Райтер считает, что расхождение между представлениями о ценностях у испытуемых и их фактическими действиями привело к тому, что они предпочитали больше не видеть конкретных последствий своих действий и что уменьшение контроля связано именно с этим.

Конечно, попытка по возможности уклониться от взгляда на расхождение между системой ценностей и собственным поведением и попытка сохранить иллюзию собственной компетентности могут идти рука об руку. Основываясь лишь на имеющихся данных, невозможно определить, какая из этих тенденций в какой мере повлияла на результаты.

Усиление баллистических тенденций в поведении испытуемых было не единственным эффектом кризиса десятого года. На среднем графике на рисунке 56 показан еще один эффект, который в этой связи является весьма интересным: степень вариабельности дозирования принимаемых мер. Под «дозированием» следует понимать силу, с которой применяется определенная мера. К примеру, когда на одном гектаре земли применяется 30 центнеров удобрений, то дозирование данной меры выше, чем при применении 20 центнеров. Когда человек дает поручение вырыть 30 колодцев, то дозирование этой меры выше, чем при рытье только 10.

Райтер измерял вариабельность дозирования. Если она низка, это означает, что все испытуемые применяли меры примерно в равной степени. Если же вариабельность дозирования высока, то это значит, что относительно много испытуемых дозировали свои меры крайне высоко или крайне низко. Райтер измерял вариабельность как отношение стандартного отклонения применяемых мер к среднему дозированию. Полученный таким образом коэффициент вариабельности мы видим в центре рисунка 56 в ходе четырех 5-летних циклов эксперимента. Мы видим, что до кризиса принимаемые испытуемыми меры показывают умеренную вариабельность. После кризиса она меняется, резко и в статистически значимых масштабах. После кризиса испытуемые прибегали либо к слишком сильным средствам, либо к слабо дозированным, «безропотным» мерам. И этот эффект тоже поддерживает наш тезис об «иллюзии компетентности». Тот, кто может так массированно применять решительные меры, доказывает этим свою компетентность, свою способность держать ситуацию под контролем – по крайней мере, он подтверждает это для самого себя. С другой стороны, когда человек нуждается в том, чтобы четко продемонстрировать себе или другим свои компетентные действия, до покорности тоже недалеко.

Третье последствие кризиса в эксперименте Райтера тоже небезынтересно. Возможно, оно даже интереснее, чем приведенные выше результаты. Соответствующий эффект отображен на правом графике рисунка 56.

После эксперимента Райтер вновь предложил своим испытуемым отдельные меры в «обезличенной» форме. Он попросил их распределить эти меры по категориям в соответствии с тем, насколько они отклонялись от их собственных моральных и этических стандартов. На правом графике показан результат этого распределения. Мы видим, что среднее количество отклонений от моральных стандартов было относительно низким во время первых двух этапов. После ввода в эксперимент «кризиса» эти отклонения стали довольно большими. В среднем они выразились в значении 6–7 единиц. Таким образом, последствием кризиса и связанной с ним утраты компетентности было не только то, что испытуемые перешли после него к весьма «баллистическому» поведению и повысили дозирование принимаемых мер. Вдобавок к этому выяснилось, что испытуемые начали действовать по принципу «цель оправдывает средства» и при организации своих действий обращали меньше внимания на высшие моральные стандарты. То есть мы наблюдаем здесь процесс развития цинизма и отказа от моральных принципов. Конечно, всем нам подобное знакомо. Однако то, что в совершенно неопасной игровой ситуации подобный процесс проявился как статистически значимый эффект и как общая тенденция, как минимум заставляет задуматься.

Баллистическое поведение – не единственная форма, при помощи которой люди могут избавить себя от столкновения с негативными последствиями собственного поведения. Если иначе никак не выходит и если человеку действительно приходится принимать к сведению последствия собственных действий, то эти последствия по-прежнему, как красиво выражаются психологи, приписываются посторонним силам: «Я желал лишь самого лучшего, но обстоятельства помешали осуществлению того, чего я хотел!» И конечно же, «обстоятельства» найдутся всегда; особенно охотно люди находят «злые силы», которые коварно и вероломно противодействуют их хорошим поступкам и срывают их. Человек всегда находит евреев, иезуитов, масонов, коммунистов, капиталистов, ЦРУ или КГБ или – как в наших экспериментах – злого руководителя, который коварно запрограммировал систему таким образом, что при работе с ней не может получиться никаких разумных результатов.

