– Такая женщина, как я? – переспросила Меланта, и в голосе её прозвучала некоторая степень удивления.

– Ну, да. Юная, всеми покинутая, бедная…

– Возможно, я теперь и бедна, но совсем не покинута, – смущённо улыбнулась Меланта.

– Ой, – заёрничал Гастер, потешаясь над собеседницей. – Ой, да ваши сторонники – три клопа да пара гадюк. Ни брата, ни мужа, ни солдат.

– Зато у меня есть Сим, Иолли и Мейра.

Взрыв хохота Гастера Болта разогнал всех крыс в коридоре.

– Да уж, эта тройка целой армии кадерхана стоит, чего уж! Всех эти бабы ногтями зацарапают до смерти!

– И я совсем не юна.

– А сколько вам лет? Если не секрет, конечно. Вы, конечно, молоденькая, ну, всё же а вдруг?

– Замуж я вышла в пятнадцать. Эту змейку мой дорогой муж подарил мне на третью годовщину свадьбы, за неделю до того, как в Гирифор вторгся Ложный король.

Гастер задумался и принялся считать, загибая пальцы, но, сбившись со счёта, махнул рукой.

– Всё равно моложе моей самой старшей дочки. В пятнадцать, говорите, под венец пошли? – он ухмыльнулся. – А на островах девок замуж выдают до срока, коли терпячки нет у них скорее покувыркаться с кем-нибудь в хлеву. Неужто тоже не утерпели перед князем? Извините за откровенность.

Веснушка засмеялся.

Власта весьма снисходительно отнеслась к его насмешке.

– У нас не было выбора. Нас обвенчала Чарна.

Смех внезапно оборвался, будто его отрезали ножом.

– Да что вы говорите? – ни на секунду не поверил Гастер в откровенную, с точки зрения человека просвещённого, к каким он себя причислял, чушь. – Вот сама Чарна вырвалась из плена в Зачарованном лесу и обвенчала вас, как архонт?

– Да, – с убеждённостью, не приемлющей ни малейших сомнений, ответила Меланта.

– Ух и хороши же ваши гирифорские вина, – прогоготал смотритель Ровенны. – Вам бы тоже, Меланта, знать меру в употреблении!

Власта смиренно дала смотрителю время вдоволь повысмеивать её заявление, и когда он наконец закончил, закашлялся и поспешил смочить горло вином, спокойно ответила:

– Если вы во что-то не верите, это не значит, что это неправда.

Где-то внизу заорал Мехедар, требуя ещё пива, и подкрепил своё требование матерщиной.

– Не сомневаюсь, – с всё той же иронией Гастер положил руку на грудь в знаке полного доверия. – Верю-верю, всё так и было. Сама богиня оторвалась от своих богических дел и пришла в Гирифор, чтобы обвенчать влюблённую парочку. Конечно.

– Вы практически угадали, сэр Болт, – кивнула Меланта. – Кроме одного. Мы с Влахосом не были влюблённой парой. Он вообще меня не замечал в то время.

Морщинистое лицо Гастера недоуменно вытянулось.

– И как, прошу меня простить, сын князя Ровенны вдруг женился на нелюбимой? Понаслушался рассказов о вашем муженьке, и что-то у меня не возникло ощущения, что его можно было что-то заставить сделать против воли.

– Да, у Влахоса была любимая. Не я.

– Тогда я вообще ничегошеньки не понимаю. На кой он обженился с вами?

– Потому что я об этом попросила Чарну.

– Вообще ничего не понимаю. Вы меня путаете.

– Всё просто, сэр Болт. Я знала, что Влахос будет моим мужем, с первого мгновения, как увидела. Это случилось, когда мы впервые встретились в Ровенне, куда нас с семьёй в качестве жеста примирения пригласил на празднование Ллериона отец Влахоса, тогда ещё владыка Гирифора. Я знала, что он есть моя судьба, – власта мило наклонила аккуратную головку. – Меня, правда, тогда он не заметил, мне было всего тринадцать. Его больше интересовала одна из фрейлин его матери Айрены. Она была взрослее, искушённее меня. Её уже давно здесь нет. Я очень нервничала, когда нас представляли друг другу, и когда Влахос ответил на мой учтивый поклон, я сказала ему, что мы поженимся, а он лишь рассмеялся и не воспринял мои слова всерьёз.

– И, как видно, напрасно.

