— Не совсем, Сара-ши, — отвечает Джеха, а скосив взгляд на меня, тактично продолжает. — Работников слишком много. Для сорока гостей достаточно и десяти официантов. Зачем пятнадцать?

— Десять и будут работать, — отвечает женщина, снова бросая в меня взглядом. — Пятеро наняты для подхвата. Очень серьезное мероприятие. Здесь будут и участники конференции океанологов. Мы не можем ударить в грязь лицом. В конце концов, это моя забота — сколько работников необходимо для такого банкета. Учитывайте, что еще наняты музыканты, и приглашены журналисты из трех крупных изданий. Потому… — она умолкает, но следом с некой издевкой, добавляет. — Потому следите за собой и своей работой. Простите, но мне пора.

Вздернув подбородок, Сара уходит, а Джеха стоит в ступоре от подобной отповеди. Надеюсь, он понял, наконец, почему его изначальный вопрос: "Что не так с этой женщиной?", — теперь звучит крайне нелепо.

— Ты был прав, — глухо констатирует факт.

— Всегда рад, — бросаю, продолжая наблюдение.

— Она будет на банкете? — Джеха намеренно осторожно спрашивает о Вере.

— Очевидно. Она ассистент профессора Попова, — отвечаю, пытаясь скрыть эмоции в голосе.

— Но ведь на подписание контракта с ним не пришла. Может, не придет и сегодня? Просто, лучше бы тебе…

— Не видеть ее? — парирую, перебивая друга, а он кисло кивает.

— Уверен, так будет лучше для вас двоих.

— Уже ничего не будет лучше, Джеха. Через двадцать четыре часа, мы окажемся в воздушном пространстве над Францией, и все закончится само собой.

— И все же, надо было надеть галстук, — отстраненно бросает Джеха, чтобы перевести тему, но и тут попадает впросак.

Галстук я уничтожил, когда пытался сдержать себя, и больше не смотреть в ее окна, как паяц.

— С ним приключилась беда, — отвечаю, осматривая доставщиков, которые привезли спиртное.

— Позволь спросить, — какая?

— Имуги *(змей) сожрал, как плату за то, что позволил выспаться.

— Очень остроумно, — Джеха ухмыляется, а я холодно бросаю:

— Я само остроумие сегодня.

— Оно и видно.

Джеха уходит, оставляя наедине с мыслями. Вера точно придет на банкет. Не станет же она из-за мимолетной встречи со мной пропускать такое мероприятие? В конце концов, мы все выяснили, точка поставлена. Я дал слово, что переступать черту и заговаривать с ней более не стану. Но сама мысль, что снова увижу ее, добивает. Как пережить эти проклятые двадцать четыре часа?

Как я должен сдерживать себя? Потому что спустя ничтожных пять часов, которые проходят, как пять минут, я лишаюсь воздуха совсем.

Вера входит в зал под руку с Юджином. Я помню его, именно этот мужчина — сын профессора. Кажется, он женат, но это не меняет того, что их вид вместе вызывает укол ревности. О том разумно ли ревновать замужнюю женщину, я даже не задумываюсь. Я ревную. С такой силой, что едва могу отвести взгляд от совершенства, которое ослепляет. Вера выглядит слишком сексуально в обычном черном коротком платье. Оно элегантно, и повторяет ее фигуру, как вторая кожа, а обнаженное плечо и очертания острых ключиц сводят с ума. Становится трудно стоять неподвижно, а в голове поднимается чертов ураган. Не выдержав, перемещаюсь вглубь зала.

Встав у одного из столов, не вижу ничего, а взгляд тянет магнитом обратно к ней. Меня тянет к ней, а желание точит, как проклятый демон. Я будто в свободном полете, вхожу в "бочку", и падаю, к чертям, вниз. Лечу прямо к земле, уже вижу ее очертания, рассекаю тучи, а штурвал не слушается. Он дрожит и ходит ходуном, а я продолжаю падение. Знаю, что разобьюсь. Знаю, но проклятье, как же я хочу расшибиться о землю, потому что если небо меня манит, то эта женщина тянет к земле. Она собой закрыла небосвод, а крылья сломала, оставив от них ошметки. Вот такая моя "земля". Она — мой грех. Она — желание. К ней я бы возвращался, даже сквозь самый страшный ураган. И если мысль о дочери вызывает трепет и долг быть рядом, то мысль о Вере меняет все. Она делает картину цельной, ставит все на места, рождает желание жить, а не выжить вопреки всему.