Человек может также инвертировать цели – это еще один способ толковать события по-своему, на нем мы уже останавливались подробно. Можно из плохого сделать хорошее и приписать самолично навлеченному на жителей Таналанда голоду важную роль в улучшении структуры населения.

И наконец, можно оберегать и сохранять собственную компетентность через осуществление «иммунизирующего незначительного обусловливания» (прекрасное выражение, не так ли? Это понятие ввел Штефан Штрошнайдер^[86]) принимаемых мер: «В целом мера А производит эффект В. Лишь при весьма ограниченных обстоятельствах, которые, к сожалению, возникли именно в этот момент, она вызвала другие последствия».

Один испытуемый в эксперименте с холодильной камерой (см. раздел «23 – хорошее число!») придерживался мнения, что обычно температуру в холодильной камере повышают при помощи нечетных чисел, а при установке четного значения она, наоборот, снижается. И тут происходит снижение температуры при нечетном значении регулятора. Доказывает ли это испытуемому, что он ошибался? Но как же так?! Ведь его теория про четные и нечетные числа верна! Она не срабатывает, только если непосредственно перед установкой нечетного значения было установлено значение 100. В этом особом случае нечетные числа работают по-другому!

В эксперименте с холодильной камерой обратные связи и столкновения с последствиями собственных действий происходят слишком часто, чтобы можно было очень долго придерживаться такой стратегии подкрепления своих гипотез при помощи обусловливания локальных, а следовательно, нерелевантных обстоятельств. В ситуациях с иными характеристиками может быть иначе. Когда сообщения о последствиях своих действий редки и к тому же их легко упустить из виду, такое иммунизирующее незначительное обусловливание становится отличным методом избавить себя от любых сомнений в собственной компетентности.

8. Группы

Выше знамя солидарности! Припев песни «Колонна Тельмана», песни «интернациональных бригад», участвовавших в испанской гражданской войне

Никто из нас не является островом. Мы всегда живем в группе, даже когда находимся в одиночестве. Принимая решения, мы думаем о других – о тех, кого оно затронет, о наших семьях, друзьях или коллегах. И даже если мы не думаем о других людях, они все равно присутствуют в наших решениях, потому что участвуют в создании наших представлений о мире и соответствующих склонностей в поведении. Психологи и биологи едины во мнении, что у нас есть потребность в принятии, в «групповой ассимиляции». Эндокринологи даже называют гормон, играющий важную роль в установлении таких связей, – окситоцин. Мы по природе своей «социальные животные», мы испытываем потребность вписываться в группу.

Никто не принимает такие решения, о которых мы говорили в этой книге, в одиночку. Даже самый властный диктатор или единовластный председатель правления имеет своих советников и коллег, чьи мнения и взгляды проникают в его решения, хочет он того или нет. Потребность в приобщении к группе – звучит слишком «технически». Однако нужно помнить, что в этом случае мы имеем дело вовсе не с «холодной» потребностью. Неудовлетворение этой потребности оказывает на наше эмоциональное состояние точно такое же влияние, как голод или жажда. Вспомните, как вы в последний раз повздорили с партнером, с супругой или с кем-то из вашего круга друзей. Такие ситуации отрицательно сказываются на нас: мы чувствуем себя плохо, ощущаем слабость и покинутость. Наша сила, готовность чего-то добиваться, на что-то отваживаться сильно зависит от нашей включенности в группу. Она определяет наше чувство собственной ценности, которое всегда имеет отношение к группе. Самоуважение велит нам быть эмоционально ценными для других, уметь что-то им дать. А если человек может что-то давать, у него появляются притязания на ответную услугу, на помощь и поддержку от группы. Это чувство притязания на основании собственных услуг или готовности их оказать раньше называли честью. Нам нужны группа и ощущение, что в ней мы находимся на своем месте.