– Я знала, что он мой, – власта взяла из пиалы куриное бёдрышко и начала его изящно глодать. – Даже когда он увёл ту фрейлину с бала за кулису в сторону опочивален, даже когда я отследила их и наблюдала, как они срывали друг с друга одежду прямо здесь, в этой комнате, я знала, что он мой. Я слышала, принц Гирифора обладал репутацией охочего за юбками, но с ней, с той девушкой, он вёл себя не так, как бабник. Что-то было в их глазах, когда они в ту ночь смотрели друг на друга. Это был взгляд не просто двух любовников, между ними было что-то большее, чем похоть. Но даже когда я услышала, как, лёжа в объятиях друг друга на полу, кто-то из них прошептал: «Люблю», а второй ответил: «И я», я знала, что Влахос всё равно будет со мной.

Гастер запыхтел, вгрызаясь зубами в булку, будто заедая удивление.

– Я не знала, что и как должно произойти, чтобы всё изменилось, – продолжала Меланта, оторвав двумя пальчиками кусочек мяса от кости, – но моя уверенность в том, что он будет моим мужем, для меня была высечена на камне рукой богов. Вера в это моя была столь же сильна, как и чувство безысходности от того, что на пути свершения моей судьбы встала эта девка. В ту ночь я ушла в свои покои вся в слезах.

Но, на мою удачу, тогда же в замке Ээрдели гостила ведьма, которая назвалась именем Эйона. Придворные говорили, что она приблудилась к Ээрдели из смытой во время последнего шторма Карарты незадолго до нашего приезда: в основном она лечила болезненную Айрену, которая была склонна к различного рода эпилептическим обморокам. Я совсем не помню её лица, помню только её глаза на фоне белой кожи – огромные и белые, как чешуя русалки.

– Эллари? Хм… – левый глаз Гастера хитро прищурился. – Помню, была у нас на острове одна такая, прелата нашего – хвать за руку! – и давай орать на него: «Блудливая ты вошь! Содомит!» и «Гореть тебе, гореть в пламени Хакона!» Эллари, что с них? Крикливая, ужас. Так он её на костер на площади у Голой башни и посадил, вот она визжала, и кто оказался прав? Вот и жжём их, как жгли, и жечь будем.

– Жгите, – зелёные глаза снова блеснули на свету. – Кто ж вам запрещает?

– Ну а дальше что?

– А дальше отец сказал, что его пугает эта странная женщина, и попросил поселить его в покоях подальше от неё. Влахос же тогда лишь усмехнулся и сказал, что ведьма живёт в гостевом доме на берегу и не может зайти в замок, когда ей вздумается. Но когда праздничный шум стих и на Ровенну опустилась густая морозная ночь, я проснулась от тихого стука. Ни мать, ни отец, ни служанки – никто не проснулся. Я прошла к двери и открыла. На пороге стояла Эйона и смотрела на меня, безмолвно протягивая руку. Вопреки всему я её не испугалась и словно поняла, чего она от меня хочет. Я вложила руку в её руку, и она повела меня в темноту прочь из Ровенны, мимо стражи, которая нас не замечала, как если бы нас окутали невидимые чары. В замке было тихо, как в гробу, только змеи шелестели языками по углам. Колдунья из Карарты провела меня во двор к фонтану, тому, что сейчас разрушен, остановилась и сказала… Голос её был нечеловеческим, и говорила она не шевеля губами:

– Я знаю, что ты думала, глядя на него. Это возможно. Все возможно. Стоит лишь только захотеть. Ты любишь его?

Я робко сказала: «Да».

– Ты хочешь быть с ним?

– Да.

– Ты хочешь, чтобы он думал только о тебе?

Я уже открыла было рот, чтобы снова согласиться, как она остановила меня.

– Если согласишься, вас свяжут узы настолько крепкие, что разорвать их не сможет даже смерть. Все его мысли будут о тебе. Все его чувства будут подвластны тебе. Его любовь к тебе будет для него благословением и мукой. Наслаждением и болью. Проклятьем. И он не найдёт себе покоя, покуда вы будете в разлуке. Случись так – он украдёт, убьёт, но найдёт путь к тебе. Ты хочешь этого?

Я согласилась.

Тогда ведьма улыбнулась и достала из рукава три длинных чёрных волоса. Это были волосы моего Влахоса. Должно быть, она подняла их с пола, что был ему ложем с той шлюхой, когда они ушли. Эйона сказала мне протянуть руку и дала мне неглубокую чашу, приказав мне набрать воды из фонтана. Я набрала. Она положила волосы в чашу и что-то тихо зашептала. Помню, как чаша нагревалась, пока не стала горячей, будто её поставили на угли. Мне стало больно.