Характерная черта Эльзы была именно та, что, оскорбляясь, она под влиянием гнева как бы преображалась и становилась тем, чем была от природы: смелой до дерзости и оригинально умной.

– Напрасно вы не оделись в ваше обычное платье! – вымолвила графиня, отнимая платок, от все еще смеющихся губ. – Оно вам больше идет. И затем, mon enfant, надо распустить ваши прелестные локоны. Эта прическа, очень… Она вам меньше идет.

– Как прикажете! – несколько сухо отозвалась Эльза.

– Не правда ли, лучше распустить волосы? – обернулась графиня в сторону.

Эльза, сделав то же самое, теперь только заметила, что в нескольких шагах направо сидит на низеньком кресле развалясь, вытянув ноги и закинув обе руки, скрещенные на затылке, молодой человек с несколько знакомым ей лицом. Это был виконт Камилл. Он упорно, дерзко, не стесняясь, почти нахальными глазами разглядывал Эльзу с головы до пят. На вопрос графини он, промолчав несколько секунд, ответил:

– Разумеется, это первое, что сделает Монклер!

И затем с усмешкой оглядывая девочку, он выговорил как бы себе самому:

– Pas mal! Pas mal![256] Оригинальна! Какой-то странный тип! Ваш отец француз? – с сомнением в голосе обратился он к Эльзе.

– Француз.

– Точно?

– Да-с.

– Странно! У вас тип не француженки.

– Да. Но она квартеронка! – вступилась графиня.

– А-а… – протянул молодой человек, перестал насмешливо улыбаться и более снисходительно поглядел на девочку.

Эльза при этом слове слегка двинулась, вскинула на графиню уже не смущенные, а отчасти досадой искрящиеся глаза.

– Так говорят, графиня, но это неправда. Если так считать, то все люди, живущие на свете, произошли не только от негров, но даже от обезьян…

– Ба! ба! ба! – громко воскликнул молодой человек. – Где вы такое подцепили? Кто мог вам это сказать? Tiens, tiens, tiens! Ou le darwinisme va se nicher![257] – прибавил он, обращаясь к графине и громко рассмеявшись.

Между тем Эльза стояла, уже переменившись немного в лице, и руки ее слегка дрожали. Она хорошо понимала, что молодой человек ведет себя по отношению к ней совершенно невежливо. Одна его поза была такова, какие, изредка проходя по Териэлю, Эльза видела в местном кафе. Но ведь то были буржуа и горожане, вдобавок часто нетрезвые, а этот молодой человек – аристократ.

– В самом деле, Газель, откуда вы и где могли слышать такую фразу, что люди происходят от обезьян?

Девочка хотела ответить правду, что слышала это от отца и именно по поводу их происхождения от негритянки, как бы в утешение себе самим, но она постеснялась и промолчала. Вдруг этот наглый молодой человек поднимет на смех ее отца, даже не зная, что он на том свете.

– Случалось слышать! – выговорила Эльза тихо.

– А вы сами, Газель, верите в это?

Девочка не знала, что отвечать, но в то же время молодой человек воскликнул:

– Что такое вы все говорите, maman, Газель, да Газель? Что это значит?

– Это ее прозвище.

– Ба! Почему? C’est drole! Однако… Однако… – потянул он, снова оглядывая девочку, – однако… c’est peut-etife vrai, повернитесь, Газель, я хочу вас оглядеть со всех сторон. Вы слышите? Повернитесь! Ну, сначала в профиль… потом спиной… потом опять в профиль…

Девочка опустила глаза, едва заметный румянец загорелся на ее вечно-смуглых щеках и она не двигалась.

– Вы меня слышите?

Эльза стояла, не шелохнувшись, не отвечала ни слова, но знала, что если даже сию минуту ее прогонят вон из замка, то все-таки она не станет вертеться перед этим нахалом.

Виконт Камилл понял и, чтобы выйти из несколько неприятного положения, начал смеяться.

– Вы, стало быть, умеете хорошо прыгать, Газель?