Каков же каламбур моего существования. Я встретил не женщину, а настоящее испытание. Мало ли было их, и чем я заслужил новое? Раздражение точит, я хмурюсь, а подняв взгляд, замираю. Вера смотрит прямо на меня. Ее глаза нежно обнимают взглядом, а лица касается грустная улыбка. Решившись ответить, останавливаюсь. Вера отворачивается в сторону профессора. Мужчина кивает ей, и что-то объясняет, а все, что делаю я — провожу взглядом по оголенной лопатке и спине. Опускаюсь ниже настолько медленно, насколько плавно вскипает кровь от того, что вижу. Мне бы не смотреть на нее, но воображение уже рисует черное кружевное белье, и чулки с тонкой атласной подтяжкой. Я видел и такое в ее гардеробе. Слава небесам, она умудрилась выйти из ванной комнаты в таком виде лишь однажды.

— Сан-ши? — рядом раздается голос Сары, и наваждение исчезает.

— Мы можем поговорить? — продолжает женщина.

— Я на службе. И нам не о чем разговаривать, — сухо чеканю, осматривая несколько человек рядом с молодой госпожой.

— Сан, прошу, выслушай меня, — Сара напирает, и я теряю из виду Веру.

— Сан?

Если я не отвечу, она, вряд ли, отвяжется.

— Говорите, — тихо и грубо отвечаю.

— Может, ты хотя бы повернешься ко мне лицом? — в ее голосе звучит досада.

— Госпожа Ли, если разговор не касается напрямую моих обязанностей, не думаю, что услышу что-то новое. И предыдущего раза хватило. Благодарю.

— А ты жестокий, — в этот раз улавливаю горечь в ее ответе.

— Какой есть, — бросаю, замечая боковым зрением, как Сара встает рядом. Она явно выпила слишком много, и уже выглядит пьяной. — Вам лучше остановиться с выпивкой, госпожа Ли.

— А тебя заботит, опьянею я, или нет? — Сара язвительно ухмыляется, допивая залпом содержимое бокала.

— Меня заботит, что вы единственная кореянка в этом зале, которая напилась через час после начала банкета, — ничего не остается, как указать на ее манеры.

— Какой срам.

— Он и есть, госпожа Ли, — холодно отрезаю, а посмотрев, наконец, ей в глаза, заканчиваю: — Чего ты хочешь?

— Тебя, — она нагло бросает этим прямо в лицо, еще и продолжив: — Но это сейчас неважно. Я должна тебя предупредить, Сан. Забудь про эту женщину. Она опасна для тебя.

Голос Сары меняется. С нее слетает налет легкого опьянения, а в глазах появляется трезвый взгляд. Ей нельзя доверять. Каждое слово, сказанное этой женщине, может в будущем сыграть против меня.

— Я знаю, что ты пишешь нас, Сара, — отворачиваюсь, но не успеваю уйти, как Сара произносит:

— Она знает, что ты тоже летчик, как и ее муж?

Я застываю всем телом, а звуки исчезают. Не слышу музыки, не различаю голосов, ощущаю только стук в груди. Сара умеет бить по больному, умеет причинить боль, даже такому, как я. Но, она и не понимает, с какой болью играет. Таких людей много. Они не способны чувствовать других, не замечают чужой боли. Для них важна лишь своя. Для них свято лишь то, что нужно им. Эта женщина не просто глупа. Это я идиот, который не заметил в ней самых ужасных человеческих качеств.

Я бы мог поступить иначе, но не хочу. Даже смотреть на нее не могу, после того, что она натворила. Если бы не ее идиотская ревность, и стремление прокатиться на моем члене, Платини никогда бы не узнал ничего о Вере. Если бы он не узнал, мне бы не пришлось оправдываться перед полковником, а ему не пришлось бы успокаивать неуравновешенного подонка, который возомнил себя венцом мироздания. Она даже и не подозревает, какие проблемы доставила тем, что вместо выполнения своих обязанностей, решила уложить меня в свою постель.

Не собираясь ей отвечать, я и вовсе прекращаю замечать ее существование. Выдернув наушник из уха, выхожу на террасу, чтобы проветриться. Подобного заявления, не слышал ни от одной женщины. Никто еще так глупо не предлагал себя. До чего нужно опуститься, и как отчаяться, чтобы сказать такое в лицо мужчине? Проклятье. Встав у перил, делаю глубокий вдох.