Следует вернуться ко вторичной гармонии магического круга: “теперь, если этим же путём построить три квадрата, мы будем иметь, что первый квадрат входит в область второго квадрата для себя на половину и для второго квадрата на четверть, второй же квадрат будет для себя входить в область третьего квадрата для себя на половину и для третьего квадрата на четверть, а третий квадрат полностью в себя включит первый квадрат как собственную четверть”. Второй квадрат, входя в область третьего на половину и включая в себе первый квадрат, обладает той небольшой областью, которая не включена в отношения субстанции, в следствии с чем мы говорим о проявлении извне.

Теперь следует вспомнить, соблюдая структуру причинно-следственной связи в разговоре о становлении квадрата из его диагонали, что понимая уроборический принцип, само проявление мифа той его частью, которая не входит в его субстанцию, её мы ещё находим в понимании позиции второго квадрата, для чётко установленной причинно-следственной связи в-себе-мифа выражается мистически, так как не входя в субстанцию напрямую она всё равно является её частью. Эта область мистицизма есть в каждом мифе, она представляет собой хвост уробороса, она проявляется в моменте и момент этот есть интеллектуальное откровение, что можно понять и как акт творения, исхождение Святого Духа.

Не стоит к смеху и азарту здесь относиться нарицательно, о них целиком говорится как о двух ощущаемых интеллектуальных переживаниях и выражаются они в чувственном откровении мистики и веры в гармонии одной четверти к оставшейся трети четверти; мир смеха в отношении к мистическому пребывает в радости и радость есть то, что мы и понимаем как чисто религиозное переживание, так как её сущий анекдотизм претворяется в наблюдаемой области мистического характера и границы разрешения сущего непознования и веры разрешаясь друг в друге находят себя в моменте как радость. Радость – это не столь акт синтеза смеха и азарта сколь полноценное деяние, отбросившее лишнее и сгустившее необходимое.

В природе низших комедий стоит эзотеризм. Понятно, что каждое какое-то конкретное общество определяет то или другое как комедию, а потому мы можем исследовать любую общественную проблематику согласно тому, над чем общество смеётся; а смех их – искомый поиск альтернативы радости, за который они ещё готовы и платить, а платёж – это акт социального действия выражаемого в некотором чувстве социального доверия, в пределах которого искомый способ удовлетворить потребности находит выход.

Поиск альтернатив исходит из того, что времени свойственно бросать радости вызов, а потому юмор исходит из разных полюсов глобального; соответственно, первичный модус такого юмора предстанет в форме низшей комедии, так как именно внутрисубъектное есть то, что стоит за массовой потребностью, ибо масса не субъектна. Масса ищет в себе себя, её глобальность глобальна извне и потому её непознанные глубины – это её же очеловеченное “я”, простое до примитивности. Массовость – это отсутствие радости в себе, примитивный юмор же является её свойственным атрибутом, так как именно к этому и устремлена её природа, ищущая своей человечности. Без человечности она не только не человечна, но и не религиозна; такая масса переходит в культ, секту или становится зависимой от азартных игр.

Эзотеризм низших комедий кроется не только в структуре субъектных переживаний, но и в самом непосредственном мистицизме переживаемого; представьте, что существует ряд установленных обществом правил для субъекта, которым субъект не отдает отчёт как общественным, а потому структура того или иного юмора, затрагивающего проблему чисто-общественную, может переживаться субъектом как только личностная проблема, что будет тем более иметь смысл там, где присутствует некоторая естественная повседневность, например повседневность биологическая. Во-первых, конечно, о такой биологической реальности мы говорим как о реальности удовлетворения естественных потребностей; в них массовый человек может проявить свою индивидуальность и это есть, по сути, портал в мир смеха и чувство радости. Во-вторых, практически все ирреальности такого поведения удовлетворения потребностей находят в себе не только наличия культур, но и в пределах таких культур учения мистико-религиозного содержания. Можно сказать, что базовые потребности есть условия, реализующие естественную мифологию, под которой преображается сама реальность.

Учения мистико-религиозного содержания около базовых человеческих потребностей носят характер не только общекультурного наследия. Приняв, что каждое какое-то конкретное действие погружает в реальность собственного закона, мы соорганизуем пространство действия с его законодательной структурой и обретаем для себя мифологизированное пространство. В один момент окажется, что ряд обязательных действий, существующих отдельно друг от друга как действий между собой необусловленных, согласно собственным законодательным компонентам произведут синтез мифологического, в котором найдется необходимость выстроить единую традицию, чтобы естественная мифология существовала в едином культурном поле.

Однако, теряя доступ ко всей деятельности и оставляя лишь акт удовлетворения мы начнём рассуждать о потреблении; лишив необходимое её структуры и оставив тем самым только её обезличенную самоценность мы обретаем перед собой кризис традиции, так как культурно-мифологический уклад более не имеет учреждённой связи.

На этом этапе реальность в её подлинном виде предстаёт как комплекс обстоятельств, лишённых собственной интеграции в структуру традиции, а ирреальность, следственно, выражается в форме интегрированного в структуру традиции действия.

“Реальный” мир, если тот не может предоставить в себе естественную ирреальность, предлагает заместить её собственным же потребительским методом, предоставив и выразив удовлетворение чувства традиционного как потребность. Понимая, что традиционное есть ритуализированная, мифологическая и систематизированная структура действия, потребление, разрешая традицию традиции, предоставляет её в качестве готовых модусов: наркотиков и игр; игры, то есть самодостаточные мифологизированные субституции отличаются от наркотиков тем, что последние предстают сами по себе как самодостаточные структуры восприятия реального. Игры позволяют пережить традицию, энтеогены же позволяют традицию прочувствовать и последнее нужно неофиту, чтобы обрести осознание естества ирреального как структуры мышления. Современность будет требовать отграничить себя от массы и предстанет нелёгкий путь перед тем, кто решил встать на путь глубинной самодисциплины.

Теперь можно объяснить почему шутки про игры доставляют смех только игровому сообществу, а шутки про наркотики доступны массовой аудитории. Это связано не столько с тем, что наркотики доступнее представлены для их осознания чем игровые традиции, а с тем, что перед массой не стоит именно поиска, так как по своему преимуществу она не маргинализирована, но находится на организованной механизированной социальной периферии потребительского авангарда, в то время как уходящие в игры предстают перед нами как обратная сторона масс. Последней, за неимением чётко-выстроенных потребительских механизмов на всём протяжении условной пирамиды потребностей, что может быть обусловлено недостатком финансов, неимением сервисов и доступа к предложениям, личностными недостатками и т.д. требуется обособленная традиционная структура знания, которая к тому же может ещё действительно быть обособленной и ирреальной, так как та не претендует на отношение к “реальному” вообще. В этом заключается непосредственный интерес к фэнтези, так как такой жанр заявляет именно что об альтернативной реальности, то есть не претендует на традицию, но утверждает, что существуют такие “расколдованные” миры с мечом, магией и свойственными им потребительскими атрибутами.

Секс является собственностью интеллекта, являясь форменным выражением ценностей, представленных в мифе сексуального. Миф сексуального отличен от секса напрямую, поскольку секс – это коитус, половой акт.