Или навестить сначала отца Сильверу, и он, возможно, поможет ей объясниться с матерью? Да, так и нужно поступить.

Мерида вытерла опухшие от слез глаза и огляделась, чтобы понять, где находится. Она совершенно не соображала, в какую сторону бежит. Перед ней протянулась узкая улочка, по обеим сторонам которой стояли заброшенные и разграбленные дома из красного кирпича, пострадавшие от пожаров и разборок враждующих уличных банд. Среди обломков сверкали куски битого стекла, желтоватый туман слоями висел над пустырями, по которым из одной тени в другую пробегали крысы, размером с доброго суслика. Некоторые дома словно бы раскололи пополам огромным топором, так что можно было рассмотреть маленькие комнаты и коридоры, а также металлические изгибы труб, ванны и унитазы. И повсюду виднелись дикие каракули, нанесенные аэрозольной краской: «Зорро-78», «Головорезы из Эл-Эй» (а чуть ниже, другим цветом – «Отстой»), «Конкистадоры из Рафаэль-Хай», «Здесь был Гомес», «Анита любит делать 69». Они перемежались с грубыми сексуальными рисунками. Со стены одного из обвалившихся домов на Мериду равнодушно смотрело нарисованное красной краской огромное лицо с капающей из уголков рта кровью.

Мерида поежилась, становилось все холодней, ветер яростно извивался в лабиринте развалин, как будто искал выход. И теперь она уже догадывалась, что забежала слишком далеко, но не имела ни малейшего понятия, куда именно. Она обернулась и увидела зарево в небе над бульваром Уиттиер, но ей показалось, что до него сотни миль. Мерида прибавила шагу, слезы вновь увлажнили ее глаза. Она миновала один перекресток и свернула на другом. Эта улица оказалась еще уже, и здесь так же пахло закопченным кирпичом. Конечно же, ее улица, ее дом не могли быть очень далеко – возможно, всего в нескольких кварталах отсюда. Мама наверняка дождется ее, чтобы выяснить, где она пропадала.

Когда за спиной раздались шаги, Мерида раздумывала о том, как объяснить матери свои заплаканные глаза. Затаив дыхание, Мерида обернулась. Что-то темное юркнуло в тень, словно крыса, не настолько крупное, чтобы его можно принять за человека. Мерида прищурилась, пытаясь лучше его разглядеть, и постояла неподвижно, как ей показалось, не меньше часа. Затем двинулась дальше, теперь уже быстрей, с испуганно бьющимся сердцем. «Такую молодую, красивую девушку, как ты, на улице могут изнасиловать, – вспомнились ей слова матери. – Изнасиловать или много хуже того». Она зашагала еще быстрей и на следующем безлюдном перекрестке снова повернула в сторону далеких огней Уиттиера. Потом оглянулась и заметила уже два силуэта, тут же запрыгнувших в проем двери. Мерида едва не закричала, но сдержалась. Ей показалось, что она разглядела лицо – бледное, как паутина, но с горящими в темноте, словно фары лоурайдера, глазами. Где-то рядом послышался стук шагов, отражавшийся от кирпичной стены, подобно приглушенным взрывам.

Мерида побежала, воздух с резким свистом вырывался из ее легких. Потом, набравшись смелости, оглянулась через плечо и увидела не меньше шести силуэтов, бесшумно бежавших следом за ней, словно стая волков. Они нагоняли ее, и у переднего из них лицо напоминало ухмыляющийся череп. Мерида споткнулась о кучу мусора, вскрикнула и чудом не упала. Теперь она бежала изо всех сил, а в голове эхом звенело предупреждение матери: «Изнасиловать или много хуже того». Она снова обернулась на бегу и взвизгнула от холодного ужаса. Они почти догнали ее, а передний попытался схватить ее за волосы.

А впереди из темноты улицы возникли еще три силуэта и остановились, поджидая ее. Мерида узнала одного из них – Пако Майлана, одного из приятелей Луиса по «Головорезам», только теперь лицо Пако было бледным, как брюхо дохлой рыбы. И ей почудилось, будто он говорил, хотя рот его оставался закрытым. «Не убегай, сестра, – шептал он, словно ветер шуршал в ветвях засохших деревьев. – Тебе некуда больше бежать». Он протянул к ней руки и усмехнулся.

Похожая на когтистую лапу рука ухватила Мериду за шею и дернула ее голову назад. Другая зажала рот, а ледяные пальцы вцепились в ее плоть. Ее поволокли к дверному проему, а вокруг плясали темные силуэты.

И там, в полуобвалившемся остове кирпичного дома, она узнала, что есть на свете кое-что хуже изнасилования. Много хуже.

Приближалась полночь, но вечеринка только начиналась. Чаши для гостей, наполненные квалутом и амфетаминами – «Черной красоткой», «Бенни» и «спидами» сотен различных цветов и размеров, – уже почти опустели. На серебряных подносах от перекрещенных белых дорожек первоклассного чистого кокаина осталась только пыль, а в керамических вазах почти закончились макдоналдсовские соломинки для питья с красной полоской. Дом был наполнен людьми всех возрастов и фасонов одежды, начиная с костюмов от Билла Бласса и дискотечных платьев от Ива Сен-Лорана и заканчивая обрезанными джинсовыми шортами и футболками с рекламой кроссовок «Адидас» или «Найк». В огромной, слегка заглубленной гостиной, к которой притягивало большую часть гостей, слоями висел густой, сладкий наркотический дым. Когда переполнились все пепельницы, окурки начал принимать на себя бежевый ворсистый ковер, и прожженные в нем пятна диаметром с десятицентовик уже казались естественным узором. Кто-то стучал по клавишам рояля возле зеркального окна, выходившего к залитому голубым светом бассейну, кто-то играл на гитаре и пел, и ко всему этому прибавлялся гомон сотен людей, соревнующихся с громовым голосом Боба Дилана из двух динамиков «Боуз», стоимостью в тысячи долларов. Стены тряслись от грохота бас-гитар и ритма барабанов, не переставая дребезжали стекла. Какой-то человек в ковбойской шляпе попытался забраться на рояль, поощряемый эффектной блондинкой в облегающем черном платье. Стайка женщин сняла свои блузки и щеголяла в толпе, хвастаясь своим имуществом, а за ними следом таскались молодые люди со вздутием между ног. Мужчины постарше, в дорогих костюмах, уверенные в силе своих тугих кошельков, согласны были и подождать. Голос Дилана внезапно превратился в визг, когда игла стереосистемы процарапала борозду поперек пластинки, и ту сменили на «карс».

«Будьте вы прокляты! – подумал Уэс Ричер. – Я люблю Дилана. Зачем так издеваться над моими дисками?» Он улыбнулся и затянулся толстым косяком, медленно тлевшим между пальцами. «А, не важно, – успокоил он сам себя. – Завтра куплю новый». Уэс оглядел зал затуманившимися голубыми глазами. «Класс! Классная вечеринка, мать ее!» Сегодня ему казалось, что он получил ответ на вопрос, который терзал его чуть ли не все двадцать лет жизни. Простой вопрос, адресованный Богу: «Бог, Ты вообще-то на чьей стороне?» И сейчас, глядя на огненный глаз своего косяка, он знал, что ответ у него в кармане, только что прибыл в печенье с предсказаниями «Космик»: «На твоей стороне, Уэс. Бог на твоей стороне».

«Но так было не всегда, – подумал Уэс. – Чертовски верно!» Он мысленно представил себе Бога – пожилого, чуть одряхлевшего, в белом пальто «Лондон фог» и золотом кашне, призванном отогнать лютующий на большой высоте холод. Бог был бы подозрительно похож на самого Уэса Ричера в эпизоде «Старик в парке», и – да, давайте оживим эпизод – он мог бы говорить, как тот усталый еврей, продающий пылесосы: «Уэсли, у Меня куча дел, и Я не могу поспеть всюду. Я кто, по-твоему, Санта-Клаус? Один парень из Нью-Джерси хочет отмазаться от наказания за небольшое жульничество с налогами. Одна дама из Чикаго донимает Меня просьбами вернуть ей пропавшую собаку, но та уже давно попала под автобус. Один прыщавый подросток из Де-Мойна хочет сдать экзамен по истории, иначе его пустят на вермишель. А одному приятелю нужно, чтобы его жена не узнала о трех женщинах, которых он завел себе на стороне… Все от Меня чего-то хотят, Уэс! И это только у вас, в США? Я вам что, „Дорогая Эбби“?[21] А тут еще ты, Уэс! Тебе все еще не терпится узнать, на чьей Я стороне, почему твой последний проект вылетел в трубу и почему ты больше не выигрываешь в блэк-джек! Oy Gevalt[22], как тут все запущено! Я сам себе надаю по рукам! Ладно, ладно, может быть, если я помогу тебе, ты перестанешь Мне надоедать и отвлекать от более важных дел? Хорошо, бабах, готово! Теперь ты счастлив! Так наслаждайся же прямо сейчас!»