Доктор ушел, Марат последовал за ним, ни сказав ни слова. Моими ключами закрыл дверь снаружи и ушел. Я не тешила пустых надежд. Ясно, что вернется. А мне хочется тишины и одиночества.

Укол, который поставил врач, начинает действовать. Температура ползет вниз, и я, расслабившись, вновь засыпаю.

Просыпаюсь под шуршание пакетов. Да что ж такое-то! Неужели нельзя оставить меня в покое?

Кутаюсь в плед, который, кажется, прирос ко мне навсегда, и вхожу на кухню. Марат разбирает пакеты с едой. Фрукты, овощи, сыры, колбаса. Готовая продукция в контейнерах.

– На одной гречке ты не протянешь, – поясняет он. – Мне нужно приезжать к тебе и проверять, питаешься ты или нет?

– Еще чего! – фыркаю я.

– В этом пакете лекарства и ингалятор. Нянчиться с тобой я не буду. Захочешь выздороветь – будешь принимать их. Захочешь угробить себя – валяйся на диване дальше. Поняла?

– Предельно. А теперь прощай, Марат. Не скажу, что было приятно познакомиться.

– Не обольщайся, мы еще увидимся. Всё, выздоравливай. Или нет. В общем, смотри сама. Бывай.

Он исчезает за хлопнувшей дверью, а я открываю холодильник и достаю парочку контейнеров с мясом и салатом. В животе урчит, поэтому я набрасываюсь на еду и съедаю все до последней крошки. Внимательно изучив инструкции к препаратам, выпиваю все, что прописал доктор и делаю ингаляцию.

День длится целую вечность. Я закрываю занавески, погружая комнату в сумрак, и падаю на диван. Уговариваю организм уснуть. Он сопротивляется, но потом снова начинает знобить, и я вырубаюсь.

Ярослав

За двадцать четыре года жизни у меня никогда не было таких пробуждений, когда складывалось ощущение, что еще вот-вот, и ты отбросишь коньки. Я не фанат таких заплывов под градусом, но вчера разочаровался в себе. А сегодня разочаруюсь еще больше. Мерзкое, прегадкое ощущение расползается по моему телу, голове.

Открываю глаза, ожидая увидеть друга с недовольным и осуждающим лицом, но комната пуста. Тело не моё, немое. Оглядываюсь по сторонам и вижу нашу с отцом квартиру.

Вернее, нет, не так, нашу с отцом и матери Карасика – прекрасной алчной нимфы, которая умело прикидывается овечкой.

Плохо помню, чем закончился вчерашний вечер. Кажется, я отключился и Мар проволок меня домой. Я надеюсь, что было именно так.

В буквальном смысле соскребаю себя с кровати. На ощупь прохожу в ванную при спальне. Достаю из аптечки обезболивающее, кладу в рот двойную дозу, запивая водой прямо из-под крана. Врубаю ледяную воду и становлюсь по обжигающие капли.

Приведя себя в относительный порядок, натягиваю джинсы и футболку. Ужасаюсь своему отражению. Я думал, что эпоха таких заплывов канула, но ошибся. Прохожу на кухню в поисках телефона. Подхватываю его со столешницы и звоню Марату. Тот, к удивлению, не отвечает. Включаю кофемашину и делаю несколько звонков по работе. Пытаюсь делать обычные вещи, но мозг то и дело подкидывает картинки вчерашнего.

Два часа не нахожу себе места, потому что Марат по-прежнему не берет трубку.

Создавать видимость работы бессмысленно, мысли вразлет. Закидываю в рот зубочистку и начинаю перекатывать ее во рту. Нервы на пределе, того и гляди рука потянется к мозолящей глаза пачке, но я держусь из последних сил. Обещал себе бросить – значит, надо сделать все возможное. Беру в руки гитару и начинаю перебирать струны, пытаясь занять чем-то руки. На автомате выдавая мелодии, который репетировал за последние дни.

Несмотря на правильность нот, мелодия выходит пустая, безжизненная, будто ее пишет компьютер, а не живой человек.

Снова с болью врываются воспоминания от вчерашней ночи. Гитара фальшивит, или это я виновник неискренности?

Всего за пару месяцев из обычной девчонки, какой она показалась мне на первый взгляд, Карасик превратилась в одержимость, и факт того, что наши отношения были под запретом, вносил еще больше огня в без того неспокойную атмосферу.

Она никогда не простит мне того, что не защитил, что не спас. Не то, что не спас, а собственно толкнул ее вниз.

