Он был всё-таки весьма умён — и поэтому до него дошло.
— Се-Стирен, — за язвительностью в его голосе слышалось ласковое веселье, поскольку он весьма воспрял духом, осознав причину её обиды, — если бы ты позволила бы мне поговорить с тобой, а не выставляла бы меня за двери, грозя то ножами, то чашками, то, возможно, ты бы не чувствовала себя теперь работницей борделя, да?
Она пробормотала что-то упрямое и ругательное, пытаясь не позволить надежде разгореться в её сердце. Тщетно! От его ласкового тона, от его любящего взгляда, от его близости, наконец, надежда эта разгорелась самым ярким огнём, поглощая всё её сердце.
Он просто подошёл и обнял её со спины. За этим её упрёком, за этими летающими по кухне чашками, за этими ругательствами, наконец, — он разглядел её собственный страх. И понял, что, если женщина так боится, что вы видите в неё лишь развлечение, она сама определённо, не видит в вас — лишь развлечение.
Он обнимал её очень бережно, тщательно оберегая повреждённую руку — в этой его заботе было столько нежности, что у неё задрожали губы.
Она с ужасом поняла, что слова любви снова отчаянно рвутся из её сердца наружу — и поспешно заменила их новой порцией ругательств.
Впрочем, ей ничего не удалось сделать с интонацией — так что Райтэн понял поток её ругани правильно и тихо рассмеялся.
— Я люблю тебя, Олив, — наконец, отважился он раскрыться первым.
Она замерла в его руках.
Затем не больно пнула его локтем под рёбра, пробурчав:
— Знаем мы такую любовь!..
Но он, не давая ей сбить себя с толку, продолжил гнуть свою линию:
— Выходи за меня, Се-Стирен.
Она взвилась и, повернувшись к нему, заявила раздражённо:
— Но это же мезальянс!
Ей теперь казалось, что он точно дурит ей голову — и было особенно обидно, что он делает это такими шаблонными, гадкими, бесчестными способами, как фальшивые признания в любви и пустые обещания жениться позже.
Такого возражения он совершенно не ожидал, поэтому в край опешил.
— Вообще-то, — обиженно и задето проговорил он, — Тогнары довольно знатный род!
В Анджелии не существовало института дворянства, поэтому он решил, что Олив, которая происходит из райанского дворянского рода, была недовольна именно этим.
На деле же Олив имела в виду прямого противоположное.
— Вот именно! — закатила она глаза. — Кто ты, Тогнар, и кто я! — на её взгляд, разница их положений безжалостно и бескомпромиссно обличала его ложь. — Что скажет твоя семья? — с горечью воскликнула она.
Он хотел ответить серьёзно, но не выдержал и рассмеялся.
Она обиженно оттолкнула его.
Отсмеявшись, он весело переспросил:
— Моя семья? Это мой старший брат, стало быть, который тебя обожает? Сестра, для которой ты пример и кумир? Отец, может быть, который сам вон пустился во все тяжкие не хуже тебя? Ах, остаётся Кэн, конечно, но кто ж его спрашивает, он же младший! — сочувственно покивал он головой.
Олив нахмурилась.
— Ну, допустим… — согласилась она, отводя взгляд, потому что тут возразить было нечего.
— Допустим — выйдешь? — деловито уточнил он.
— Допустим, да, — настороженно подтвердила она, не веря, что он это всерьёз, и пытаясь поймать его на лжи.
Удовлетворённо кивнул, он вернулся к двери, открыл её, выглянул наружу, оценил уровень непогоды — дождь ещё не закончился — присвистнул и резюмировал:
— Через пять минут можно идти.
— Куда это? — сложив руки на груди, настороженно поинтересовалась Олив, которая полагала, что после столь качественного задуривания её головы должна следовать собственно постель, а не походы куда-то, да ещё в дождь.
— Жениться, конечно, — любезно объяснил ей Райтэн.
— Тогнар, — холодно отметила она, — вообще-то, на дворе ночь.
— А вдруг ты к утру передумаешь? — насмешливо фыркнул он.
Взгляд его, радостный, светлый, наполненный глубоким чувством, прошёлся по всей её фигуре — и она по этому взгляду вдруг осознала, что он не шутит, не играет, что он в самом деле только что признался ей в любви и сделал ей предложение, и что она приняла это предложение — и это совсем вам не шутки!
