Впервые Гюнтер приехал в Англию в 1929-м, чтобы год поучиться в Оксфорде. Уже тогда англичане показались ему хилыми. Тем не менее он вернулся работать в Лондон после подписания Берлинского договора, и пять лет взаимодействовал с местными полицейскими, уча их тому, как подавлять мятежи, справляться с гражданскими беспорядками, бороться с терроризмом. Англичане сами накопили немалый опыт в Ирландии, но расслабились на протяжении спокойных сороковых.

Машина свернула налево и поехала мимо старинных зданий, зеленых скверов и деревьев с голыми ветками. Они подкатили к Сенат-хаусу с тыльной стороны, где территория посольства была защищена бетонной стеной двадцатифутовой высоты, патрулируемой британскими полицейскими. Немецкий солдат открыл стальные ворота, и автомобиль въехал во двор. Засидевшийся Гюнтер выбрался наружу и поднял глаза, глядя на девятнадцатиэтажное здание, вздымавшееся подобно высокой, узкой пирамиде. Громадные флаги со свастикой колыхались на холодном резком ветру. Гюнтера всегда впечатляли пропорции и функциональность этого сооружения.

Водитель повел Гюнтера по знакомым, облицованным камнем коридорам к широкому центральному вестибюлю, где на могучем постаменте стоял мраморный бюст фюрера высотой в десять футов. Здесь было шумно, как и в прежние времена. В обширном пространстве раздавался шум шагов и голосов; сновали мужчины в мундирах, цокали высокими каблуками машинистки в строгих платьях, с папками под мышкой. Его провели к лифтам. Шофер показал пропуск дежурному, еще одному солдату. В лифте, плавно поднимавшемся на тринадцатый этаж, они оказались единственными пассажирами.

– Каково это – вернуться назад? – поинтересовался Людвиг.

– Все до уныния знакомо. Но здесь хотя бы нет пыли в воздухе, как в Берлине.

– Верно. Хотя английские туманы бывают весьма неприятными.

– Я отлично помню их.

Дверь открылась. Манеры Людвига вновь стали официальными.

– Вам назначена встреча со штандартенфюрером Гесслером. Затем я покажу вам квартиру. Это на Рассел-сквер. Очень удобная.

– Спасибо.

Полковник разведки, отметил про себя Гюнтер, один из старших офицеров СС в посольстве. Он ощутил приступ возбуждения, чего с ним не случалось уже давно.

Кабинет, куда вошел Гюнтер, был маленьким, с белыми стенами и панорамным видом на Лондон, накрытый куполом серых туч. На столе у окна стоял глобус, где граница Германской империи проходила по Уралу, на стене за столом висели непременные фотографии Гитлера и Гиммлера. Снимок Гитлера был последним по времени, сделанным в 1950 году. Вождь был седым, с впалыми щеками и поникшими плечами. Он униженно взирал на Гюнтера, что разительно контрастировало со спокойной уверенностью Гиммлера.

Человек в парадной эсэсовской форме встал, чтобы поприветствовать его. Гесслер был лет пятидесяти с небольшим, невысокий, подтянутый, с редеющими темными волосами, зачесанными сбоку, чтобы прикрыть плешь. Круглое пенсне и строгое лицо с суровыми складками вокруг губ напомнили Гюнтеру его старого учителя из Кенигсберга. Один из тех сдержанных, бесцветных технократов, которых Гиммлер и Гейдрих предпочитают ставить на ответственные должности. Но Гюнтер знал, что такие люди умеют проявлять жестокость, – как и у старого преподавателя, у них бывает скверный характер.

– Хайль Гитлер! – произнес Гесслер, вскинув руку в нацистском приветствии.

Гюнтер отсалютовал в ответ. Ему предложили сесть. Гесслер рассматривал его, положив на стол короткие, пухлые руки. Стол содержался в идеальном порядке: ручки и карандаши на маленьком подносе смотрят рабочими концами в одну сторону, бумаги аккуратно разложены.

Гесслер выражался резко, без всяких любезностей.

– Инспектор Гот, мне сказали, что вашим суждениям всецело можно доверять. Что вы знаете британцев, их обычаи, их политику. Что можете быть дипломатичным, когда необходимо. Что вы офицер гестапо до мозга костей. – Он впервые улыбнулся, выказав вдруг расположение. – И что вы хороший охотник на людей.

