральный оттенок. Но природная гордость не позволяет это сделать, по крайней мере, здесь в пионерском лагере.

— А ты, это! Не будь такой дерзкой! И ещё - ни какой Милаи, милая, Милочка - пожалуйста! Можно Милочка - копилочка, но только не Милая. Жуть, а не имя!

— Попробую, — буркнула Милка, — если не будешь в занозу лезть - я буду мягкой и пушистой. Мягонькой такой и пушистенькой - препушистенькой!

— Чё, пойдём в радиорубку - о танцах объявим?

— Пойдём!

Они пошли в сторону радиорубки, Максимилиан положил руку Милке на плечо. Она недовольно дёрнулась:

— Убери! — огрызнулась она.

— Ты чё! Не даёшь в образ войти!

— Рано ещё! Вечером начнём в образ входить!

— Э! Я так не могу - «по щелчку». Щёлк - влюбился! Щёлк - разлюбил!

— Придётся привыкать!

— Если так будешь разговаривать со мной, я, при всём желании, не смогу безумную любовь изображать, так что давай поаккуратнее.

Милка, нервно передёрнула плечами и ничего не ответила. Подошли к радиорубке, Максимилиан отпер ключом дверь - затхлый запах каморки, пыль, покрывавшая всё вокруг толстым махровым слоем. «В прошлый раз с Марго здесь был» — нахлынули воспоминания на Максимилиана. Он вздохнул.

— Ритку вспомнил? — поняла Мила.

— Ну! В прошлый раз мы были здесь вместе с ней. Если бы не Макс, может быть, у нас бы с ней что-то получилось.

— Не думаю! — «отрезала» Милка подняла тряпицу, валявшуюся на полу, вышла за дверь каморки, встряхнула её несколько раз, отчего в лучах солнечного света, хаотично заплясали пылинки. Вернулась в радиорубку, смахнула пыль со старого, покрытого облезлой искусственной кожей кресла, села на него, выжидательно посматривая на Максимилиана, — ты бы прибрался здесь, пыль стёр, порядок навёл, страшно смотреть - как здесь всё запущено.