Руки её растерянно и безвольно опустились вдоль тела.
«Да как же это так?» — бегая потерянным взглядом по окружающему интерьеру, спросила она саму себя, не понимая, не решаясь поверить, не зная, как быть, что думать и что чувствовать.
Мысль о том, как жить дальше, если она сейчас поверит, а потом окажется, что это была ложь, оказалась мучительна. Олив подумалось, что она не сможет такого вынести.
Нужно было решить вопрос сразу, сейчас — так она говорила себе, хотя защищаться было уже катастрофически поздно, потому что она уже поверила.
Ринувшись к нему, она крепко схватила его за руку и потянула наружу:
— Пойдём сейчас же!
Он, запрокинув голову, совершенно счастливо расхохотался.
— Тогнар! — почти прорычала она, дёргая его за руку вновь.
— Документы возьми, — весело и довольно напомнил он, и вскоре они, держась за руки, прямо под дождём помчались к тому домику, который Райтэн уже осаждал однажды.
В этот раз обитатель вышел на стук сразу и выглядел вполне презентабельно — он был поздней птицей.
— Тогнар? — нехорошо прищурился чиновник, чувствуя подвох — тащиться куда-то в дождливую ночь ему совершенно не хотелось.
Чутьё его не подвело.
— Нам пожениться надо, — рассмеялся Райтэн, прижимая к себе Олив.
— Ночь на дворе, — буркнул чиновник обречённо.
— Нам сейчас надо! — сквозь смех осчастливил его Райтэн.
Пробурчав что-то ругательное, чиновник с тоской обернулся на тёплый уютный дом, потом досадливо махнул рукой и вышел к ним под дождь.
В уже давно закрытую ратушу они вошли с чёрного хода. В этот раз, естественно, никакой старушки внутри не обнаружилось, и чиновник всё оформил сам.
Олив и Райтэн, переглядываясь в нетерпении, сдержанно фыркали.
Получив от Райтэна очередную взятку, чиновник пересчитал монеты и мечтательно заметил:
— Эх! Ещё бы тебе три жены — и я бы такой домик купил!..
Прежде, чем Олив успела возмутиться, Райтэн рассмеялся и со словами:
— Нет уж, эта — последняя! — отдал чиновнику весь кошелёк и потащил Олив наружу.
По дороге они ржали самым беспечным образом — кажется, их накрыла истерика после недели драматичных переживаний и страхов. Обоих чуть шатало, словно они были пьяны — кажется, ни один из них не успел до конца осознать, что всё действительно случилось, что она приняла его, а он принял её.
Оказавшись на улице, Райтэн растерянно поглядел по сторонам и уточнил:
— К тебе или ко мне?
Олив тоже посмотрела по сторонам и заметила:
— Ко мне ближе!
Райтэн рассмеялся:
— Если ближе, то вон за тем углом у меня склад есть!
— Тогнар! — стукнула его по плечу Олив.
— А-а! — понятливо протянул он. — Ну так ты уж реши, нам куда ближе — или где кровать удобнее?
Она, захрюкав от смеха, уткнулась ему в грудь и решила:
— Давай к тебе, у тебя и впрямь кровать удобнее.
…кровать оказалась настолько удобной, что к завтраку они оба опоздали.
Поскольку и Дереку, и Илмарту хотелось узнать, чем вчера всё закончилось, с утра пораньше они заявились к Тогнарам и теперь завтракали в компании тётушки и Кайтэнь.
Совместное явление Райтэна с Олив произвело некоторый ажиотаж: Илмарт, хмыкнув, схватил свою тарелку и пересел на место, которое раньше занимал Райтэн, а Дерек попутно вытащил оттуда пустую тарелку для подошедшего друга.
Олив и Райтэн, оба улыбаясь ликующе, сели на торце.
Райтэн, впрочем, не усидел и минуты. Вскочив, он поднял, что было — за утренним столом бокалов не нашлось, так хоть стакан, — и торжественно провозгласил:
— У меня объявление!
На него устремились весьма благосклонные взгляды.
Откашлявшись, Райтэн было открыл рот, потом передумал, дёрнул за руку Олив, чтобы она тоже встала, окинул её радостным взглядом, опять открыл рот для провозглашения торжественной и красивой фразы, но в итоге рассмеялся и просто сказал:
