Граф Урбино прошёл к женщине и с жаром поцеловал ей руку.

– Прекрасно, просто невероятно! Восхищён вашими навыками шантажа.

– Предпочитаю называть это искусством дипломатии, – графиня была польщена. – Но вот уж не думала, что вас так вдохновит сцена чьего-то унижения.

– Чьего-то нет, – признался граф Урбино, садясь, – но Гильдия, по моему, отнюдь не скромному личному мнению, уже давно заслуживала получить подзатыльник. Ей-богу, ми сенья, они назначают мне такие чудовищные налоги на продажу мандаринов и специй, что скоро мне будет проще нанять тройку нелегальных каравелл и вести торговлю с Эвдоном самому через чёрные рынки.

Чиро прошёл в угол к графину и налил апельсинового сока.

– Ми сантин? – обратился он к гостю, предлагая кубок и ему.

Граф от напитка отказался.

– Нет, – продолжал он восхищаться хваткой графини, – я, конечно, слышал, что вы бываете жестоки, но что при этом вы так изящно затягиваете на шее оппонента удавку, я не знал. Не хотел бы я когда-нибудь почувствовать её на своей шее.

– Уверен, теперь в Гильдии подумают трижды, прежде чем высказывать нам свои кабальные условия, – хранитель казны протянул своей хозяйке кубок и сел напротив.

– Спасибо, Чиро.

Граф Урбино заметил, что улыбка, просиявшая в тот момент на лице женщины, из множества увиденных им сегодня была единственной искренней.

– Хотелось бы, чтобы это привело к нужным результатам, – заметил Чиро. – Гедеон проигрывает подобные суммы уже не первый раз.

– Ох, мой милый муж не знает слова «нет». Придётся что-то придумать. Например, ввести закон, по которому в этом городе игра с ним на деньги будет караться штрафом, в три раза превышающим его проигрыш, или ещё что-нибудь.

– Плётки, – предложил граф.

– М-м, боюсь, дыра в кошельке пугает местных господ больше, чем горящие борозды на спине. Хотя, – призадумалась графиня, – если лишить их права воспользоваться услугами мальчиков для битья… Я подумаю об этом. Иначе из- за мужа я скоро стану совсем седой, – её лицо внезапно стало другим, будто мысли в её голове изменили вектор. – Впрочем, иногда я даже нахожу его выходки забавными. Не будь он таким неудачливым в картах, я бы потеряла свою хватку. Что поделать? Я вышла за него, зная, что беру. К тому же я была молода. Когда, как не в молодости, совершать подобные ошибки? Зато в любовники я выбрала человека гораздо надёжнее.

Виттория-Лара засмеялась, ничуть не смутившись характером изложенного. Белая рука легла на смуглую руку хранителя казны. Чиро накрыл её руку второй ладонью и с нескрываемой любовью посмотрел на графиню.

– Как вы добрались, мой дорогой граф? – спросила Виттория, перестав любоваться глазами влюблённого в неё мужчины. – Всё ли было хорошо в дороге?

Урбино махнул рукой и поуютнее устроился в кресле.

– В моём возрасте сложно не жаловаться на путь длиною в несколько суток да по нашим неровным дорогам, но были в моей жизни путешествия и гораздо сложнее. Всё прошло хорошо, и Керро понравилось.

– Вы привезли с собой и сына? – удивилась Виттория.

– Да, – кивнул граф. – Он никогда раньше не выезжал дальше границ Лагримоны, но на прошлой неделе он устроил драку с одним мальчишкой по какому-то несущественному поводу, и я решил, что небольшая смена обстановки пойдёт моему мальчику на пользу, чтобы остудить его горячую голову, иначе в нём снова взыграет кровь его матери, и он начнёт огрызаться на преподавателей. Представляете,  в пути он возомнил себя кирасиром, пустил коня галопом, упал прямиком в куст куманики и набил шишку на копчике, – граф пожал плечами. – Очень надеюсь, что, может быть, это наконец отобьёт у него желание сворачивать горы во главе выдуманной армии ради несуществующей прекрасной дамы и заняться делом. Мой мальчик – романтик, а совсем не романтичный быт – прекрасное от этого лекарство.

– Надо же, а мы думали, что тягу к романтизму он перенял именно от вас, – ответил за двоих казначей.

– С чего бы это? – изумился граф.

– С того, что вы отказались, и весьма прямолинейно от присяги новому королю. Это ли не романтизм? – голос Виттории-Лары был добрым, а интонация мягкой, но старик почти сразу поймал себя на мысли, что шёлковая удавка графини, которую он так не хотел ощутить на своей шее, там и оказалась, соскользнув с шеи униженного председателя Гильдии.

– Ой, да какой, в пекло, романтизм?! – воскликнул вертлявый старичок, неосознанно мазнув плечом под ухом.

– А такой, что своим отказом вы ставите мою дочь Флорестеллу в сложную ситуацию, – озабоченная положением дел, вздохнула графиня и, вооружившись самой благодушной улыбкой из своего арсенала, облокотилась на подлокотники. – Милый граф, вы же понимаете, что я не могу вот так всё оставить? Моя дочь замужем за вашим старшим сыном, и если вы не присягнёте новому королю, то вы тем самым поставите под удар и её. Вы и без меня знаете одного южного графа, который недооценил всю силу Ложного, как вы говорите, короля, – и что с ним сейчас? Что с Эрнаном Монтонари? Он разбит, повержен, ранен, от его армии остались крохи.

– Дудки, его армия все ещё насчитывает около трёх тысяч человек, – возразил граф, откашлявшись из-за внезапно пересохшего горла.

Хранитель казны молча придвинул графу кубок с соком.

– Пусть три тысячи, – заметила графиня Аларкон, – но они подчиняются Монтонари, у вас же армии нет вовсе, а армия Теабрана по-прежнему бесчисленна. Что будет, если он, науськанный своей матерью, решит пойти на вас с мечом? Что, если он применит к Серому Камню свой Огонь? Что, если Ночная Гарпия перебьёт всё живое вокруг Серого Камня, осадив ваш замок? Вы слышали, что случилось в Приграничье? Я ни на секунду не поверила, что Негерд выжгли люди Осе. Осе слаб как король, но он не тиран, чтобы таким способом мстить графу Корбелу за то, что тот примкнул к самозванцу. А Гирифор? Теабран уничтожил целую долину, которая в два раза больше вашей Лагримоны. Что же ему помешает убедить вас преклонить перед ним колено уже знакомым ему способом?

Граф улыбнулся сквозь серебряную бородку.

– Ми сенья, вот только не надо меня пугать возможными последствиями моего неповиновения. Я пережил уже трёх королей. Если Теабран сунется в Лагримону, ему ещё придётся пройти через перевал между Караульными башнями, а он настолько узкий, что бесполезно любое численное превосходство его армии, и солдаты на башнях вооружены отнюдь не рогатками. Так что, дорогая графинюшка, вы переживаете за меня совершенно зря и напрасно применяете ко мне эти ваши штучки. Я стар, но не глуп, и понимаю, что к чему.

Чиро и Виттория переглянулись.

– Мой отказ давать присягу связан с совсем другой проблемой, – поспешил объяснить своё поведение Урбино.

– Какой же? – спросил казначей.

Граф подался вперёд и навалился на стол.

– Король – бастард, что есть бесспорный факт, пока не предоставлены опровергающие это бумаги, независимо от того, что говорит сейчас его жадная до власти мамаша.

– Как и половина шенойских детей, как и половина детей в мире, – не понял хранитель казны. – Сейчас куда ни плюнь – попадёшь в чьего-то незаконнорожденного отпрыска. Теабран завоевал трон, свергнув короля, так делали и раньше, действующие постулы, например. В чём вопрос?

– А в том, Чиро, что Лагримона, в отличие от всего Шеноя, Кантамбрии или Ангенора, в этом вопросе достаточно консервативна. Вы думаете, я просто так заставил своего писаря раздобыть бумажку, которая подтверждает, что мой Керро был рождён не от сиюминутной связи с его матерью, а в браке, который продлился, прости господи, неделю, был скреплён архонтом, но был расторгнут по причине того, что к моменту его заключения я был ещё официально женат на своей покойной жене, потому что в Совете кое-кто вовремя не поставил нужную печать на нужную бумагу. Да, это фикция, но для Лагримоны мой бастард, пусть и носящий фамилию его матери, Гримани, с такой бумагой уже не бастард, а законный сын от второго брака. Да, я его признал, дал дом, образование, упомянул в завещании, но вы сами понимаете, что в моём окружении есть люди, которые не верят в правомерность раздобытого документа, потому я и отправил Керро в Коллегию казначеев. Сами знаете, в хранители казны чаще всего идут юноши с нулевыми шансами на выгодный брак, а надев на себя сюртук казначейского сословия, они приобретают в обществе определённый вес, – граф положил руку на грудь. – Чиро, не сочтите за оскорбление.