Гюнтер заметил, как во взгляде Гесслера блеснул огонек честолюбия.

– Я сделаю, что смогу, герр штандартенфюрер.

– Здесь у вас будет кабинет, помогать будет инспектор особой службы по фамилии Сайм. Это наш хороший друг, он жил в Германии. Молод, но умен и амбициозен. По сути, его рекомендовал ваш преемник. Используйте его для устранения препон. – Гесслер наставил на Гюнтера палец, снова напомнив ему старого учителя. – Но если Сайм или кто-нибудь другой начнут спрашивать, Манкастер нам по-прежнему нужен из-за подозрения в политических связях. Мне бы очень хотелось действовать напрямую и решить вопрос с самим Бивербруком, но в нынешних обстоятельствах следует лететь ниже радара, как выражаются ребята из люфтваффе. По крайней мере, пока.

– Герр штандартенфюрер, вы действительно предполагаете, что здесь что-то есть?

– Мне известно немногим больше вашего. – На губах Гесслера, против его воли, снова появилась ехидная усмешка. – Лишь о том, над чем работал Эдгар Манкастер. Достаточно, чтобы понять, насколько это может быть важно. Вам я сказать не могу, Гот: если честно, не зная сути вопроса, вы никому не проговоритесь. Главное – Гиммлер и Гейдрих желают, чтобы это было сделано.

Гюнтер уже прикидывал, как он будет взаимодействовать с британскими властями, с разными ведомствами, не выдавая своих истинных намерений. Ему подумалось, что если догадка Гейдриха верна – а это всего лишь догадка, – то он, Гот, сможет сделать за свою жизнь хоть что-нибудь важное.

В среду, двумя днями ранее, дожди в той местности, где стояла больница, сменились туманами и смогом. Фрэнк сидел, как обычно, в «тихой палате». Накануне он обмолвился Бену, медбрату-шотландцу, про своего университетского друга Дэвида, и Бен предложил Фрэнку позвонить ему – вдруг Бен сможет помочь с переводом в частную клинику.

– В конце концов, раз он государственный служащий, то должен знать, как делаются такие вэйщи, – сказал Бен. – Можете воспользоваться телефоном в комнате медсестер, когда я буду на дежурстве.

Но Фрэнк не был уверен. Чем меньше людей, с которыми он говорит, тем лучше – из-за его тайны, той тайны, которую Эдгар выдал ему. И потом, он с подозрением относился к Бену: с какой стати медбрат бросился помогать, особенно после горьких слов о том, что доктор Уилсон уделяет Фрэнку больше внимания, поскольку тот принадлежит к среднему классу? Бен держался искренне и дружелюбно, однако в нем было что-то ненастоящее. Фрэнк заметил, что присущий жителям Глазго выговор в его речи временами становится более выраженным, как бы для пущего эффекта.

Рано поутру Бен зашел к нему и спросил, не надумал ли он позвонить другу.

– Почему вы это делаете? – спросил вдруг Фрэнк. – Почему помогаете мне?

Бен вскинул руки, капитулируя:

– Ну и подозрительный же вы паренек. Мне просто кажется, что вам тут не место и надо пособить вам выбраться отсюда. Но решать вам, приятель, – если вы готовы положиться на доктора Уилсона, то ради бога.

Потом Бен ушел, а Фрэнк с тревогой смотрел ему вслед. Это правда: он ко всем относился подозрительно, с самого детства. Доктор Уилсон не заговаривал больше про электрошоковую терапию, но Фрэнк опасался, что ее могут применить, – тогда он выболтает все, что знает. Он снова подумал о Дэвиде Фицджеральде – одном из тех немногих, кому Фрэнк действительно доверял и к кому питал расположение. Вот только они не виделись много лет. После выпуска из Оксфорда они какое-то время переписывались, и в 1943 году от Дэвида пришло приглашение на свадьбу, но Фрэнк никогда не бывал на свадьбах и боялся, что ему будет неуютно среди множества народа. После этого перерывы между письмами Дэвида стали длиннее, и в последние несколько лет все свелось к обмену рождественскими открытками.

Фрэнк предпочел бы оставаться в «тихой палате», но санитары частенько выгоняли его со словами, что надо быть в рекреации, общаться с другими пациентами. Ему этого не хотелось – другие напоминали Фрэнку об ужасном положении, в котором он оказался. Кто-то сидел, тупо уставившись в стену, кто-то разражался беспричинными взрывами ярости. Но Фрэнк знал, что у него есть свой изъян – эта его улыбка. А еще он напал на брата. Может, он тоже сумасшедший? Пока действие наркотика было сильным, все выглядело замечательно, но по мере того, как оно слабело – когда уменьшался эффект последней из трех дневных доз, – сердце Фрэнка заходилось от страха, ему хотелось кричать. После выпуска ему ни разу не снилась школа, но теперь это началось. Лечебница слишком уж напоминала Стрэнгмен. Кроме того, он видел несколько жутких снов, в которых являлась миссис Бейкер.

