“Что ты задумал?” – спрашиваю я у него.

“То, что должен, чтобы обезопасить вас. Усмири своих родных, мне не нужна их любовь и обнимашки. Они раздражают меня”.

“Да что с тобой? Они тебе рады! Тебе!”

“И еще – я им не сынок. Я старше вас всех вместе взятых. Какой к черту сынок?”

“Аарон! Прекрати вести себя по-свински! Иначе я…”

“Иначе не могу, прости. Я и так позволил вам подойти ко мне слишком близко. Слишком!”

Как же приятно дома: мама занята обедом, отец что-то чинит в своей комнате, сестра болтает с другом. Последний внутренний диалог создает между мной и Аароном видимое напряжение. Друга, чтобы не маячил с кислой мордой, отправили по делам в супермаркет, а мы садимся в гостиной обсуждать, чем же его порадовать.

– А когда у него день рождения?

– Не знаю. – я жую пирог с малиновым джемом, который мать наскоро приготовила в духовке, нервно запивая его чаем. – Ну правда.

– А давайте устроим ему настоящий праздник! – шепчет Маринка. – Уж что-что, а день рождения должен быть у каждого. Не важно, в какой день, важно, что мы любим его.

– Здорово! Так и сделаем. – маме нравится эта идея.

Аарон входит в квартиру, сжимая в руках пару бумажных пакетов. Пока мы болтали, он купил все продукты по списку.

– Я все принес! – он закидывает продукты на кухню и заходит в комнату. Маринка нарушает молчание, создавшееся после прихода друга.

– А мы тебя ждем. У нас для тебя сюрприз.

– Правда? Забавно. У меня для вас тоже. – его появившаяся на мгновение улыбка стирается с лица, он мрачнеет настолько, что я пугаюсь. Мама с папой тоже обращают на это внимание.

– Тогда мы первые! Надо же тебя порадовать. Мам, доставай подарок.

Мама подходит к Аарону и протягивает ему маленькую квадратную коробочку. Внутри – серебряный ангел с бриллиантовым сердцем. Кулон на цепочке.

– Это в честь чего? – Аарон достает кулон, вертит в руке, словно капризный малыш, который хотел что-то другое. Ему не нравится.

– Мы не знаем, когда у тебя день рождения. Но мы решили, что можем отметить этот день сегодня. – Марина очень жизнерадостно улыбается, подходя к Аарону и застегивая замок цепочки за его шеей. Он не очень-то доволен. Она достает Polaroid, мы все встаем рядом.

– Сыыыыыр!

Фотокарточка выходит из аппарата, Марина дает ее Аарону.

– На память!

Друг отстраняется от нас.

– С чего вы, ребята, решили, что надо отмечать мой день рождения неизвестно когда? И что мне нужна память о вас?

Нет, он невыносим сегодня. Его будто подменили. Он всегда был так добр и учтив с родителями, излишне говорлив и счастлив, а теперь язвит в каждой фразе.

“Аарон. Ты пугаешь меня”.

“А ты думал, что я буду радоваться, находясь здесь? Ты ошибся. Я не слуга вам – по магазинам ходить! И день рождения у меня не сегодня”.

Я замечаю, что его добрые глаза больше не блестят. Искра в них окончательно потухла. Зрачки укрупнились и потемнели, как у хищника.

“Да что с тобой, друг?”

– Оставьте меня! Это приказ! – холодный, стальной как ножи голос, от которого я вскакиваю, и меня словно отбрасывает на пару метров – грозный рык эхом продолжает звенеть в ушах. – И не трогайте меня, ясно? Мне противно, мне тяжело среди вас. Вы слишком приторные, слишком добрые. Вы видите во мне ангела? Да идите вы к черту! Нет, к дьяволу! Вы на самом деле не представляете, сколь я гадок и безжалостен! А вы видите мир в своих розовых очках! Очнитесь и посмотрите, кто перед вами!

Эти слова он говорит не в мыслях, он произносит их при всех. Встает и уходит в спальню.

Решение принято, мистер Бейли. Или как вас там… Выкладывайте всего себя на поверхность, хватит прятать за пазухой правду. Эти люди, эта семья. Для чего они вам? Потешить самолюбие? Хочется, чтобы в вас верили. Ваша противная лощеная рожа вызывает у них умиление и доверие к вам. Но что вам от них нужно? Вы питаетесь энергией таких, как они, их вера вам вкусна. Поэтому вы убили Питера Грейта. Вы и их убьете, если они вдруг перестанут вами восхищаться? Вам доподлинно известно, что вы не человек, и теперь не стоит даже думать о человечности. Существо, способное на безжалостное убийство. Время раскрывать карты, мой друг. Время быть Александром.

