Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Исходя из Троицы мы обретаем причинно-следственную связь, исходя из уробороса мы имеем принцип самоутверждающего следствия, отграничивая уроборосом исхождение Троицы мы получаем закон отношения начала к концу как проявления принципа уробороса в космосе из мира, или того, в каком отношении и в каком количестве исходит уроборос в космосе на определённом отрезке неисчислимого числа “пи”. Тот самый минимум, в котором уроборос может проявиться в мире – это три квадрата, где меньший и больший суть одно, а тот, что между ними – он есть сразу и в причинно-следственном, и в самоутверждении, и вне себя, то есть в космосе.

Отсюда известно отношение сакрального к профанному, так как профанное – это то, что проявляется в мире сакрального без принятия всего его эзотерического содержания, и отношение это, если исходить из минимума, а минимум в этом случае – это магический круг как уроборос в себе, то есть уроборос как символ без его непосредственного “магического” наполнения – это целый миф, целая самоутверждающая причина, половина материи как мифа, половина материи как профанации, четверть материи как самоутверждающей причины.

Выраженный уроборический закон утверждает, что космос по отношению к миру как самоутверждающей причины относится к миру лишь на четверть, мир же к космосу относится на все три четвёртые части. Всё, что включено в магический круг признает это правило, так как сам магический круг – уроборос, собственной явленной в мир самостью данное признающий, так как он круг и есть, чья голова – это мир, а хвост – космос.

Все последующие причинно-следственные связи при написании новых квадратов – гармония тех отношений, что происходят в пределах уробороса, и они напрямую зависят от того, сколь много требуется следствий, чтобы привести один какой-то конкретный круг в своё должное гармоничное отношение к себе.

¾

¼

Бог, устремлённый Собственным первоначалом в великие глубины неисчислимых миллионов, столь широк в Своём определении безвременья, сколь дальше мы от Него отдаляемся во времени здесь, в космосе, в ограниченной историей уроборической четверти, чей конец нам предопределён всеобщим воскрешением. Именно потому мы и понимаем текущее здесь и сейчас уже в синтезе мира и космоса, так как сами же и заключены в магический круг текущего устройства вселенной.

Поэтому, уже находясь в круге, всякий отдельный уроборический круг позволяет нам приблизиться и отождествиться с реалиями вечного, неутверждаемого уроборосом нисхождения из космоса в мир и из мира в него, то есть как миром, так и теми духами, что обитают в нём за пределами окружающей нас материи, космоса.

Момент перехода некоторой сущности, духа из мира в космос, сопровождается эмпирическим освидетельствованием, чаще всего посредством запахов; только лишь Святому Духу не нужен магический круг, так как он Сам исходит, и свидетельство тому есть запах ладана.

Что же может касаться той организации пространства, которая проистекает в космосе, а стало быть, и то, что напрямую связано с астрологическими соответствиями, если мы не будем рассматривать напрямую институт памяти и мнемоническое искусство, то, всенепременно, мы обратимся к музыке. Именно музыка – единственное доступное для реализации условие, которое может открыть врата инвокаций, и кое не требует ожиданий какого-то определённого момента в естественном положении вещей, так как именно это положение поддается человеческому окультуриванию.

Но разве не является ли сигилом некоторая музыка, если она соблюдает гармонию реализации себя в пространстве из мира в космос, и стоит ли здесь принять, что отношение к воспринимаемому в оккультной практике обязательно должно быть связано с визуальным восприятием фигур и символов, если, по существу, вся работа происходит в космосе лишь на четверть, а по факту претерпевает своё становление в отграниченной трети четверти мира?

Практик общается напрямую с головой со стороны хвоста, а уроборос, пожирая себя, собственными же силами ширится и множится, а не нивелирует себя до ничто. Именно такая связь обращения с миром в космос и определяет реализацию последующего исхождения оканчиваемой уроборической истории в такой мир, на который мы и влияем, находясь в вере в Троицу.

Из неостановимой вечности мы черпаем в конечность нашей сегодняшней жизни то космическое, требуемое нам, которое проистекает от обращения к миру из уробороса, напрямую являющегося искомым порталом вне пределов истории.

Энтеогенный эзотеризм

Масса и низшие комедии

Снисхождение интеллектуального откровения вызывает чувство смеха.

Смех – самое светлое непосредственное чувство, с которым сопровождается освидетельствование веры: человек осознает свое знание как истинное и потому верит, то есть знает истинно, но разница лишь в том, что смех возникает при радикальном градусе, когда множество устремлённой к ответу пост-информации, сопровождаемой некоторой примитивной установкой, в один момент разрешается такой же примитивной установкой, которая в структуре своего метатекста, то есть в той пост-информации, разрешает множество тех установок, которые мы и обрели в качестве “сетапа”. Если же каждую нить отдельной структуры пост-информации разрешать согласно должным для этого необходимостям, то есть подходить к вопросу со всей серьезностью и копать вглубь проблемы, то рано или поздно, чтобы ответить на всю имеющуюся и изученную информацию сразу, нам потребуется использовать некоторую общую объединяющую категорию; так мы можем обрести религиозный опыт, так как объединить необъединимое на первый взгляд может только сам Бог, или миф религиозного. Собственно, когда мы находим альтернативу Богу – мы смеёмся.

В том смысл каждой некоторой комедии, так как мы помещаем в одно определённое рабочее интеллектуальное пространство ряд объектов, требующих своего рационального разрешения в пределах этого же пространства и не выходя из него, то есть пользуясь его же логикой, и при этом таким ответом должно быть то, что идёт в обход общепринятой религиозной культурной категории, дабы утвердить ей альтернативу. Если утверждение альтернативы в том или ином общественном модусе проистекает как самоцель, то мы будем говорить о сатире, но это та сущность, о которой рассказать сейчас не было намерения.

Речь не об этом; о причине позволяющей говорить в том ключе, что юмор есть религиозное, или по крайней мере утверждать об их общем корне, можно судить как об уроборосе: интеллектуальное пространство обладает в себе мифом как отграниченная от “реальности” территория и выступает по отношению к самой реальности как её доступная альтернатива. Мир смеха – это не только само интеллектуальное пространство игры, но ещё и сама её часть, рассматриваемая в идеальном образе, то есть в области некоторого цикла. Цикл, что понятно, наделяет реальность мифом и учреждает её в мир смеха.

Сама формула смеха, если смотреть на неё экзотерически, позволяет утверждать, что если бы нам было позволено вести наблюдение за ходом игры, но такой игры, которая выражается в моменте, то речь обязательно зайдёт об азартных играх. И смех, и азарт вызван единым чувством моментного переживания мифа, так как он разрешается в один момент. Можно представить сколь многое разрешается в интеллекте того субъекта, кто смеётся громче всех.

Азарт, в отличии от смеха, не даёт самодостаточной альтернативы божественному, он является чувством самодостаточного альтернативного отношения к божественному, то есть применяет на себе роль религиозного откровения, выраженного не верой, а мистикой, ведь если вера – это истинное знание, то мистика – это знание о непознаваемости. Мистик может учредить ритуал обретения религиозного опыта, но оперировать его мифом не будет возможно в полном ключе, так как такой миф своей структурой затрагивает полюсы неизвестных для знания глубин и если отрицать, что дух в своем становлении эти глубины рано или поздно обретёт, то мистика свидетельствует некоторый порог познания человеком не то что областей скрытого знания, но и просто мифа.

5
{"b":"859867","o":1}