— Дайте мне, — сказал второй лейтенант, шагнув вперед. А сержанты направили ППД, чуть раздвинувшись в стороны.

Три лейтенанта и два сержанта… фулл мать его хаус! — подумал Семен, начиная движение.

Бах! Бах! — и перекатом к лесу, ибо за ТИАЗом от пулемета не укрыться, и ряженого лейтенанта не достать, Сумароков собой закрыл. Одновременно сорвал карабин, чтоб не мешал. Вальтер с заранее досланным патроном не подводит — сержант слева валится ничком, второй падая, дает короткую очередь в лес и падает уже трупом. Ряженый лейтенант пытается выхватить пистолет, Сумароков, оттолкнув Сафронова, бьет немца в живот…

— Ложись! — орет Семен, ибо лейтенант вновь сместился, закрывая ряженого.

Загрохотал «Дегтярев». Очередью прошило ТИАЗ. Лейтенант, оттолкнувшись от диверсанта, валится под мотоцикл, цепляя Сафонова. Ряженый попытался откатиться, но Семен успел два раза выстрелить в правый бок диверсанта, и тут его достала очередь своих же…

Ручник садил длинными очередями, к нему присоединились автоматы и карабины. Стреляли отовсюду, и не понять кто где. А дегтярь с противоположной стороны не умолкал, выдавая короткие и злые очереди.

— Когда диск-то закончится, сука! — выругался Семен и окликнул лейтенанта:

— Командир! Ползи сюда.

Сумароков и Сафонов распластались за мотоциклом и их от пулемета закрывали только тела убитых диверсантов, и то только частично. Оба ползком двинулись к лесу. Семен, прижавшись к сосновому стволу, попытался по выстрелам определить — кто, где и сколько. Справа вроде один автомат и два карабина огонь ведут. Слева больше, сколько именно — не понять. Кто с кем там воюет?

Подполз Сумароков, таща за собой Сафонова. Тот был ранен. Укрылись за соснами.

— Это… немцы… — стонал Сафонов. — Они… внезапно… оглуши… ли…

— Тихо, Саша, — начал успокаивать его Сумароков. — Мы знаем.

— Подали, мать его сигнал! — выругался Семен. И напрягся. Меж выстрелов он услышал, как затрещали ветки где-то справа. Сумароков тоже насторожился.

— Будь с ним, командир, — сказал Семен. — Перевяжи пока, и никуда не лезь, я разберусь. И не спорь, это мое дело!

Бесхребетный, подхватив карабин, метнулся вправо. Быстро проскочив с десяток метров, заметил впереди движение, скатился под какую-то трухлятину, бывшей когда-то осиной, и выудил, наконец, гранату. Звук идущей техники приближался, и именно это заставило немцев отходить по лесу. Почему они вглубь не отходят? Надеются на ту сторону за поворотом проскочить? Там основная группа?

Позади густо и интенсивно затрещали выстрелы, и бегущие по лесу немцы остановились. Совсем рядом. Не заметили ли они Сумарокова с Сафоновым? Семен вытянул кольцо, и метнул лимонку через трухлятину.

— Граната! — завопили там и Семен было подумал — не наши ли это.

Бахнул взрыв и Бесхребетный вскочил.

— Шайзэ! — услышал он на ходу.

Еще не успел опасть поднятый взрывом мусор, как он оказался у еле шевелящегося тела. Эфка лопнула дальше, и этого просто оглушило. Саданув немца прикладом по затылку, Семен проскочил еще немного и наткнулся на два тела. Тут трупы, без сомнения. Граната аккурат между ними взорвалась. Выждав пару минут, вдруг еще кто появится, вернулся к оглушенному. Снял с него ремень и скрутил руки. Затем подхватил и поволок его к месту, где лейтенантов оставил.

Дадах!

Семен вздрогнул. Это орудийный выстрел. Снаряд взорвался сразу. Пулемет больше не стрелял. И послышался гусеничный лязг — танк. Значит, услышав впереди перестрелку, наши выдвинули вперед броню с десантом, и танкисты пальнули из орудия, даже не разобравшись — кто и с кем тут воюет.

Сумароков вкинул пистолет и за малым не выстрелил, когда перед ним появился Бесхребетный с пленным.

— Свои! — прохрипел Семен, сваливая тело на землю.

— Там тоже свои, — кивнул лейтенант, на дорогу. — Танк по пулемету выстрелил. Я видел, как двое в лес убегали.

— Ну и ну, — только и мог сказать Бесхребетный.