И вдруг мое сердце предательски трепещет и словно отряхивается ото сна, расправляя маленькие крылышки. Чувство эйфории и какого-то непонятного восторга расходится по телу. По коже бегут мурашки. В спальню идет Денис. Вечер. Тишина. А внутри словно готовится буря.

– Да что с тобой, Аарон? Ты всех обидел. Иди извинись! – он дотрагивается до меня. Я ощущаю его поддержку, но не готов принимать ее. – У тебя глаза на мокром месте. Ты холодный. Замерз? Я сейчас одеяло принесу.

Я ежусь от его теплого касания, стараясь ладонью разгладить маленькие непослушные бугорки на теле.

– Я в полном порядке. Ты можешь сейчас пригласить сюда родителей? Я должен с вами поговорить.

– Извиниться хочешь?

– Нет. Кое-что другое.

– Тогда мы пойдем в парк, Маринка предложила погулять, остыть. Пошли с нами. На улице и поговорим.

– Нет. Я останусь дома. Видишь, у меня нет настроения.

– Хорошо-хорошо. Но такая чудесная ночь пропадает зря! Завтра уже дожди обещают

Я смотрю в окно на яркое суперлуние. Очень хочется разделить радостное настроение с семьей, но ни за что на свете не сойду с выбранного пути, единственно правильного для меня. Других путей с минимальными потерями я не вижу.

– Ладно, если передумаешь, мы в парке.

– Я не передумаю, спасибо. – сжимая кулаки до крови, жду, когда же он уйдет. Еще немного, и я сдамся. Уходи, Денис. Уходи, умоляю!

Ушли. Закрывая глаза, я погружаюсь в сны. Держись, Аарон. Держись.

Как же хорошо на улице! Темнота не мешает мне разглядывать косые капельки начинающего моросить дождя. Подставляя лицо под струю небесной воды, я, наконец, ощущаю комфорт и легкость. Казалось, этот длинный день не закончится вовсе, но вот последний лучик света прячется за горизонтом – он тоже хочет отдохнуть. Люди на улицах разглядывают сумасшедшего, стоящего под дождем и любующегося небом, а мне так хорошо, что, забыв обо всем на свете, я наслаждаюсь прохладной влагой. Вода намочила пиджак и брюки, добралась и до ботинок, но это не портит радостного настроения. Ощущение, что все будет хорошо, что выбран правильный путь, обволакивает тело мокрыми каплями. Кто-то сказал, что дождь – это слезы ангелов. А я точно знаю – на небесах не плачет никто! Там легко и тепло, беззаботно и комфортно, там нет печали и грусти, есть только любовь к Богу, переполняющая всю оболочку тел. Там счастье. Мои мысли перебивает резко начавшийся ливень, меня словно окатывают из ведра, приходится бежать под крышу. Минут через десять “плач ангелов” прекращается, и я продолжаю путь к самому высокому зданию в Лос-Анджелесе – “First Interstate World Center” на Гранд Авеню. Спросите у любого местного жителя: “Что это за высотка?” – и люди ответят: “Это самая мощная и влиятельная школа искусств в мире!” Так и есть. А раньше все было по-другому.

Когда судьба подарила мне замечательного друга, никакой влиятельной и мощной корпорации тогда не существовало. Было обычное, почти неприметное двухэтажное здание с покосившейся надписью “Peterson’s Instrumental School”, куда мог прийти каждый, кто хотел заниматься музыкой, независимо от вероисповедания, количества приданого и носимого титула: графы, аристократы, малоимущие, дети, инвалиды и совсем бедняки – Артур не отказывал никому. Спотыкаясь о безразличие президента Милларда Филлмора к искусству и к стране в целом, Петерсон все-таки добился, чтобы маленькая школа получила лицензию на право осуществления коммерческой деятельности, а это означало, что за концерты ученики смогли получать деньги, пусть и небольшие. Артур отдавал 80% прибыли от предприятия музыкантам, считая своим долгом просто открывать перед людьми двери в искусство, и лишь 20% шло на становление и продвижение дела. Однако, люди сами несли деньги и жертвовали их школе, чтобы всем вместе осуществить великолепную мечту: построить дворец, откуда идет прямая дорога на сцену.