— Вета, совсем плохо? — с сочувствием в голосе поинтересовалась у меня Катарина, наблюдая за тем как я жадно осушаю большими глотками уже третий кувшин с водой.

— Порядок, — просипела я и вытерла мокрый рот от холодных капель жидкости, попавших на шею и открытую зону декольте. Хотя в действительности в порядке уже ничего не было, и осознавалась я это крайне отчетливо.

Аманда тихо сидела, забившись в своём углу, и воровато каждый раз таскала дольки апельсина или яблока, которые нам принесли два часа назад, поглядывая на нас настороженным взглядом.

Бедный, голодный ребёнок, по воле случая попавший в это срамное место…

Выколоть бы глаза и отрезать причинное место тем, кто хоть на секунду задумается купить себе ребёнка (а именно им Аманда и была, потому как девочке оказалось всего четырнадцать), ради постельных развлечений! Ненавижу!

Так и продолжала ещё на протяжении невыносимо долгого времени бранить наших пленителей и «сутенеров», глотая ледяную воду, и мечтая оказаться отсюда так далеко, можно даже на необитаемом острове, чтобы никто меня там никогда в жизни не нашел! Где я могла была быть свободна и счастлива… пусть даже с разбитым сердцем и истерзанной душой. Убитая морально и почти физически, потому что терпеть эти пытки над собственным телом оказалось тем ещё удовольствием, но со свободой выбора и неомраченным неизвестностью будущим…

Потом перед глазами стали мелькать лица родных, мамы с папой, которые обязательно узнают, что со мной произошло. Вспомнят новости о столичном маньяке, крадущем молоденьких, приезжих студенток. Поймут, что я пала одной из этих несчастных жертв. Станут оплакивать мою преждевременную кончину… не задумываясь о том, что их дочь, возможно, находится в плену в совсем другой стране. Живая… наверное…

А Мартин… вспомнит ли он обо мне? О какой-то там серой первокурснице Веталине, с которой он встречался какую-то жалкую неделю?

Забеспокоится ли?

Я мрачно усмехнулась.

Ага, как же! С такой эффектной, блондинистой коброй он даже имени своего не вспомнит, не то, что с кем-то там жил почти неделю под одной крышей. Делил постель, готовил еду, даже с родителями познакомил…

Небрежно стёрла выступившую и покатившуюся по щеке слезу. Почему так больно то?..

А, между тем, пока в моем воспалённом сознании мелькали эти мрачные мысли, в борделе начался какой-то кипишь, коснувшийся нас в первую очередь.

Все это я осознавала одурманенной вколотой мне дрянью головой, и не особо анализируя, что происходило дальше.

А происходило следующее:

Дверь в нашу «темницу» открылась резко и внезапно. И на пороге перед нами возникла уже до боли знакомая беловолосая мадам Арно, а за ее спиной маячило штуки четыре человеческих мужчин мрачной наружности, не вызывающие особого доверия и чувства собственной безопасности:

— Все трое, — объявила женщина каркающим голосом, — На выход! Быстро!

— Что? — нахмурилась Катарина, — Куда?!

— Поговори мне ещё тут! — вызверилась женщина, сжимая ладони в кулаки, — Встали и на выход!

Катарина и Аманда переглянулись, медленно вставая с пола и неосознанно прижимаясь к друг другу, а я… встать самостоятельно на трясущихся, слабых ногах уже не могла, сколько бы не пробовала.

После третьей провальной попытки беловолосая не выдержала:

— Ну, что вы смотрите, идиотки?! Помогите ей!

Девушки вздрогнули и взяли меня под руки.

Под конвоем из десяти телохранителей, окруживших нас со всех сторон, и идущей спереди мадам Арно, мы шли по мрачным, кроваво-красным коридорам человеческого публичного дома. На пути нам попадались, видимо, работающие здесь куртизанки с интересом косящиеся на нас и строящие глазки сопровождающим нас мужчинам. Безуспешно, кстати.

Шли мы долго, словно по лабиринту, прежде чем перед нами открылась стальная входная дверь, а по нашим ногам не прошёлся ледяной, морозный воздух.

Мы на воле, наконец-то. Ну, почти.