Миссис Бейкер была спиритуалисткой. Мать говорила, что она способна контактировать с его отцом, погибшим в 1917 году при Пашендейле; Фрэнк появился на свет до срока, через две недели после этого. Мать так и не оправилась полностью после смерти мужа. Джордж Манкастер, врач, не обязан был идти добровольцем, и жена просила его не ходить, но он считал, что служба в армейском медицинском корпусе – его долг. Потом, как и опасалась мать Фрэнка, он погиб, оставив ее одну в большом доме с двумя детьми и домработницей Лиззи.

Фрэнк знал, что мать не любит его, зато обожает Эдгара. Но Эдгар, будучи четырьмя годами старше брата, родился, когда она была молодой и счастливой – до того, как мир сошел с ума в 1914 году. Мать всегда говорила, что Эдгар – хороший мальчик, смышленый и послушный, а Фрэнк, с его детскими болезнями и проявившимися уже тогда странностями, стал для нее обузой.

Но именно Фрэнк сильнее всего походил на отца. На фотографии с траурной ленточкой, стоявшей на каминной полке, были видны тот же длинный нос, те же женственные губы и большие, тревожные темные глаза. Как и Фрэнк, Джордж глядел так, словно боялся окружающего мира. В отличие от них, Эдгар рос крупным, сильным и уверенным в себе. Перед тем как отправиться в Шотландию, в ту же школу, где учился отец, по квоте для детей павших воинов, Эдгар часто обзывал Фрэнка «коротышкой» и «задохликом», а еще – словечком, которое вычитал в сказках братьев Гримм. «Ты иссохший, Фрэнки, – говаривал он. – Иссохший человечек».

В двадцатые годы к спиритизму обратились тысячи женщин – тех, что потеряли в окопах сыновей, мужей и братьев. Впервые миссис Бейкер пришла в их эшерский дом осенью 1926 года, когда Фрэнку было девять. Эдгар уже уехал в Шотландию, а Фрэнк учился в маленькой начальной школе, рос тихим, боязливым ребенком и мало с кем дружил.

Именно из-за больших размеров дома, в котором располагалась еще и лечебница отца, миссис Бейкер облюбовала его для своих сеансов. Кружок собирался вечером, по вторникам, – с полдюжины женщин, состарившихся прежде срока. Служанка Лиззи, всегда расположенная к Фрэнку, сказала, что не питает доверия к спиритизму и советует ему держаться подальше от всего этого.

Гости приходили как раз перед тем, как Фрэнк ложился спать, и по-дружески вежливо здоровались с матерью. Лиззи загодя готовила бутерброды и прохладительные напитки – миссис Бейкер утверждала, что алкоголь забивает ее каналы общения с духами. Женщины сидели, болтая о повседневных делах: об огородах, слугах, этих проклятых шахтерах, устраивающих забастовки. Но стоило прийти миссис Бейкер, как воцарялось благоговейное молчание. То была очень рослая, дородная женщина лет пятидесяти, с крупным прямоугольным лицом в обрамлении коротких волнистых волос и маленькими голубыми глазками. Одевалась она хорошо, хотя прямые линии, бывшие тогда в моде, не слишком шли к ее корпулентной фигуре; с шеи до пояса спускалось жемчужное ожерелье. Через ее руку всегда была перекинута сумочка с узором «пейсли».

Фрэнку разрешалось посидеть со всеми, пока поглощались бутерброды. Женщины всякий раз вежливо спрашивали, как у него дела, а миссис Бейкер смотрела с высоты своего огромного роста и выражала надежду, что он хороший мальчик и помогает матери. Одна из дам как-то раз назвала его бедным сиротой-безотцовщиной, но миссис Бейкер с укором посмотрела на нее и с чувством проговорила своим звучным контральто, что отец Фрэнка всегда рядом с ним в виде духа. После двадцатиминутной беседы миссис Бейкер хлопала в ладоши. «Пора начинать, дамы, – говорила она. – Я ощущаю приближение Мен Фу». Мен Фу, принцесса из древнего Китая, была ее проводником в мире духов. «Она готова, – продолжала миссис Бейкер. – Я вижу, как она идет ко мне, семеня крошечными перебинтованными ножками». Женщины уважительно опускали глаза, а мать приказывала Фрэнку ложиться в постель. Потом, сопровождаемая другими дамами, она распахивала двойные двери в столовую, где стоял большой стол.