– Замечательно! – воскликнула графиня. – Я сама была свидетельницей, как она перескочила через ров в конце нашего парка, чтобы достать мне фиалку. А по деревьям она лазает, как белка!

– Пари держу, Газель, что вы уже влюблены в кого-нибудь? – вымолвил Камилл.

– Quel idée! – воскликнула графиня[258].

– Пари! Пари! Отвечайте, Газель, вы любите кого-нибудь?

Эльза вспыхнула сильнее, подняла глаза на него и вымолвила слегка неровным голосом из-за боязни за собственные слова:

– Да, люблю. Люблю многих молодых людей, но более всего…

И она запнулась…

– Кого?! – воскликнул он, как бы торжествуя.

– Вежливых…

Простое слово упало, как бомба. Графиня вытаращила глаза. Молодой человек на секунду стал конфузливо серьезен так же, как если бы получил почти пощечину. Но вдруг он расхохотался, вскочил со своего места и замахал руками, как если б услыхал или увидал что-нибудь чрезвычайное.

– Charmante! Charmante! Charmante![259] – воскликнул он нараспев, – побегу к Монклеру, скажу ему, что его модель появилась, но для Психеи не годится, а скорее что-нибудь другое. Quelle Psyché? Plutôt un Lutin[260].

И он быстро исчез, почти выбежал из комнаты. Эльза ясно почуяла, что в голосе его и в движениях была фальшь, игра… Стало быть, ее слово угодило в цель.

– Однако, вы из обидчивых, Газель! – выговорила графиня.

Девочка промолчала.

– Ну, вот что: прежде всего я займусь вашим туалетом.

Графиня позвонила и приказала появившейся Julie позвать какую-то Луизу, а в ожидании пересела на другое место к столу, перед зеркалом, тоже утопавшим в кружевах на розовом чехле. Женщина стала поправлять свою и без того безукоризненную прическу.

– Да, если бы у меня были ваши волосы, – проговорила она, не оборачиваясь и глядя на себя в зеркало. – Только ваши волосы! Pour le reste[261] я не завидую.

Через минуту полного молчания в комнате снова появилась Julie, а за ней другая женщина, тоже показавшаяся девочке чересчур разодетой.

– Снимите мерку и сшейте мне скорей два платья! – приказала графиня. – Julie выдаст вам два отреза. Из котонет сделайте простой фасон, самый простой, а из фуляра сделайте нечто вроде того, что я надевала зимой на bal costumé. Помните – пастушка…

– A la bergère?[262] Помню, графиня.

– И прекрасно! Ну-с, ступайте, дитя мое, Луиза снимет с вас мерку. А затем приходите прямо в столовую, я вас представлю господину Монклеру и графу.

– Merci, madame! – смущенно вымолвила Эльза.

И когда девочка двинулась за обеими женщинами, графиня проводила ее глазами и выговорила:

– Посмотрим… Может быть, мне так кажется… Но в этом accoutrement[263] она ужасна… Elle est franchement laide[264].

И подумав, она прибавила усмехаясь:

– И все-таки придется эту Газель сторожить от моих волков!

Портниха увела Эльзу к себе и аккуратно сняла с нее мерку. В то же время горничная принесла два отреза материи и сразу приступила к кройке платьев. Эльза не верила своим глазам, что из этих двух прелестных кусков ткани будут быстро пошиты два платья. Портниха говорила о том, чтобы Эльза пришла померить одно из них, розоватое, в тот же вечер. И что завтра оно будет уже готово.

Теперь только девочке пришло на ум новое соображение, и в ней возникла легкая борьба. По какому праву чужая женщина дарит ей два платья? Если она вычтет их из обещанных ста франков, то Этьен ничего не получит. Если графиня не вычтет их, а по всей вероятности это и будет подарком, то может ли она это принять? А если не принимать, то, как же отказаться? Ее только на смех поднимут! Это будет, по их мнению, не что иное, как des grimaces[265]. А это-то именно Эльза и ненавидела.