– Надеюсь, что все это правда, герр штандартенфюрер.

– Вы и ваш брат вступили в партию в тридцатом году.

– Да. В эпоху веймарского хаоса.

Гесслер скрестил ноги.

– И тем не менее, в отличие от вашего брата, вы никогда не подавали просьбы о вступлении в СС. Формально вы, конечно, подчиняетесь заместителю рейхсфюрера Гейдриху – как сотрудник гестапо. Но вы не в СС. Моих коллег в Берлине это вроде как не смущает, но мне хотелось бы получить… некоторые разъяснения.

Он снова улыбнулся, но уже без прежней теплоты.

Гюнтер вздохнул:

– Мой брат Ганс всегда стремился к жизни… жизни идеалиста. А я тяготел к работе полицейского, как отец. Именно в этом мой талант. Так я служу Германии.

Гесслер резко хмыкнул:

– Как вижу, поддержание физической формы вас не привлекает. – Сам штандартенфюрер выглядел спортивным и подтянутым в своем безупречно сидящем черном мундире. – Это странно. Мне казалось, что братья-близнецы должны вести себя одинаково.

Гюнтер подозревал, что его хотят спровоцировать.

– Не во всех отношениях, – спокойно ответил он.

Гесслер поразмыслил с минуту, затем стремительно встал, подошел к глобусу и положил ладонь на Европу.

– Этот глобус – фикция, как мы оба знаем. Значительная территория к западу от Волги остается в руках русских. Они имеют в своем распоряжении волжские месторождения нефти, а также новые, обнаруженные в Сибири, тогда как контролируемые нами земли кишат партизанами. То же самое в Польше. Наши поселения, основанные там, делаются все менее безопасными. Кое-кто считает, что нам следует закончить войну, договориться с Хрущевым и Жуковым или с мелкими капиталистами за Волгой, с которыми коммунистическая партия делит теперь власть. Каково ваше мнение?

Гюнтер знал, какой ответ хочет услышать Гесслер, и сам считал так же.

– Если мы заключим сделку с русскими, сохранив крупное русское государство, способное снова угрожать нам, это будет плохая награда за жизни пяти миллионов немецких солдат. Да и наше оружие становится все мощнее день ото дня.

Гесслер прокрутил глобус и ткнул в Соединенные Штаты:

– Становится, но не так быстро, как американское. А через несколько недель президент Тафт уйдет и власть перейдет к этому либералу Эдлаю Стивенсону. Говорят, что он осторожен и осмотрителен, но он нам не друг.

– Американцы всегда были непредсказуемыми.

– Да. И сочетали политику изоляции с развитием мощнейших вооружений. Возьмите, к примеру, их заявление об обладании атомной бомбой – оружием, по сравнению с которым весь наш арсенал покажется ничтожным.

– Нам сообщили, что это дезинформация, а те фильмы – голливудская постановка, – ответил Гюнтер, хотя никогда не был до конца уверен в этом.

– Нет, она существует, – деловито возразил Гесслер. – Те фильмы с грибовидным облаком в пустыне – не подделка. Песок превратился в стекло. – Он вскинул густые темные брови. – У нас в Америке есть агенты, сочувствующие. Мы продвинулись со времен Рузвельта. И в посольстве Соединенных Штатов в Лондоне у нас тоже есть свои люди, о чем я расскажу вам подробнее в свое время. Но вернемся к нам. У нас имеется своя атомная программа, это не секрет. Но выполняется она не слишком успешно. Мы убеждены, что американцы опережают нас по всем направлениям. Биологическое оружие. Даже в ракетостроении они, похоже, скоро нас догонят. – Гесслер хохотнул с неожиданной нервозностью. – Может, авторы фантастических романов правы, и однажды нам придется воевать на Луне.

Штандартенфюрер снова сел за стол.

– Мы не смогли добыть надежные разведданные об американской программе вооружений по причине мер безопасности, которые, как вы догадываетесь, предотвращают любую утечку. – Он снова улыбнулся, глаза его немного расширились. – Но теперь, возможно, образовалась крохотная щелочка. Возможно. Не более того.

Гюнтер снова ощутил волну возбуждения, легкую дрожь внутри.

– Моя миссия связана с этим?