Принцип — стреляй, потом разберемся в действии. Хотя, тут танкисты угадали.

— Что с лейтенантом?

— Без сознания он. Ранение тяжелое.

Хруст веток, пришлось развернуться и направить оружие влево. Но это оказались свои — первым появился сержант Ковалев, следом еще пара красноармейцев, а позади Горянников.

— Живы? — обрадовался он. — Молодцы! А эти все убиты?

— Обижаешь, командир, — сказал Бесхребетный и пнул связанного, — одного живым взяли.

— Отлично!

Далее, капитан рассказал, как они поняли, что впереди диверсанты. Когда машина стала съезжать в яму, заметили движение Бесхребетного у мотоцикла. Посчитали это сигналом, и Горянников приказал остановиться. Из-за перепада, почти весь ГАЗ-АА оказался скрыт, лишь крыша кабины была видна. Бойцы выскользнули из кузова и выдвинулись по опушке. Там нарвались на засаду, но в перестрелке двоих немцев уничтожили. Попытались достать немцев на той стороне, не преуспели. Тут появились танки…

Появившиеся красноармейцы первым делом попытались всех положить на землю. Но Горянников назвал свое звание и предъявил документы командиру дозора. Затем потребовал санитаров, для раненых и провожатых, чтобы до штаба фронта добраться.

Подогнали ГАЗ-АА. Погрузили раненого Сафонова и связанного диверсанта. «Родной» ТИАЗ оказался разбит, а другой мотоцикл на удивлении цел. В коляску сел Сумароков, за руль Бесхребетный, а позади уместился выделенный ротным сержант для сопровождения.

Туман медленно опадал под восходящим солнцем, чуть клубясь над небольшим прудом и вдоль впадающего в него ручья. Тишина. Щебетанье птиц. На грани слышимости кукушка кому-то года отсчитывает. Часть группы распласталась на гребне у опушки, один на липу влез. Наблюдают.

Матвеево. Не село, а разросшаяся деревня на пару параллельных улиц. Церкви нет, лишь только дом в два этажа в центре. А на карте Матвеево обозначено как село. Врут карты, и наша и немецкая. Судя по немецкой карте в Матвеево должен быть расквартирован саперный батальон. Имеется соответствующее обозначение. Вот группа уже пару часов, с самого рассвета наблюдает за обстановкой. Пока ничего не ясно.

— Может, тут нет немцев? — тихо шепчет Чичерин.

— Может… — тихо отвечает Лукин. — Смотрим еще час, и выдвигаемся.

С опушки видно почти всё. Но двухэтажный дом в центре селения, который определили как правление, стоял боком и был плохо виден из-за деревьев. На коньке правления обвисший флаг. Конкретнее не разобрать, солнце в глаза. Единственный бинокль не помогает. И ветра нет.

— Хоть бы колыхнулся…

— Хоть бы показался кто, — в тон Лукину, сказал Степаненко.

Именно это настораживало. Петухи начали перекличку с самого рассвета. Рассвело, взошло солнце, а в селении никакого движения не наблюдалось. Вообще никакого. Население как вымерло. Красноармейцы недоумевали, кроме Чичерина и Лукина, все бойцы с деревень родом — как это после рассвета на полатях отлеживаться? Чтобы селяне не вышли управляться со скотиной? Коровку на выпас не вывести? Курям да поросям корма не задать и гусей на выгул не выпустить? А скотинка-то есть, вон сколько пристроев у домов имеется. И стога на поле стоят…

Второй час наблюдения и тишина. Никакого движения.

Даже мысль такая появилась — не поработали ли тут коллеги тех, что на заимке были уничтожены.

— Вижу движение! — услышал Лукин восклицание наблюдателя, сидящего на липе, и посмотрел вверх.

— Из правления кто-то на крыльцо вышел, — громко прошептал сержант. — Видно плохо.

Передавать бинокль Тамарину не стал, сам полез на дерево. Угнездился на толстой ветке чуть повыше. Но мешала листва. Нажал ногой на ветку, чтобы открыть обзор, чуть не сверзился.

— Ветку придержи, — сказал капитан сержанту, привстал и поднес бинокль к глазам.

На крыльце стоял мужик. К кепке набекрень, пиджак накинутый на плечи. Стоит, зевая и почесывая выпирающий живот. Хоть кто-то живой. И не один. Мужик кому-то что-то говорит. Значит, кто-то перед крыльцом присутствует. Причем давно, так как улица в этом месте просматривается, но никто по ней не проходил.