Я делал это осознанно, чтобы она, наконец, убралась из моей жизни и нашла счастье вдали от меня.

Ее руки и глаза, полные нежности, будут сниться до конца моих дней. Смогу ли найти другую такую, плавящую мозг и выбивающую почву из-под ног? Наврядли. Она станет моим проклятием.

– Воскрес? – спрашивает Марат, появившись в дверях кухни.

– Где она? – выпаливаю я сходу, игнорируя его вопрос и отставляя гитару в сторону.

– Кто? – вскидывает брови друг и спрашивает насмешливо: – Твоя сестра?

– Ты знаешь, кто, – отвечаю, скрипнув зубами. – Наташа. Где она?

Марат устало плюхается на стул и проводит ладонью по лицу.

– Она там же, где и была – на квартире.

– Я просил тебя сделать так, чтобы она уехала, – замечаю я.

– Я работаю над этим, – туманно отвечает Марат.

– Не нужно. Я хочу, чтобы она осталась.

Друг медленно поворачивает голову в мою сторону и сжимает челюсти так, что начинают ходить желваки:

– Ты издеваешься?

– Нет. А теперь хочу, чтобы ты назвал ее адрес, – настаиваю я.

– Яр, оставь девчонку. Ей сейчас не до тебя, – вздыхает друг и поднимается, подходит к кофемашине, и включает ее.

– Мне. Нужен. Ее. Адрес. – Проговариваю я четко, чтобы лишить Марата сомнений.

Друг запрокидывает голову, грязно ругается, но так и не отвечает.

– Поехали, – командую я и направляюсь к выходу. – Отвези меня к ней.

– И что скажешь? «Привет, как дела»? – усмехается Марат, но все-таки следует за мной.

– Это не твое дело, – цежу я сквозь зубы.

Откровенно говоря, понятия не имею, зачем мне это нужно. План был прост: нужно сделать так, чтобы она уехала. Я просил ее, угрожал. Она должна была послушаться и оставить меня. В одиночестве. Что-то пошло не так.

Все, блин, пошло не так.

Понятия не имею, что скажу Наташе. Возможно, убежусь в том, что она ненавидит меня и в том, что она раздавлена? Вот тогда точно уберусь подальше и заживу счастливо. Просто надо увидеть ее в последний раз и удостовериться в том, что она не вернется. Да.

– Ах, простите, – Марат театрально вскидывает руку и прикладывает к груди. – Простите, нихрена не уважаемый Ярослав Николаевич, что лезу в ваши с сестрой дела.

Специально выделяет слово сестра, чтобы резануть меня побольнее.

– Заткнись, – зло рычу на него.

Друг все же встает и направляется к выходу. Мы подходим к внедорожнику, Марат садится за руль, а я падаю на сиденье рядом.

– У нее все есть? – спрашиваю зачем-то.

Острая нужда, напоминающая зуд на пальцах, вынуждает привезти ей что-то. Все равно что.

– Купи ей торт, за чашечкой чая обсудите вашу счастливую семейку, – веселится Марат и поливает меня желчью.

Он с самого начала знал, что мой план не принесет облегчения никому.

– Может, она нуждается в чем-то?! Думай! – повышаю голос на друга.

Ожидаю, что Марат взорвется, но он тихо отвечает:

– Ей нужно одеяло.

– Что это за квартира, где нет одеяла? – вскидываю брови.

– Квартира, в которой никто не собирался жить, – отвечает тихо.

Твою мать.

– Останови у торгового центра, – командую ему, сдерживая ругань.

Друг паркуется, и я быстро покидаю машину, в магазине выбираю самое теплое и большое двуспальное одеяло, под которым поместилось бы с десяток Наташ.

Она такая маленькая, хрупкая. Не удивительно, что мерзнет. Я бы мог ее согреть… Черт.

Гоню от себя непрошеные мысли и возвращаюсь в автомобиль. Марат привозит меня в микрорайон на окраину Москвы. Вполне прилично, но без шика и лоска.

– Свободен, – командую Марату.

– Уверен? – тот шокировано смотрит на меня.

– Езжай домой, отоспись. Ты выглядишь еще хуже, чем я.

– Отдохнешь тут с вами, – недовольно качает головой. – Ярослав, Наташа болеет, не гноби ее.

– Я не собирался ее гнобить! – восклицаю я. – Подожди, что значит болеет? Какого хрена ты молчал?