На дворе стояла непроглядная тьма. Подсчитать хотя бы приблизительно сколько сейчас времени и как долго мы находились в плену не представлялось возможным. От холода и редких снежинок, попадающих на обнаженную кожу, у нас у всех троих зуб на зуб не попадал, но наших конвоиров это нисколько не заботило. Видимо, считая нас оборотнями с повышенной регенерацией и стойкостью к низким температурам, они не видели необходимости выдать нам хотя бы легкие пледы. И ладно мы с Катариной, но ведь Аманда была ещё не пробужденной омегой и чувствовала все, как хрупкий человек.

Изверги…

Пока мы все трое съеживались от порывистого ветра, мадам Арно преспокойно куталась в новенький, дорогой полушубок, наверняка, стоящий баснословных денег. Не трудно догадаться, откуда у неё появляются средства на подобные покупки…

Тошнит от запаха мерзкой, меркантильной суки, но приходится держаться.

— Открывай багажник! — скомандовала женщина, стоило нам приблизиться к чёрному, тонированному фургону, — И завяжите им руки сзади, чтобы не дергались…

— Что? — вскрикнула Аманда, стоило ей понять куда нас хотят посадить и повезти неизвестно куда, — Вы с ума сошли? Я туда не сяду!

Звук звонкой пощёчины разрезал тишину и заставил нас с Катариной вздрогнуть от неожиданности. Мадам Арно, запрещающая охране ставить на нас синяки или любые другие отметины, вдруг сама подняла руку на одну из нас. Да так хлестко, что Аманда приложила ладонь к горящей щеке, а ее нижняя губа затряслась как перед наступающей истерикой.

Что это вообще было?..

— Молчать! — лихорадочно замахала указательным пальцем перед ее лицом женщина, — Сейчас договоришься, и тебе и ноги свяжут, поняла? И вы! Слышали? — обратила нас нас свой бешеный взгляд беловолосая, буквально извергающая слова из своего рта, — С вами будет точно также! Никто здесь с вами церемониться не собирается! Люк!

На обращение отозвался уже знакомый амбал и уже через пару минут мы все трое сидели в закрытом багажнике мчащегося куда-то фургона. Руки Аманды и Катарины были перевязаны сзади веревкой, а меня оставили так. Видимо, мой полуобморочный видок охранники приняли за безобидный и затягивать мои безвольные конечности не стали. Из жалости ли или из-за чего другого, но мне это было на руку.

Если мы с Катариной чувствовали себя в полной тьме вполне комфортно благодаря ночному зрению, то Аманда, пока что лишенная подобной привелегии, жалась почему-то к моему боку, будто ища защиты и поддержки, которые я ей дать, увы, не могла. И я лишь смогла положить свою слабую руку на ее плечи, притягивая к себе и безбожно греясь об ее тело. И, даже не сомневаюсь, что Аманда делала тоже самое.

— Видели какая она дёрганная? — внезапно прервала застоявшуюся в фургоне тишину Катарина, — Глаза у неё бегали, как у крысы… Чего она боится?

Я пожала плечами.

Сил на то, чтобы анализировать поведение мадам Арно, хотя то и было действительно странным, у меня не было. Важнее сейчас было бы узнать куда и зачем нас везли, да так быстро и стремительно, что порой на поворотах нас заносило, и наши тела, словно мешки с картошкой, бултыхались по всему багажнику. И, видимо, наших конвоиров вообще сейчас не волновало наше состояние.

Интересно, нас действительно купили? Всех троих? Кто?!

Эти вопросы мучали меня до тех пор, пока машина резко не затормозила, и нас не отринуло по инерции назад. От неожиданного торможения я приложилась лбом о багажные двери до чёрных мушек перед глазами. Катарине и Аманде, видимо, тоже досталось, судя по злобному шипению и ругательствам.

За стенкой в кабине водителя своим острым слухом я услышала и то, как стал грязно браниться наш сопровождающий, отчего мои уши, наверное, даже покраснели и в трубочку свернулись.

А потом он сказал то, что мигом заставило и меня, и Катарину, тоже навострившую ушки, прислониться к кабине водителя вплотную:

— Суки! — ругался с кем-то по телефону мужчина, но ответа его собеседника мы расслышать не могли, — Что значит выезд из города перекрыт? Все?!