Который день не отделаюсь от мысли, что растерян. В груди щекочет глупый трепет, и предвкушение. Только чего? Невольно ухмыляясь, понимаю, что даже дурак знает ответ. А я продолжаю считать, что это глупость, и гнать прочь собственные чувства и желания. Вполне логично их гнать, учитывая, что отвергая одну женщину, мотивируя такой поступок служебным положением, я, как одержимый, желаю видеть другую. Пусть просто смотреть на нее, пусть только наблюдать, пусть издалека, но видеть перед собой. Она манит, она притягивает, как магнит, а я не могу опомниться, когда она рядом.

Существовала ли вероятность, что я смогу встретить незнакомку из окна лично? Никакой. Но я ее встретил. Действительно встретил, и подобное обескураживает. Сперва даже не понял, что это она, но когда позволил себе осмотреть помощников профессора, прирос к месту, где стоял. Пытался сделать вдох, а силясь скрыть интерес, даже зубы стиснул. Женщина вошла в конференц-зал и прошла мимо, а я уставился, как завороженный, на хрупкую фигуру, которую видел обнаженной.

Дикость и странность заключалась в том, что я узнал ее сразу, и со спины. Смотрел на элегантно одетую блондинку, а видел каждую линию ее обнаженного тела, следом замерев взглядом на руках. Да, это были именно те руки. Ими она проводила по коже, ласкала себя, пока я двигался взглядом вслед, как, ведомый кукловодом, оловянный человек. Ее руки слишком изящны и соблазнительны. Как и тогда, каждое их движение тем утром, то, как она раскрывала папку, как указывала на что-то в документах, как поправляла волосы, отвечая Ким Дже Сопу, — все околдовывало.

Я хмелел, смотря на нее, и не мог никак напиться. В конце концов, ощутил, что нажрался, и до сих пор не протрезвел. Не сумел я тогда остановиться, и перестать смотреть на нее. Внутри играло уже давно уснувшее любопытство, азарт и тяга.

Хотя не имею права проявлять чувства при исполнении, демонстрировать эмоции, или даже банальное любопытство, — в то утро не сдержался. Не сумел справиться с собой так явно, что заставил женщину покраснеть, от чего и сам ощутил неловкость. Видимо, теперь она считает меня извращенцем, или того хуже, расценивает произошедшее, как домогательство. Любая, знакомая мне женщина, посчитала бы именно так, после того, как на нее непрерывно, будто голодный, смотрел мужчина. А я смотрел, как голодный, и не верилось, что испытывал такие эмоции. До сих пор не верится, потому что не чувствовал такого никогда… Даже с Бон Ра. Сравнение с покойной женой обескураживает. Меня, как будто, подменили, отключили мыслительные способности, аналитическое мышление, напротив, выпустив все эмоции разом на волю.

Они бурлят до сих пор… Бурлят все эти дни, а я упиваюсь ими, и, даже дышу, какого-то черта, свободнее, когда вижу ее. Смотрю на нее, и это приносит удовольствие. Пусть даже на несколько секунд, но когда наши пути пересекаются, она приносит за собой коктейль из сотен ощущений. Он намного ярче того, что я получаю, когда нагло слежу за ее окнами по вечерам.

Вот уже семь дней, как вор, смотрю туда, чтобы ощутить себя живым. Почему? У меня нет на это ответа. Только странная мысль о предательстве точит. Никогда не думал так. Даже не задумывался, что ушедшего можно предать. Но потом понял. Все просто — я хочу эту женщину, по-настоящему. Настолько хочу, что плевать, кто она, какой национальности, и на каком языке говорит. Да, она белая, чужая, и что уж греха таить, явно рассеянная, и слишком смелая, если не занавешивает окна своих апат*(квартиры). А это заводит еще больше, а с тем дико бесит. Я не знаю о ней ничего, но будто знаю все. Я не говорил с ней ни разу, но она словно говорит со мной постоянно. Мы не знакомы, а наши взгляды мимолетны, но чувствую, что мы смотрели всю жизнь только друг на друга.

Возможно ли такое? Я не знаю, но и противостоять этому слишком сложно.

Я утратил контроль, а из взрослого мужчины, за несколько дней, превратился в подростка. И пугает даже на это, а то, что я, черт возьми, кайфую от подобного чувства. Я голоден, и дико хочу испытать его снова. Опять ощутить трепет, смешанный с желанием обладать женщиной. Одной женщиной, и такой, от которой сносит крышу. В которой мое — все. А говоря "мое", я имею ввиду, что в ней нет недостатков. Однако, это может оказаться блажью, и всего лишь игрой одиночества.

У меня нет на это права… И сегодня я в этом убеждаюсь снова, когда возвращаюсь обратно в гостиницу глубоким вечером.

Номер встречает прохладой и свежестью. Освободившись от одежды, вхожу в ванную комнату, как старик. С иронией замечаю, что в отражении зеркала появляется вполне молодой мужчина. Вероятно, я устал не снаружи, а внутри. Душ помогает прийти в себя, но не до конца. Остаются две вещи, которые действительно помогут уснуть.

Надеясь, что Имо уже не спит, я сажусь на кровать, и хватаю сотовый с прикроватной тумбы. Найдя нужный номер, решаюсь позвонить впервые, после начала операции.

— Айгу*.(Боже) Наконец-то.

— Имо… — на лице появляется искренняя улыбка, а в груди развязывается узел.

Становится легче дышать, легче видеть и легче слышать. Я хочу узнать, как Ханна, и ее успехи с мозаикой. Желание услышать о дочери скребет в груди. Оно отрезвит, и я смогу выбросить все из головы. Смогу перестать вести себя легкомысленно и безответственно.

— Как там Ханна? Вы получили перевод? Все в порядке? — слишком сбивчиво спрашиваю, не успевая успокоить голос.

— Конечно, получили, Сан. Но… Что случилось? У тебя странный голос, — ее тон немедленно меняется. Она чувствует меня, и понимает с полуслова. — Ты не ранен? Снова избили? Или опять сунулся в самое пекло? Сколько раз я тебе говорила. Береги себя. О дочери подумай, ей не деньги от тебя нужны.

— Успокойтесь, Имо. Я сыт, и даже стал довольно упитан. Там, где я сейчас… — вспоминая черепаший суп на ужин, я довольно хмыкаю. — Здесь кормят не хуже, чем в закусочной у Джихи. Даже черепашьего супчика поел.

— Небеса, спасибо. Ты меня успокоил. Теперь слышу, что не врешь.

— Не вру, — тихо отвечаю, а взгляд, словно магнитом тянет посмотреть на окна за спиной.

Сопоставив время, я почти поднимаюсь, но взяв себя в руки, остаюсь сидеть на кровати. Нельзя это продолжать. Нельзя, иначе ничем хорошим это не закончится. Я военный при исполнении, я обязан думать о задаче, а не о женщине, которая лишила покоя. Она украла его, а я превратился в сталкера.

Сжимаю простыни в кулак, ощущая насколько жестока судьба. Она и здесь поиздевалась надо мной. Дала то, перед чем невозможно устоять, в момент, когда я должен выбирать: выжить, или выжить любой ценой.

Пока я борюсь с собой, Имо продолжает допрос:

— И все равно тебя что-то тревожит. Ты бы не стал звонить в такой час, да еще и вовремя работы. Ты же сам предупреждал не переживать, если не позвонишь. Так что случилось?

Случилось? Да, наверное, это произошло впервые за столько лет. Я ощутил, что предатель, и наглый лгун, ведь разговаривая с матерью своей покойной жены, смею думать о другой женщине.

Повернувшись, я сощуриваюсь, замечая, как в окнах напротив загорается свет. Вера… Да, я узнал, как ее зовут сразу в то утро в конференц-зале. И стало только хуже. Теперь у моего предательства есть имя. У моего греха появилось название.

— Сан? Ты вообще собираешься говорить со старушкой, которую разбудил в пять утра?

— Имо… — начинаю, но понимаю, каким лицемерием занимаюсь.

Резко отворачиваюсь, выбрасывая из головы картину за спиной. Это неправильно. Я понимаю, чего хочу, но знаю, что прикоснувшись к этой женщине, действительно предам другую. Такое происходит впервые за все десять лет одиночества. Когда смотрел на женщин, спал с ними, или просто разговаривал, — ни разу не чувствовал стыд. Как любой другой здоровый мужчина, я хочу физической близости. Она была необходима всегда. Но не сейчас… Сейчас я чувствую стыд. Потому что хочу не просто секса с женщиной в окнах напротив. Я хочу ее. Всю, целиком, а не только ее тело. Хочу знать, почему она невольно улыбается, когда меня видит, а потом прячет улыбку, быстро отворачиваясь.